08:42 Евгений Витальевич Гильбо: Предчувствие нового мира |
|
Я довольно долго воздерживался от обсуждения перспектив мировой экономики. С публицистикой я завязал уже несколько лет назад, когда пришёл к выводу, что влияния на ситуацию в России оказать она уже не может. Впрочем, в среднесрочной перспективе спрос на экономические решения снова появится. Почему – лучше всех объясняет М.Л.Хазин: существующая экономическая модель подошла к своему логическому концу, а значит – неизбежно появление спроса на новые стратегические решения для бизнеса. Индустриальная экономика основана на парадигме разделения труда. Так было и в её восходящих фазах – мануфактурной и фабричной, и в её нисходящей фазе автоматизированной индустрии. Автоматизация подготовила переход к новому положению дел, к новой парадигме экономике, адекватного теоретического осмысления которой пока нет, в связи с чем её принято называть «постиндустриальной»: типа что-то будет после индустриальной фазы, а что – неважно. М.Л.Хазин точно артикулирует базовую причину кризиса индустриальной парадигмы: глубина разделения труда достигла максимума при существующем масштабе глобального мирового рынка. Это означает, что дальнейший рост невозможен, и неизбежно обострение борьбы элит по мальтузианской модели: рост аппетитов элит есть, а экспансии нет – остаётся только есть друг друга. Но взаимоуничтожение элит делает для них невозможным сохранение даже достигнутой глубины разделения труда. Начинается упрощение экономики, которое неизбежно переходит в коллапс системы в целом. Коллапс влечёт желание региональных элит «спастись», закрывая свои рыки протекционистскими барьерами, но это означает сокращение рынков и дальнейший распад системы разделения труда – ведь чем рынок меньше, тем меньшая дифференциация возможна на нём в рамках индустриальной парадигмы. Коллапс только ускоряется. Общий кризис индустриального строя (для разных версий которого исторически применяется название «капитализм» или «социализм») неизбежно влечёт кризис основных институтов этого общества. Кризис финансовой системы выражается в резком снижении эффективности фиктивных инструментов и исчезновении капиталотворческой функции кредита, бегстве от фиатных валют. Кризис надстроечных форм проявляется в резком ослаблении государственной власти, фактической приватизации государственных структур группами частных интересов (этот процесс по инерции называют «коррупцией», хотя термин устарел и не отражает реального положения дел), полувековой деградации фундаментальной науки как институции и как системы парадигм во всех отраслях знания, быстрой деградации основных институтов индустриального государства – систем здравоохранения, подготовки кадров, социального обеспечения, полиции, бюрократии. Разумеется, в социологии дела здесь обстоят ничуть не лучше, чем в других сферах знания, поскольку социальный заказ, даваемый разлагающимся обществом всем отраслям, является совершенно неадекватным и сводится к чисто идеологической функции: сокрытию несоответствия существующих учений реальности. Бывший столетие назад передовой социологической теорией марксизм в силу отсутствия творческого развития не смог адаптироваться к новой реальности и пытается оперировать классовыми раскладами полуторавековой давности при описании сегодняшнего мира, а другой сколь-нибудь научной теории так и не предложено. Аналогичная ситуация в экономике, где продолжает господствовать концепция, сводящая всё к движению денежных поток, которые в реальном мире уже давно оторвались от физической экономики и нерепрезентативны для её описания. Впрочем, в естественных науках дела обстоят не лучше. Физики никак не могут овладеть новыми энергиями и принципами, поскольку пользуются древними, как дерьмо мамонта, представлениями о том, что взаимодействие передаётся то ли святым духом, то ли посредством самого себя, а мир состоит из ненаблюдаемых элементарных частиц, которые при этом одновременно способны быть волной без среды и средой для волны. Химики верят, что оболочки атомов состоят из «размазанных» по «полю вероятностей» частиц. Биологи никак не могут расстаться с так похожей на портрет Дарвина гориллой и верят в миллионы лет эволюции, хотя на таких периодах теряет смысл само понятие измерения