09:36 Как война влияет на социальное поведение? |
Рволюционным биологам кажется, что непрестанная борьба за ресурсы породила в среде Homo sapiens представления о равенстве и братстве, ведь одиночкам очень сложно выжить в таких условиях. Война в корне меняет жизненную позицию тех, кто проходит через неё. Особенно отношение к людям — представителям разных социальных групп и народов, и своих, и чужих. Трюизм? Безусловно! Едва ли душа может остаться равнодушной к ужасам и тяготам войны. Но до какой степени могут измениться ценностные установки и поведение? Что даст рассмотрение этого вопроса для понимания эволюции нашего вида с его непрестанными войнами? К любопытным выводам пришли специалисты из Чехии, Канады и США, опросившие 543 грузинских школьника спустя полгода после войны в Южной Осетии. Кроме того, учёные поработали с 586 взрослыми людьми (от 18 до 84 лет), живущими на северо-западе Сьерра-Леоне, где в 1991–2002 годах бушевала гражданская война. В обоих случаях к исследованию привлекались индивиды трёх типов: те, кого война не затронула напрямую, пострадавшие и пережившие тяжёлую потерю (смерть члена семьи или изгнание из родного дома). Результаты, по словам экспертов, укладываются в рамки современных представлений эволюционной биологии. Цхинвали, 12 августа 2008 года (фото AP Photo / Musa Sadulayev). Исследователи провели две экономические игры, которые широко применяются для выявления эгоистических, эгалитарных и альтруистических наклонностей. В игре «Поделись» (Sharing Game) участники решали, поделиться ли фишками (в Сьерра-Леоне банк состоял из двадцати жетонов) поровну (взять себе десять и столько же отдать) с невидимым партнёром или же взять себе больше (15), оставив другому участнику меньше (5). Эгоистичные игроки должны всегда брать бóльшую долю, а склонные к «уравниловке» — делить фишки поровну. В игре «Зависть» надо было либо поделить всё поровну (десять на десять), либо нет, причём во втором случае оба партнёра получали больше, чем при делении поровну, но тому, кто делил банк, доставалось меньше (13 в Сьерра-Леоне) другого игрока (16). Человек, мыслящий рационально, сделает выбор в пользу неравных порций, но тот, кто не терпит неравенства, откажется получить больше, лишь бы партнёр не выиграл. В обеих странах люди играли с представителями либо своих социальных групп (в Грузии — с одноклассниками, в Сьерра-Леоне — с односельчанами), либо чужих, но не враждебных (с классом из другой школы и с далёкой деревней соответственно). В первом случае они не видели своего партнёра, во втором — не знали, что это за школа или населённый пункт. А фишки между тем были непростыми. Грузинские дети могли обменять их на призы, а крестьяне из Сьерра-Леоне — на сумму, превышавшую средний суточный заработок в этой стране. В обоих экспериментах лица, которых война затронула меньше всего, относились к «своим» и «чужим» одинаково. Но чем сильнее человек пострадал, тем более эгалитарно поступал со своими, тогда как к чужим относился так же, как первые. Почему же война заставляет нас стремиться к равенству с представителями своей социальной группы? Михал Бауэр из Карлова университета (Чехия) и его коллеги полагают, что дело в размере группы и сплочённости её членов. Гори, 13 августа 2008 года (фото AP Photo / Bela Szandelszky). До 1970-х годов эволюционные биологи очень уверенно объясняли нюансы социального поведения (наличие совести, например) постулатом о выживании наиболее приспособленных (в данном случае говорят об адаптации к жизни в социуме, то есть о признании интересов других). Но потом стали нервничать и вести себя некрасиво, ведь им пришлось признать, что эгоисты на самом деле получают намного больше выгод, чем индивиды, которые пекутся о счастье всей группы. Почему люди выбирают разные стратегии? Какие факторы влияют на их выбор? Судя по данному исследованию, один из таких факторов — война, которая заставляет верить, что личная выгода жёстко коррелирует с выгодой всей группы. А если мы посмотрим на историю человечества, то увидим (вы совершенно правы) нескончаемую борьбу за существование одних групп с другими, комментирует выводы коллег Роб Брукс из Университета Нового Южного Уэльса (Австралия). Во времена собирателей и ранних земледельцев размеры и степень сплочённости группы играли определяющую роль: чем «нас» больше, тем чаще мы побеждаем «их». Группы выросли, возникли