03:17 Прошлое и будущее России |
|
Об особенностях России и русского характера и развитии того и другого Знают ли те люди, которые живут в больших городах, часто смотрят телевизор, листают журналы, бродят по интернету, что такое Россия? Знает ли такой человек, даже называющий себя русским, что это значит – быть русским?  Стирание культурных граней, наплыв иноземных фильмов, музыки, телепередач, идей – различаем ли мы подо всем этим, что такое на самом деле Россия, русский, русская культура? Никитa МИХАЛКОВ^ Русский без веры превращается в зверя – Никита Сергеевич, большинство Ваших фильмов пронизано любовью к старому “бунинскому” быту дворянской усадьбы. В душе зрителя это вызывает сильный эмоциональный отклик, хотя для большинства это, скорее, лишь литературные ассоциации. Ведь большинство из них ходили еще в советскую школу и были воспитаны на романтике “комиссаров в пыльных шлемах”, а не на подвигах преподобного Сергия Радонежского и не на образе неугасимой лампадки перед иконой… – Наверное, для большинства этот отклик действительно в первую очередь связан с литературой. Вместе с тем я глубоко верю, что есть вещи не исчезающие – как бы их ни вытравляли. И мы не в силах этим с легкостью управлять. Можно выжигать веру каленым железом, можно сажать людей в тюрьмы, убивать священников, взрывать храмы. Но история нашей Родины показывает, что Православие как основа нравственных устоев и быта России – как травка сквозь бетон – все равно прорастет. Я вообще считаю, что сегодня Православие – самая молодая религия в мире. – ??? – Православие сейчас обретает второе дыхание , новую жизнь. Христианство на Западе уже не горячее: оно слишком привычно, слишком традиционно… Там все заканчивается семейным обедом у родителей на Рождество или открыткой на именины. У нас по-другому… – То есть Вы имеете в виду прежде всего русское Православие? – Конечно. Притом не только ритуальную часть жизни в храме. Я вообще сейчас говорю о православной культуре как таковой, о православной традиции. Следовательно, это то самое, бунинское. Нельзя представить себе того же Бунина или Шмелева без лампадки, которую Вы упомянули. Она была частью их жизни. А когда эту жизнь стали отнимать и разрушать, она стала основной частью их жизни: их болью, их страстью, их страданием… Пока не было еще даже опасности истребления, об этой основе многие даже не думали. Как говорила одна из героинь Бунина, “я для тебя как воздух – без него не можешь, но его не замечаешь”. И лампадка, пока горела – ее не видели. А вот когда она гасла – это замечали все. Это, наверное, и есть весьма точный образ Православия: пока в силе, оно было как естественное дыхание. Но как только начинались гонения, сразу укреплялась вера, и сразу возрастало стремление вновь возжечь эту лампадку, так как без нее просто нет России. Вот и сегодня она горит с новой силой.  – Вот Вы сказали “православная культура”. Некоторые социологи говорят, что православное возрождение связано прежде всего с культурой (культурная идентичность), но не с религией. Что многие наши соотечественники, считающие себя православными, в Бога на самом деле не верят. Вы согласны с этим? Хорошо это или плохо? – Знаете, не мое дело судить – хорошо или плохо что бы то ни было. Не думаю, что веру можно как-то измерить, что социологически легко заглянуть человеку в душу. Но для меня совершенно очевидно: когда мы говорим о Православии, православной культуре, мы говорим о Церкви и о Христе. Скажу больше: человек без веры мне неинтересен. У меня был такой случай. Я давал пресс-конференцию в Вологде и заметил, как какой-то сердитый бледный молодой человек что-то нервно и недовольно записывал. Когда я процитировал слова Василия Розанова о том, что человек без веры мне вообще не интересен и что русский человек без веры превращается в зверя, он был просто возмущен. После пресс-конференции молодой человек подошел ко мне и спросил, действительно ли я считаю, что человек без веры неинтересен. Я сказал, что вполне согласен с Розановым. Тогда он говорит: “Я не пью, не курю, никогда не изменял своей жене, никого не убивал, никогда не лжесвидетельствовал. Я не объедаюсь и не опиваюсь. Я веду чуть ли не святой образ жизни. Но я не хожу в церковь и не верю в Бога. И я Вам не интересен?” Я подумал и ответил: “Абсолютно нет”. Он мне действительно не был интересен – глубинно, сущностно. Понимаете?.. Мне кажется, что совершенно бессмысленно бояться разных религий. Нужно бояться объединения безбожников – тех людей, которые убеждены, что именно они и есть хозяева жизни. – Никита Сергеевич, а как быть с таким вопросом: русская культура – это национальная культура, а православное христианство – наднациональная религия (“во Христе нет ни эллина, ни иудея”). Как это сочетать? – Конечно, Православие, даже русское Православие, нельзя связывать только с кровью, только с национальностью. Мы знаем из истории огромное количество примеров, когда татары принимали христианскую веру и служили русским князьям, воевали за Русь и за Россию. И немцы… Здесь, скорее, обратная зависимость. Православие на нашей земле создало особый тип культуры, наше Православие имеет особый вкус, что ли… Это все находится