времени. Геологи тоже верят в то, что геологические процессы длятся миллионы лет, и игнорируют свидетельства нарастания льда в Гренландии по полтора метра в год, смены положения полюсов каждые несколько сот лет и кардинальной перемены климата в Европе всего за три года. Крах всех парадигм гуманитарных наук и обнажение их идеологической базы видны сегодня всем людям, сохранившим остатки аналитического ума. В результате такого положения мы летаем сегодня на тех же моделях самолётов, на которых летали в аналогичном возрасте наши бабушки и дедушки, а последним словом техники считаем разработанный сто лет назад сотовый телефон. Под сказки о том, что в эпоху многотонных транзисторных компьютеров американские ракеты с пассажирами летали на Луну США арендуют челомеевские ракеты 60-х годов разработки для заброса своих грузов на расстояние в несколько сот километров от земли и никак не могут объяснить, куда про… утеряли тот могучий двигатель. Мейнстримом экономики стала продажа различных инструментов онанизма – игровых и прочих симуляторов реальности, средств обучения продажам искусства продаж, порнографии и фоток няшных котиков. Общество не может предложить современному молодому человеку никакой внятной карьеры. В науке всё сведено к выбиванию грантов. Нищенские зарплаты на производствах, не выдерживающих конкуренции с автоматическими линиями. На Селигере в оплату сексуального обслуживания начальства можно получить должность в разваливающейся бюрократической системе, которая может предложить только высокорискованные криминальные пути получения каких-то финансовых, но не жизненных перспектив. Корпоративная замкнутость элит в надежде дать своему ребёнку что-то реальное, отняв это у детей других оказывается неэффективной стратегией, так как и для детей элиты общество не может предложить ничего, кроме денег и контроля денежных потоков, всё более утрачивающих свою функцию средства доступа к существенным благам и социальному статусу. *** Что делать аналитику в условиях кризиса? М.Л.Хазин взвалил на себя тяжёлую, но уже дающую некоторые плоды миссию подробного разъяснения механизмов кризиса заинтересованным сообществам. Л.Е.Пайдиев сосредоточился на оплакивании утерянных Россией перспектив. С.Е.Кургинян эксплуатирует неизбежную на нисходящем тренде ностальгию в надежде превратить её в энергию социального действия, правда, не имея ясного понимания, куда оную можно направить и растрачивая её на арьергардные бои, подобно Пуришкевичу. А я, не в силах побороть свой природный оптимизм, всегда сосредоточивался исключительно на поиске восходящих трендов и способов их осёдлывания даже тогда, когда они находятся в зародышевом состоянии. Дальше я немного расскажу об этих новых трендах, и буду для этого пользоваться материалом недавно вышедшей книжки – сборниках моих лекций «Постиндустриальный переход и мировая война». Начну я с того, что попытаюсь дать элементы той социологической модели, которая адекватно отражает реалии сегодняшнего общества. Мы живём в эпоху перехода от индустриальной фазы экономической общественной формации к постиндустриальной. Этот переход означает коренную смену производственных технологий: от участия человека в процессе тиражирования образца к полной автоматизации процесса тиражирования. Человеку в новом экономическом укладе остаётся производительная деятельность лишь по производству образцов, а также уникальных товаров и услуг. Эта деятельность, прежде всего, связана с производством дигитального и мотивационного продукта. В чем отличается постиндустриальная цивилизация от индустриальной? В индустриальной цивилизации производитель что-то тиражировал. Процесс тиражирования был основой экономики. В постиндустриальном обществе тиражирование ничего не стоит, и каждый производитель создает продукт, который обладает новизной и значительностью в масштабах всего человечества. Сегодня на смену автоматизированным производствам пришли производства полностью автоматические. Индустриальная экономика заключалась в том, чтобы превратить образец в технологию, эту технологию растиражировать, как её массово произвести, как продать, довести до потребителя. Это и есть основа индустриальных социальных технологий. В постиндустриальном мире все по-другому. Здесь каждый производитель создает