Моя мать, Филиппова Галина Васильевна, кандидат медицинских наук, более сорока лет проработала на кафедре внутренних болезней Башкирского Мединститута. И тема её диссертации, и вся последующая практика были связаны с  питанием , с губительным или целительным воздействием пищи на человека. Не только для меня, но и в научных кругах России она – один из признанных авторитетов в этой области.

Не раз в своей журналистской практике я расспрашивал её о целебных свойствах башкирского кумыса (её специализация), о секретах семейной кухни, и тому подобных уютно-беспартийных вещах. Но пришла однажды нам пора поговорить и о политике, хоть и не слишком хотелось втягивать маму в эту скользкую плоскость…

Я пришёл к ней в гости с сыновьим благоговением и вопросом, на который она может ответить, как мне кажется, лучше всех в мире: не кажется ли ей, что мы кушаем нечто не то, вместо памятных мне по детству продуктов?

Целью советской системы питания и продовольственного снабжения было здоровье людей. Даже если предположить, что система очень плохо справлялась с этой целью, цели никто не отменял, и движение к ней в той или иной степени было. Целью рынка является прибыль. Даже если предположить, что рынок очень хорошо справляется с этой целью, никакого движения в сторону чужой цели – здоровья масс – это не предполагает.

Ну, в самом деле, как бы быстро и комфортно вы ни ехали на Камчатку – это в другую сторону от Москвы. Движение за принципиально иной целью предполагает принципиально иные маршруты.

Врачи-диетологи, гастроэнтерологи давно уже бьют тревогу о чрезвычайно вредном воздействии рыночных отношений и конкуренции на качество пищевых продуктов, поступающих населению. Здесь виноваты не отдельные недобросовестные поставщики, а вся система, как таковая, которая и добросовестного производителя делает, по сути, медленным отравителем народа.

– Что такое рынок? – сказала мне мама. – Это постоянный риск банкротства. Что такое банкротство? Зачастую это даже физическая смерть – петля, пуля, прыжок с крыши для неудачливого инвестора. Поэтому в буквальном смысле, под страхом смерти рыночная пищеиндустрия стремится избежать падежа поголовья скота, скоропортящихся свойств продукта, низкой продуктивности массы на единицу кормов, недостаточно ярких вкусовых качеств продукта. А это, сынок, в итоге, – ядовитый коктейль из лекарств, прививок, гормонов роста, усилителей вкуса (химических раздражителей вкусовых рецепторов), и красителей. В итоге, как в сказочном супе из топора, от собственно-продукта ничего и не остаётся. Мы едим уже не мясо, а «массу, похожую на мясо», не молоко пьём, а «жидкость, похожую на молоко», не яйца варим, а «яйцеподобие». Жёсткая конкуренция сделала массированное применение искусственных средств жестокой необходимостью для производителя и продавца. Выхода из этого мрачного круга рынок не даёт.

– Конечно, – предался я воспоминаниям, – я помню продукты из детства! У них был другой вкус и другой цвет, иная фактура, они пахли натурой, жизнью, были налиты соками земли! Теперь и вправду ощущение того, что жуёшь вместо колбасы папье-маше или вместо яблока кусаешь восковой муляж яблока… Но я всегда относил это на счёт более ярких воспоминаний детства, думал, что с годами просто притупляются чувства и восприятия…

– Нет, скажу, как врач, всегда изучавший проблемы желудка, – это не просто ложное восприятие. Нынешние продукты – это уже во многом – даже без ГМО – имитация натуральных продуктов. Недаром же появляются супердорогие магазины, в которых с переплатой в 5-10 раз ты можешь купить продукты по банальному советскому ГОСТу. Но это в теории. Чем на самом деле торгуют «дорогушники», трудно сказать. Возможно, это просто рекламный трюк. Нас, учёных, они на экспертизу не приглашали…

– То есть переплата не даёт гарантии…

– Сынок! Рынок – это стихия неэквивалентных обменов! Кто и какие гарантии может дать в условиях рынка, если и собственного завтра предвидеть не может! Делать продукты советские, памятные нам по прежним годам – очень дорого и рискованно для рыночного игрока. В споре химии и жизни, начавшемся ещё в СССР, рынок помог окончательно победить химии!

