15:37 Что оставляет после себя человек |
|
Генеральская дочь не пошла за меня замуж. Двухнедельный крымский роман с ночными купаниями завершился виноватой фразой: «Пойми и прости. Я старше тебя на пять лет. Насколько нам хватит счастья с моей ранимостью, с твоим темпераментом?» А ещё она сказала: «Этой осенью твоя суженая пойдёт в первый класс». И оказалась права. Но это не сразу дошло до 23-летнего страдальца. Спустя год я был в столице проездом, и она пригласила меня в гости. Генерал-лейтенант, её отец, в тот год стал военным пенсионером, но оставался величавым и строгим. Помню, как после ужина мы сидели с генералом за шахматной доской, и тишина в уютной гостиной каждые четверть часа взрывалась мистическим гулким боем. К тому времени я уже знал, что эти старинные от пола до потолка часы в футляре из красного дерева генерал сделал лично, что существует на свете множество ценителей, готовых выкупить часы за баснословную сумму, но не всё продаётся в подлунном мире, не всё. Уложив меня спать, она шепнула, что ночью ко мне не придёт, что «это» в её родительском доме невозможно, но у неё уже есть ключи от квартиры институтской подруги, и завтра вплоть до семи вечера нам никто не будет мешать. А отцу мы скажем, что пойдём в Третьяковку. Неожиданно оказалось, что спать в соседстве с мистическим хронометром очень уютно. Гулкий звук идеально отлаженного механизма существовал как бы отдельно от моего сознания, а с подсознательным сливался в удивительно гармоничную субстанцию. Мне казалось, что я родился и всю жизнь прожил в ауре этих часов. Засыпая, слышал и не слышал их одновременно, а поутру удивлённо встрепенулся: «Как? Неужели всю ночь? И каждые четверть часа?» Спустя тридцать лет я снова был у неё в гостях и снова лежал под тёплым пледом в той же самой гостиной. Всё так же отбивали время часы. В соседней комнате спала она. Или не спала? Я уже знал, что десять лет назад умер генерал – её отец, а пять лет назад она похоронила мужа и дочь её живёт вместе с маленьким сыном в Америке. И ещё я узнал, что её отец успел сделать полтора десятка воистину вечных часов с волшебным боем, вечных до тех пор, пока будет кому подтягивать на цепочке изящные гирьки и вспоминать часовщика. И странное дело: за два десятка лет мир успел позабыть её отца как генерала, удостоенного многих наград, но в мире не забудут часовых дел мастера, пока его творения тикают в Москве, Петербурге, Мурманске, Праге, Париже, Лондоне и в совсем далёком Лос-Анджелесе и каждые четверть часа крошечные гномы бьют серебряными молоточками в медные литавры. И вот уже сутулый прозрачный силуэт расставляет в углу гостиной нереально зыбкие шахматы, наполняет хрустальные тюльпаны янтарным коньяком и делает приглашающий взмах рукой. Нам больше никогда не плавать с его дочерью в ночном море, но я снова и снова хочу играть в шахматы с этим мудрым, поселившимся во времени стариком. Тридцать лет назад, прощаясь со мной, генерал лукаво спросил, понравилось ли мне в Третьяковке, и мы с его дочерью синхронно покраснели. В пыльной и творчески неопрятной квартире сухонькая седая женщина дарит мне книгу от имени своего покойного мужа. Много лет назад опальный профессор задумал удивительный исторический триптих о нашей земле и культуре, но при жизни успел издать только один том. Обессиленная рука учёного уже не могла держать ни ручку, ни карандаш, пальцы не способны были продавливать своим весом клавиатуру компьютера, но оставался голос, и этим слабым, еле слышным голосом профессор успел надиктовать жене второй том в тысячу страниц. Этот труд вдова подарила мне на сороковинах. – Наверное, это всё, – печальным голосом произнесла она. – Я очень хочу довести дело мужа до конца, но в моём распоряжении лишь груда хаотичных записок. Спустя два года эта женщина вдруг позвонила мне и попросила приехать. В её жилище всё говорило о наступившем с некоторых пор безразличии к вещам, посуде и кухонной утвари. Она пожелала выпить вина, и мне пришлось долго разыскивать чистые салфетки, чтобы вытереть многолетнюю пыль с хрустальных фужеров. Но как только я наполнил их рубиновым напитком, вдова улыбнулась и с неожиданной лёгкостью извлекла из секретера новенький, пахнущий типографской краской третий том. – Никто не поверит мне… Разве что кроме вас, мне кажется, вы близки к подобным вещам. Так вот, почти два года он приходил ко мне по ночам, садился напротив и диктовал, диктовал… Однажды я захотела его потрогать, но моя рука прошла сквозь полупрозрачный силуэт. А когда я дописала последнюю страницу, как сейчас помню, тысяча двести семнадцатую, он исчез и с тех пор больше не приходил. Медленно и молча мы выпили по фужеру каберне. – И я тоже уйду, – произнесла вдова, но уже без грусти, а со спокойной улыбкой. – На прошлой неделе онколог сказал, что у меня рак. Странное дело, но я почувствовала облегчение. Знаете, я не верю в то, что мы