фундаментально новый продукт. С одной стороны этот продукт обладает новизной и значительностью в масштабах всего человечества. С другой стороны потребителей для него крайне мало, но зато эти потребители используют его, для того чтобы воздействовать или распространять свои интересы в глобальном масштабе. Вопрос тиражирования в этой экономике снимается тем, что каждый обладает автоматическими средствами тиражирования. Тот, кто сегодня не обладает – вскоре обзаведется. Если у тебя стоит солидный лазерный 3д-принтер, который может работать с композитными материалами, то на сегодняшний день ты можешь произвести что угодно, не обращаясь к другим производителям. Это относится и к военной технике и к гражданской технике. Мы видим в ближайшей перспективе экономику, в которой ГПС уходят в инфраструктуру, а реальные деньги можно делать, только создавая глобально уникальный всеобщий товар. Деньги платят за образцы, проекты, модификации. Тиражирование никого не волнует, продажи – тоже. Господствующим экономическим укладом становится тот уклад, который был в прошлые эпохи характерен для фундаментальной науки, то есть был маргинальным. Всё это происходит точно в согласии с предсказаниями Маркса. Никаких отклонений от предначертанного им пути нет. Мы воочию видим формирование материально-технической базы коммунизма, но то, что на этой базе будет надстроено, окажется совсем другим, чем виделось Марксу в его эротическим фантазиях. Марксовы экономические предсказания сбываются с абсолютной точностью, а его эротические фантазии насчет коммунизма сбываются часто с точностью до наоборот на абсолютно той же технологической базе, потому что включается действие факторов, которых Маркс не то что не мог предвидеть, а просто не хотел их предвидеть, ибо они были за пределами его этических представлений. *** Экономика всегда многоукладна. Параллельно с последней индустриальной генераций сосуществуют прошлые индустриальные генерации, находящиеся на стабильной или нисходящей фазе своего жизненного цикла. Сам факт их существования затрудняет для обывателя возможность увидеть, что является мейнстримом, господствующим укладом экономики. Старые заводы ещё работают, а тот факт, что они убыточны и живут на дотации (то есть являются не бизнесами, а бюджетниками) не заметен. Но тем не менее уже несколько лет прибыльный производственный бизнес – это автоматические производства, именно на них основана новая волна реиндустриализации США и некоторых западных стран. Коренная смена производственных технологий (производительных сил) означает коренную смену производственных отношений. Новый технологический уклад диктует новый социальный уклад и новую систему базовых ценностей. Источником власти в новом обществе оказывается обладание не средствами производства, а уникальными информационными ресурсами, структурами связей и человеческих контактов (сетями). В рамках новых производственных отношений оформились основные классы современного общества: корпоратократия, власть которой держится на владении административным ресурсом в корпорациях, интегральных системах организации людей; постиндустриальные производители, независимость и — при объединении — власть которых держится на способности производить уникальные информационные ресурсы и обладании оными; консьюмериат — низовой класс общества, потребляющий блага, производимые господствующими классами в рамках, определённых господствующими классами; торговая аристократия, власть которой держится на контроле сетей продвижения товаров консьюмериату; нетократия, власть которой базируется на формировании и управлении сетевыми структурами организации людей. Социальная структура постиндустриального уклада общества определяется диалектическим взаимодействием этих классов. Интегрирующую роль в этой структуре выполняют, конкурируя между собой, корпоратократия и нетократия. *** Переходная эпоха от индустриального к постиндустриальному обществу характеризуется конкуренцией двух экономических укладов. В настоящее время можно констатировать окончательный крах индустриального уклада во всём мире, кроме отсталого Восточноазиатского региона, и становление господства постиндустриального уклада. В связи с этим идёт отступление и фактическая ликвидация со сменой поколений старых