Приведу только один пример. Как-то мы рассказывали американской делегации о советской технологии приготовления суповых кубиков. Так у них волосы встали дыбом! И один из них, очень уважаемый специалист, работы которого мне доводилось цитировать, воскликнул:

– Но ведь такой кубик… Он же будет на вес золота!

Дело в том, что бульонные кубики советского производства представляли собой концентрат бульона. Бульон выпаривался до твёрдо-крупичного состояния и вот этот натуральный продукт прессовался в кубическую форму. Потом он – как настоящее сокровище – упаковывался в маленькие металлические коробочки.

Кубики в СССР изготовлялись из высших сортов мяса, овощного экстракта, сахара, жира (нейтрального лярда, специально обработанного высокосортного свиного жира), соли, мускатного ореха и картофельного крахмала.

А вот в современных кубиках господствует усилитель вкуса глутамат натрия. Они очень насыщенно-вкусны, так как вызывают, как лёгкие наркотики, привыкание рецепторов вкуса к мощным химическим раздражителям… Мои коллеги ставили опыты. Кошке предлагалось попробовать современную колбасу и колбасу, изготовленную по советским технологиям. Современная была очень привлекательна и румяна, а советская – признаюсь, отдавала серым оттенком натурального мясного продукта. Но кошка не эстет, её не обманешь. Советскую колбасу она посчитала возможным кушать, а обнюхав современную, стала топорщить шерсть и пятится, как будто увидела привидение…

Возьмите современное молоко, которое не прокисает неделями: но ведь это уже по определению не молоко! Не может молоко, оставаясь молоком, не прокисать! А как в условиях рынка торговать продуктом, который будет прокисать за время меньше суток? Только совсем уж законченный рыночный камикадзе может пойти на такой риск! Естественно, вся молочная продукция идёт по пути наращивания консервантов в составе, которые делают молоко «белой водой».

Интересно отметить, что наиболее в рыночном отношении продвинутые центры – флагманы этого процесса, а маленькие провинциальные молокозаводики отстают: не «перестроились» ещё до конца! У нас в Уфе, например, это молоко из отдалённых районов с их колхозно-совхозной традицией. Нет, их молоко, конечно, не настоящее, не обольщайся, сынок, того молока, которое ты пил у покойной бабушки, больше нигде нет… Но оно – ближе к натуральному, чем с молокозаводов крупных мегаполисов. Там вместо молока в пакетах – химический коктейль. И тут напрасно искать чью-то личную вину…

– Мам, я правильно понимаю? Советского руководителя ограничивали законы о качестве, которых ему не было никакого личного резона нарушать. Если он действовал по инструкции, а инструкция составлялась вами, учёными, он ничем не рисковал, хоть бы и всё его молоко прокисло…

– Да, а для рыночного торговца отсутствие сбыта и прибыли имеют роковое значение, вплоть до смерти. Какие драконовские законы не придумай – не только жажда прибыли, но и инстинкт самосохранения толкнёт его на путь искусственного наращивания массы, искусственного усиления вкуса, жизнестойкости и удлинения сроков хранения скоропортящейся продукции. Рыночный торговец не может закрыться от банка-кредитора инструкциями по соблюдению качества пищевых продуктов. Кредитор требует от рыночного игрока прибыли, а не отговорок и отмазок. И если партия молока невовремя прокиснет – для инвестора это может кончиться не выговором – петлёй или долговой ямой. Вот такая рыночная стимуляция вынужденного вредительства…

– То есть, когда нет рыночной прибыли, всё идёт по плану, то нет смысла сознательно портить качество продуктов?

– А зачем? Конечно, фокусы с химией были и в СССР, но там они были только в самом зачаточном состоянии, и всегда были готовы сыграть отбой по первому требованию общественности. При рынке они отбой не сыграют, хоть их расстреливай. В СССР был один кефир – он, собственно, и есть кефир, он и не может быть не одним. В Европе сорок сортов кефироподобной жидкости – именно их количество и доказывает их неподлинность. Кефир – как свежесть – бывает только первой степени, или гнилью.