встретимся с мужем в каком-то ином мире, но я верю, что мы останемся в этих книгах. «А ещё в секундах, минутах, часах и в бое крошечных медных литавр. Это значит – во времени», – думал я, возвращаясь домой. С грустью перечитываю письма ушедшего писателя Станислава Олефира: «Володя, родной, я нахожу нужную тишину в храме… Он от меня в 300 метрах, иду туда на вечернюю службу. Сижу, слушаю молитвы и настраиваю душу. Только нужно ходить в намоленный храм… У нас похуже. Оба болеем. Возраст даёт знать. Но держимся. Маринке привет». Перечитал и представил Михайлыча (мы его так называем дома) сидящим на скамейке в слабо освещённом храме. Мерцают свечи, идёт вечерняя служба… Он всё ещё там. Помним, как впервые Михайлыч приехал ко мне в гости, ввалился в квартиру заснеженным мужичком-лесовичком – добрейшая улыбка, нос картошкой, теплейшая аура. Часов пять кряду сидели в кухне за столом, пригасив для уюта верхний свет, говорили, говорили и не могли наговориться. Теперь для меня есть не только север Джека Лондона, но и север Станислава Олефира. Житель Питера и Крыма, я знаю от Михайлыча о повадках горностая и росомахи, о том, как не угодить без приглашения в зимнюю медвежью берлогу, о том, что в мороз таёжные ручьи порой вырываются из ледяного плена, а сверху вода припорашивается снегом, и горе лыжнику, попавшему в подобный «капкан». А ещё знаю от Михайлыча о ездовых собаках и обычаях эвенков, будто сам среди них жил. Мне кажется, наш Михайлыч сейчас там. Всякий раз, попадая в полыхающий багрянцем осени горный крымский лес, я внутренне цитирую строки ушедшего поэта: Подари мне свои часы С циферблатом из жёлтых листьев… И вот уже маячит вдали за золотыми деревьями знакомый силуэт хорошего человека, но он не оглядывается, не зовёт за собой. И его никогда нельзя догнать. Но всякий раз, следуя за поэтом, я думаю о том, что мы продолжаем жить в созданном нами мире книжных строк, звуков, а порой даже вещей. Надпись на могиле Хемингуэя гласит: «Больше всего в жизни он любил осень. Жёлтые тёплые осенние листья, плывущие по реке на спинах форелей, а сверху – синее безветренное небо. Теперь он будет частью этого навсегда». В тот день нас не пустили внутрь кубинского дома писателя. В памяти осталась уютная вилла с явными следами запустения. Запомнились ботинки, стоявшие у входа на террасе, как будто их хозяин только что выставил их на просушку, а сам отправился прогуляться к океану в компании одной из четырёх похороненных здесь же собак. Посетителям разрешали только заглядывать в окна виллы. Мне запомнились уютные кресла, множество пыльных книг и бутылок отменного алкоголя. Глядя в иллюминатор на тающую в знойной дымке золотую кромку удаляющегося Острова, я думал не о его солнечных песках, не о прибрежных барах с грубыми сигарами и чёрным карибским ромом и даже не о маленькой гибкой Розе-Марии, которую оставил здесь навсегда. Я думал о том, как хорошо писать книги в ветшающей вилле на штормовом побережье среди тысяч зачитанных книг и припорошенных временем бутылок отличного алкоголя, иногда прогуливаясь к океану с одной из своих собак, пусть даже без всякой надежды повстречать девушку. Нынешняя жизнь видится мне последним отрезком изнурительного марафона, на который Творец оставил достаточно сил, для того чтобы с торжествующим выдохом оборвать финишную ленту. А потом пусть будет дрейф по спокойной осенней реке, к устью, за которым расстилается сливающийся с небесами бесконечный бирюзовый простор. Дрейф под синим небом, среди плывущей палой листвы на спинах пугливых речных форелей. Владимир ГУД, Санкт-Петербург |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |
По этой теме смотрите:
ВСЕ НОВОСТИ:
| Астрология, пророчества [1066] | Астрономия и космос [1457] | Безумный мир [2063] |
| Войны и конфликты [2310] | Гипотезы и версии [3874] | Дом,сад,кулинария [3945] |
| Животные и растения [2669] | Здоровье,психология [4748] | История и археология [4652] |
| Мир вокруг нас [2167] | Мировые новости [7583] | Наука и технологии [890] |
| Непознанное [4196] | НЛО,уфология [1263] | Общество [7795] |
| Прогнозы ученых,исследования [798] | Происшествия,чп,аварии [1302] | Российские новости [5860] |
| Стихия,экология,климат [2739] | Феномены и аномалии [945] | Фильмы и видео [6336] |
| Частное мнение [4911] | Это интересно! [3311] | Юмор,афоризмы,притчи [2394] |
АРХИВ САЙТА:
| Астрология и пророчества [825] | Гипотезы и прогнозы [4629] | Дом,сад,кулинария [223] |
| Животные и растения [2796] | Здоровье и красота [5708] | Интересности и юмор [3758] |
| История и археология [4696] | Космос, астрономия [2263] | Мир вокруг нас [1982] |
| Наука и технологии [2422] | Непознанное [3983] | НЛО,уфология [1747] |
| Общество, в мире, новости [11574] | Психология и отношения [84] | Стихия, климат, экология [421] |
| Фильмы и видео [367] | Частное мнения [111] | Эзотерика и феномены [2031] |