классов, господствовавших в индустриальном обществе — буржуазии, финансовой олигархии, бюрократии, а также деклассирование индустриальных производителей и переход их в консьюмериат. Бюрократия, бюджетные служащие и работники дотируемых индустриальных производств перешли сегодня в положение паразитических классов общества, сформировав соответствующую паразитическую психологию и социальную практику. В Европе, США, СНГ мы в одинаковой степени видим деградацию старых структур бюджетного образования, здравоохранения, науки с переходом их работников от производительного к чисто паразитическому существованию. Бюджетное образование, не давая нужных для жизни в современном обществе знаний и навыков, эксплуатирует обманываемого студента при помощи вымогательств и получения бюджетных денег за превращение жертвы в «квалифицированного потребителя», то есть неконкурентоспособную биомассу киберпанка. Бюджетное здравоохранение эксплуатирует жертву методами лечения, несовместимыми с излечением, и связанным с этим процессом вымогательством. Бюрократия в качестве своей социальной базы занимается завозом паразитически настроенных и культурно враждебных иммигрантов с их социальным обеспечением за счёт общества. Рабочие дотационных производств ведут активную борьбу за сохранение и расширение дотаций, провоцируя финансовый кризис, как в Греции и Испании, и захватывая для этого административные высоты, как в уральском регионе погибающей РФ. Аналогичные процессы деклассирования охватывают и буржуазию (за исключением пока что Восточной Азии). В Странах СНГ, где крупная буржуазия не сложилась, и её роль выполняют уполномоченные бюрократией номинальные собственники, поведение этого слоя полностью совпадает с паразитическим поведением разлагающейся бюрократии. *** Процесс разложения индустриального уклада сопровождается жёсткой классовой борьбой корпоратократии против паразитических классов. Корпоратократия ведёт антагонистическую борьбу на уничтожение люмпен-буржуазии, люмпен-бюрократии, люмпен-интеллигенции и бюджетных паразитов в мировом масштабе. Нетократия, постиндустриальные производители и торговая аристократия занимают в этой борьбе в настоящее время нейтральную позицию. Другим антагонистическим противоречием эпохи является противостояние торговой аристократии и финансового капитала. Содержанием классовой борьбы здесь является вопрос о праве эмиссии торговыми сетями своих денег. С ростом сетевых структур, формируемых нетократией, она неизбежно окажется стратегическим союзником торговой аристократии в этом противостоянии. *** Неизбежной составляющей переходного процесса является кризис социального государства и национального государства вообще, которые базировались на социальной структуре индустриального общества. Классовые интересы буржуазии и позже бюрократии, породившие основные формы этих государств, диктовались заинтересованностью в существовании массовой, ответственной и квалифицированной рабочей силы, которая в рамках всеобщей занятости осуществляла процесс тиражирования образцов. В современном производительном укладе, когда этот процесс автоматизирован, заинтересованность в воспроизводстве такой рабочей силы отсутствует у какого-либо дееспособного класса, что и привело к исчезновению к концу прошлого века спроса на системы её воспроизводства — всеобщее образование, здравоохранение и социальное обеспечение, в результате чего мы видим деградацию и свёртывание этих структур. Постиндустриальные классы не склонны осуществлять финансирование умирающих государств, видя в этом сугубо непроизводительные расходы. Корпоратократия сама формирует структуры силовой защиты своих интересов, постиндустриальные производители не видят эффективного защитника в государстве и ищут другие варианты защиты своих интересов. Государство окончательно превратилось в инструмент перераспределения ресурсов от производителей к паразитическим классам. Производящие классы согласны на такое перераспределение ресурсов лишь на собственных условиях, но в старых государства условиях диктует бюрократия, то есть паразитические классы. В этих условиях инструментом защиты своих интересов у постиндустриальных производителей стал перенос хозяйственной деятельности в менее враждебные юрисдикции. Бюрократия борется с этим