Потому что рынок уничтожит в прямом смысле того производителя, который не предоставит на прилавок максимальной массы, максимального вкуса и максимально-возможной долгосрочности продукта. Вот ты, сынок, прекрасно понимаешь, как и я, что куры-бройлеры – мутанты, и лучше бы держаться от них подальше. Но! Как может конкурировать при рынке птицефабрика с нормальными, здоровыми курами, если у них мясная масса нарастает медленнее и меньше, чем у бройлеров?! И в итоге, когда ты приходишь в гости к матери, я кормлю тебя такой курятиной, которая по вкусу больше на резину смахивает, чем на курицу! И так делают все матери в Уфе, в Москве, во всей России…

В современном мясе, сынок, столько консервантов, что питавшиеся им люди, попав во гробы, не разлагаются! Это большая проблема современных кладбищ в Европе – трупы, которые лежат в земле по сорок лет, никак не могут слиться с матерью-природой, консерванты из их прижизненного питания накопились в телах, и не дают уйти плоти!

Рыночная экономика с её сиюминутной погоней за прибылью просто обречена махнуть рукой на все и всяческие долгосрочные последствия своей деятельности. Это касается не только экологии, про которую много кричали и митинговали в СССР, а теперь просто забыли. Это касается и питания.

Для торговца главное – пробежать без приключений кредитный круг: вложиться, произвести и сбыть продукт. После сбыта его уже ничего не интересует. И это не его вина, а его беда: ведь он, как белка в колесо, включается в следующий кредитный круг, он не может думать о том, что когда-то продавал, он обречён думать только о том, что продаёт здесь и сейчас. Сбыто – и с плеч долой, из сердца вон…

Я не знаю, как это отражается на рынке телевизоров или обуви, но такой подход в принципе недопустим для рынка пищевой продукции. Для рыночного торговца здоровье людей, тем более в долгосрочной перспективе, по определению не может стать выше прибыли. Он не может в обмен на прекраснодушную абстракцию, которую в рынке никто не оценит, подвести лично себя под личное же банкротство.

– Помнишь, мама, как мы покупали советские котлеты по 11 копеек, обваленные в сухарях, и какой невероятный дух от них шёл, как они таяли во рту… Современная молодёжь даже представить не может себе такого вкуса и запаха, такой органичности пищи, – потому что вкушаемое ныне в области котлетной продукции – это крашеная под котлеты глина! Современная котлета падает в желудок как кол, а та, ГОСТовская, залетала лёгкой ласточкой…

А советские пельмени? Сейчас выпускаются подделки под них, но все они бледные тени старой продукции, которой, может быть, никогда уже не будет… Желтки современных яиц настолько бледны и ненатуральны, что их хитроумным способом подкрашивают йодом… А то, старое варёное яйцо – разрежешь, и словно солнце внутри – насыщенный оранжевый желток, который так и просится – отведай!

– Но самое страшное сынок – это рыночные овощи. Это такие бесстыдные муляжи помидоров, огурцов, баклажанов, тыкв, что соответствуют своему названию только внешним видом, да массой. Их только фотографировать можно, есть – нежелательно. В современном помидоре нет ни терпкого вкуса солнца, ни соли земной. Их выращивают из кубика минеральной ваты, под капельницей, это какой-то водянистый картон… Возьми арбузы: чтобы они быстрее краснели, чтобы их быстрее продать – им сплошь и рядом делают «цветовые уколы»: незрелый арбуз становится очень красным на вид… Можно ли конкурировать с теми, кто так делает? Нет, разоришься… И за шприцы берётся и честный торговец – ну, не на рельсы же ему ложиться… Никогда не купишь ты сегодня того арбуза, который по выходным приносил, бывало, твой покойный отец…

– Так можно ли сказать, мама, что рынок заставил всех нас кушать дерьмо?

– Ты опять говоришь плохие слова?! Рынок заставил нас кушать отбросы страха и алчности, которые сплелись в зловещий химический букет. Так будет правильнее. Хотя вы, журналисты, любите выражаться коротко и хлёстко…