города, государства, империи, но этот древний принцип не изменился: чем больше у тебя армия и чем лучше в ней поставлена взаимовыручка, тем выше вероятность счастливого (для тебя) исхода. Этот закон настолько глубоко укоренился в человеческом мышлении, что каждый раз, когда он нарушался, история пополнялась новыми легендами. Нас по сей день воодушевляют рассказы о Фермопильском ущелье, о битвах Александра Македонского, о разгроме римлян под Каннами и о том, как горстка англичан опозорила цвет французского рыцарства при Азенкуре. Генрих V говорит у Шекспира: «Коль суждено погибнуть нам, — довольно Потерь для родины; а будем живы, — Чем меньше нас, тем больше будет славы». Историки, изучая такие победы, говорят обычно о техническом и тактическом превосходстве малочисленной стороны (не числом, но умением), но согласны и с тем, что сплочённость рядов и желание постоять за друга — тоже немаловажные факторы. Персидской «армии рабов» противостояла греческая фаланга: хочешь не хочешь, а нарушить строй нельзя. В среде юных спартанских воинов приветствовался гомосексуализм. Даже в армии Чингисхана, не страдавшей от нехватки воинов, было принято правило: бежит десяток — казнят всю сотню. Сплочённость важна не только на поле боя. Когда человек думает не о личной выгоде, а о равенстве, за братством дело не станет. Наверное, иногда обстоятельства складываются так, что эгоисты и маленькие группы чувствуют свою силу и готовы рискнуть, отвергнув интересы большинства. Но гораздо чаще люди предпочитают отказываться от личной выгоды ради «уравниловки», чувствуя, что только в этом случае они тоже что-то получат. В сложное время (война — самый яркий пример тому, но есть и другие) чаще выживает тот, кто слышит подсказки времени и понимает: моя личная выгода крепко связана с выгодой коллектива. По крайней мере так считают авторы работы. Разумеется, следует проверить, действительно ли стихийные бедствия и эпидемии сплачивают людей так же, как войны. Но обратите внимание на то, что во время природных катастроф рождаются легенды, которые сродни военным: точно так же рассказывают о том, как многие жертвовали собою ради спасения других, а какой-то один Плохиш, напротив, проявил себя страшным эгоистом и покрыл своё имя позором. После мора вспоминают, как врачи и сёстры милосердия самоотверженно пользовали больных, пока не умирали сами, а горстка бражников в это время пировала, запершись в шикарном дворце, но их тоже настигала Красная смерть. Надо подчеркнуть, что эволюционная биология дистанцируется от вопросов морали, она вовсе не хочет сказать, что эгалитаризм — это хорошо, а эгоизм — плохо, или наоборот. Г-н Брукс отмечает, что очень много говорят о том, какие страдания и разрушения приносит с собою война. Однако именно войны, по его мнению, сыграли очень важную роль в возникновении современных общественных ценностей. И именно войны воспитывают поколения, которые, кажется, способны справиться с любой трудностью ради общего блага. В то же время, сплачивая группу, война или её предчувствие одновременно провоцируют «охоту на ведьм», то есть заставляют параноидально выискивать в своей среде предателей общих интересов. Позорные страницы такого рода есть в истории любой страны (маккартизм в США, доносы в сталинское время), но г-ну Бруксу вспоминается прежде всего дело Дрейфуса — французского офицера, еврея из Эльзаса, ложно обвинённого в шпионаже в пользу Германии. Франция тогда ещё помнила бездарно проигранную войну с Пруссией и кровавое подавление Парижской коммуны. Гигантская военная машина Германской империи и её империалистические интересы заставляли французов трепетать от ужаса. Стыд и страх привели к власти националистов и антисемитов, милитаристов и клерикалов, которым надо было срочно найти «козла отпущения»... Означает ли всё это, что человек — жалкий раб обстоятельств? Конечно, нет, и здравомыслящие эволюционные биологи никогда этого не утверждали (хотя эксцессы случаются). Речь идёт о статистической тенденции, о поведении группы (вида) в целом. Эволюционная биология не претендует на объяснение поступков каждого отдельного индивида, особенно если речь идёт о духовных ценностях, обладание которыми вроде бы не даёт никакой выгоды. Ради чего Сократ, имея возможность бежать, предпочёл выпить яд? Результаты исследования опубликованы в журнале Psychological Science. Подготовлено по материалам The Conversation. |
|