процессом, применяя репрессивный аппарат и юридические ухищрения, что и является содержанием классовой борьбы на данном этапе. Существуют различные формы этого противостояния — от классового антагонизма, как в Европе, до классового мира, как в дружественных юрисдикциях. В США и странах СНГ мы видим промежуточный вариант, когда давление бюрократии имеет довольно вялый и в целом невраждебный характер, что открывает возможности для классового мира и сотрудничества. *** Кризис государств в рамках западного мира означает их неизбежное исчезновение в ближайшей исторической перспективе. В реальном исчислении доходы госбюджетов государств Европы за 20 лет сократились в 2-2.5 раза, в США — почти в 2 раза. В СНГ это произошло обвально в 1989-1992 годах, и бюджетное обеспечение на душу населения сегодня в 4 раза ниже, чем было в СССР. Бюджетный кризис не затронул пока Восточную Азию, но и там не может идти никакой речи о выстраивании и содержании социального государства эпохи модерна. Таким образом, государства исчезают, подобно Чеширскому коту. Если сегодня от них осталась лишь улыбка, то скоро исчезнет и улыбка. В ближайшее десятилетие мы увидим ускорение процесса свёртывания финансирования систем массового образования, здравоохранения и соцобеспечения, затем сокращение силовых структур и их приватизацию. Уже сейчас государства ЕС и СНГ не могут содержать вооружённые силы, предназначенные для внешней защиты территорий и содержат, в основном, полицейские войска только для подавления протестов внутри своих стран. В Европе боеспособные контингенты имеют только Греция и Турция, РФ имеет одну боеспособную дивизию, Белоруссия — одну, Англия и Франция — по иностранному легиону, и фактически воюют только наёмниками и технологическими войсками (авиация, электронные войска). Эти войска применимы для спецопераций, но уже не могут гарантировать защиту территорий в случае серьёзной внешней агрессии. Способность РФ поддерживать полицейские силы сегодня обеспечивается бюджетным наполнением за счёт продажи природных ресурсов. Процесс исчезновения национальных государств, вне зависимости от того, идёт он стабильно или катастрофически, ставит на повестку дня вопрос о формах существования сложившихся национально-культурных эгрегоров в условиях безгосударственного существования. Единственным разумным решением тут оказывается переход к корпоративному и метакорпоративному существованию, когда безопасность эгрегора и его членов обеспечивается силами национальной корпоратократии подобно тому, как в индустриальном государстве она обеспечивалась бюрократией. Естественным образом встаёт вопрос о способности каких-то кланов существующих бюрократических классов переродиться в национальную корпоратократию или же о складывании оной на базе национальной нетократии. В зависимости от решения нациями этого вопроса оказывается само постнациональное существование эгрегоров. Например, при том, что половина русских с 1991 года оказалась вне национального государства, русский эгрегор пока не смог не только решить, но и осознанно поставить перед собой этот вопрос в силу отсутствия классового самосознания практически всех классов в рамках всего гиперкомьюнити. Поскольку территориальный контроль и внешняя безопасность территорий за рамками небольших анклавов островного или полисного типа оказываются в новом обществе технологически и ресурсно невозможными, происходит коренное изменение геополитической ситуации в мире. Пространство киберпанка оказывается уязвимым для воздействия силовых структур корпораций (и для псевдофеодальных образований, которые там сложатся, ливийский сценарий будет повседневной угрозой, переходящей в реальность), а сами корпорации оказываются базированными на хорошо защищённые анклавы или цепи анклавов. С другой стороны, всё пространство киберпанка оказывается лёгкой добычей для ползучей агрессии индустриальных государств, и их телодвижения в этом вопросе будут ограничены только опасениями за внутреннюю стабильность при экспансии и опасностью постиндустриальной агрессии корпораций, разрушающей эти государства извне. В любом случае, они будут изливать на территорию киберпанка внутреннюю нестабильность. В этих условиях производящие классы вынуждены будут обособиться от киберпанка в постиндустриальных анклавах. Те эгрегоры, которые породят национально-эгрегориальные метакорпорации, базированные на анклав или сеть оных, смогут крышевать свой консьюмериат в зонах псевдофеодальных образований киберпанка. В других случаях этот консьюмериат будет в одном поколении ассимилирован другими эгрегориальными и глобальными корпорациями, что подорвёт базу производящих классов эгрегора, и они также будут вынуждены ассимилироваться в другие эгрегоры или создать закрытый анклав и/или корпорацию орденского типа. *** В силу дигитального и культуроцентрического характера производства в постиндустриальном обществе, базовой основой, определяющей единство эгрегора и структуру рынка, оказывается язык и языковая принадлежность. Те языки, которые объединяют сегодня большие массы людей, являются главными кандидатами на выживание как базы рынков для постиндустриальной продукции. Понятно, что кроме массовости роль играет ещё и уровень развитости языка для постиндустриальной жизни. С этой точки зрения перспективы выживания и ассимиляции остальных имеют следующие языки (в порядке перспективности): · Английский · Испанский · Китайский · Русский · Португальский · Французский · Немецкий · Японский · Итальянский · Корейский · Турецкий (с ассимиляцией азербайджанского и др) · Арабский · Польский · Фарси Языки, выживание которых в качестве эгрегориальной основы возможно: · Урду (если элита урду откажется от практики ассимиляции в англоязычный мир, что вряд ли) · Вьетнамский · Тайский · Румынский (если в Румынии сложится постиндустриальный класс, чего пока не видно) · Голландский (если будет жёсткая политика его защиты) · Венгерский (ибо деться венграм некуда и могут попробовать выжить) · Греческий · Чешский · Сербохърватский · Шведский (по тем же причинам, что у венгров) Можно предположить, что индустриальное развитие отсталых народов Индостана и ЮВА также подготовит их в перспективе к переходу к эгрегориальному существованию. А может быть, давление глобальных корпораций приведет к их ассимиляции. В этих условиях почти для всех народов СНГ русский язык оказывается важнейшим конкурентным преимуществом, даже в тех случаях, когда недостаточное владение им ставит в положение «младших братьев». Ставка на этнические языки оказывается бесперспективной в исторической перспективе. Например, политика нацистских режимов в Прибалтике сделала неизбежной исчезновение и англоязычную ассимиляцию прибалтийских народов в ситуации, когда принадлежность к русскоязычному эгрегору уже сегодня открывает выход на более привлекательные рынки. Ставка украинских нацистов на превращение в язык диалекта галицийского субэтноса не только потерпела провал, но и поставила сам галицийский субэтнос перед неизбежной жёсткой ассимиляцией польским эгрегором вместо спокойного существования в рамках русского эгрегора. Узбекистан и Азербайджан стоят перед неизбежным выбором между ассимиляцией в тюркоязычный или русскоязычный мир, причём ослабление уровня русификации в последние десятилетия делает этот выбор неочевидным. Для южных славян русификация остаётся наилучшим выбором, а для Чехов выбор между ассимиляций русскими или немцами пока что решается в пользу немцев. В Румынии дееспособные элементы предпочитают ассимиляцию среди четырёх перспективных романоязычных эгрегоров, тогда как для молдаван русификация в исторической перспективе неизбежна. Такова, в самых общих чертах, метаполитическая ситуация в сегодняшнем мире. Этот материал, позволяет разобраться в тех базовых категориях, которые позволяют понять процессы в современном мире. Как говаривал В.И.Ленин, не решив для себя общие вопросы, мы всегда будем упираться в них, решая частные. В своём курсе лекций «Постиндустриальный переход и мировая война» я несколько подробнее рассказываю обо всех этих процессах. В дальнейших статьях я постараюсь приблизиться к тому, что из этих обстоятельств следует для выбора бизнес-стратегии или карьеры. Евгений Виталиевич Гильбо |
|
|
| Всего комментариев: 6 | ||||||
| ||||||
2
а если серьезно,. то за экопоселениями будущее! Уже сейчас наметилась тенденция к жизни за городом. А лет этак через 50.количество ПГТ(поселков городского типа) увеличится . Молодежь в городах тусить будет .а родители на природе. Вообщем ,как то так,я думаю