в почти неосязаемой сфере. Тот же Василий Васильевич Розанов очень точно это чувствовал. Подмигнет один русский человек другому хитрым глазком – и все понятно. Вот что невозможно с иностранцем. То есть, подмигнуть, конечно, можно, но не все будет понятно. А точнее, ничего не будет понятно. И дело не в нелюбви к иностранцам, а в том, что эта основа лежит вне рационального сознания; это метафизическая сфера жизни. Хотя, конечно, “загадочной русской душой” много и долго еще будут спекулировать – потому что это очень удобно для того, кто ничего не хочет делать. И еще одно: Православие, как мне кажется, это единственная религия, которая может примирить степь и лес. Поэтому Господь так управил, что именно Православие стало основополагающей религией России, которая по праву является единственным реальным мостом между Востоком и Западом. Россия с одинаковой легкостью воспринимает и западную культуру, и восточную. Вооруженная эволюция – Позвольте вернуться к началу нашего разговора. В детстве Вы вместе с будущими зрителями Ваших фильмов ходили в советскую школу с ее “патриотическим воспитанием”, Вас учили, что советский человек – это звучит гордо. Вы в то время чувствовали себя патриотом? Если да, то патриотом чего: ушедшей России дома Вашего деда, советской России или какой-то своей России? – Так сложилось, что я, как ни странно, имел редчайшую возможность не отделять одно от другого. Конечно, здесь сказалось воспитание мамы. Она была 1903 года рождения, на 10 лет старше отца. Мама никогда не вступала в партию, всегда ходила в храм, у нее был духовник, дома висели иконы. Если возникали вопросы, отец говорил начальству: “Ну что вы хотите, она 1903 года рождения, пожилой человек”. Благодаря маме исповедь и причастие для меня были естественной частью жизни, хотя головой я понимал, что это редчайшее исключение, и был очень осторожен. Помню очень стыдную для меня историю, случившуюся на Пасху, мне было тогда лет двенадцать-тринадцать. В храме ко мне кто-то подошел и тихо на ухо сказал: “Крестимся-то под пиджачком!”. Это была правда. Хотя вместе с тем это было такое чувство почти катакомбного христианства… Поэтому, несмотря на такую “двойную” жизнь, для меня Православие как таковое, культура исповеди и причастия были органичны. У большинства моих современников подобного опыта не было. И теперь, когда сброшены оковы и люди приходят в храм, многим не так просто обрести себя. Один молодой генерал ФСБ мне признался: “Когда я захожу в костел, буддийский храм или синагогу и чувствую себя там туристом, это нормально, мне большего не надо. Но когда я понимаю, что в православном храме я стою и ничего не знаю, что и здесь я турист, мне тяжело. Но я не могу просто так осенять себя крестным знамением. Я должен знать, понимать, чувствовать, зачем это делать, но меня не научили. Я ведь служил не Брежневу или Черненко, я служил Родине. Защищал ее так, как я понимал эту защиту”. И я понимаю, что это трагедия. Обретение веры для таких людей – весьма мучительный процесс. Но сегодняшний их приход в Церковь – очень серьезное дело. Я убежден, что те, кто пришли и не отступили, кто вопреки возрасту, вопреки всему воспитанию пытаются воспринять и воспринимают истинные ценности русского Православия – это люди, совершившие серьезный подвиг. И это и есть то молодое Православие, о котором я говорил. – А много сегодня таких? Можем ли мы сегодня ответственно говорить, что в разных социальных группах, в том числе и во власти, есть патриоты, любящие Родину и научающиеся любить Церковь? – Очень много. Я могу называть и называть имена. И даже среди тех, кого нередко несправедливо называют “подсвечниками”. – И когда Вы приезжаете, скажем, в Дивеевский монастырь 1 августа и встречаете там немало чиновников, политиков и бизнесменов, Вы думаете, что большинство из них искренне стараются понять и почувствовать радость Литургии? – Я совершенно убежден в том, что те, кто пришли туда не для того, чтобы повидать губернатора, приезжающего к трапезе, и не для того, чтобы повидать начальство, а прошли крестным ходом или пришли с утра, отстояли службу, чтобы потом приложиться к открытым мощам батюшки Серафима, – даже если они не воцерковлены по глубинному счету, они находятся на пути к этому. И я их путь очень уважаю и ценю.  – Никита Сергеевич, Вы сняли документальный фильм “Русский выбор” о судьбах Белого движения и русской эмиграции. В одном из интервью после фильма Вы сказали о своих героях: “Глядя на них, понимаешь, какой могла быть Россия”. Какой же? – Я отдаю себе отчет в том, что история в сослагательном наклонении – вещь бессмысленная. Но надо хотя бы знать и понимать, что и почему мы потеряли. И дело, конечно, не в событиях 17-го года, все началось намного раньше. Провидец Александр Сергеевич Грибоедов сказал про декабристов: “Колебание умов ни в чем не твердых”. Потрясающий образ. И потрясающий приговор! Мы ведь с этим имеем дело постоянно. Умы нетвердые – прежде всего не тверды в вере. А от безверия – нигилизм, постоянное расшатывание основ, о котором Столыпин сказал: “Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия”. Россию и разрушили именно потому, что понимали, что может выйти из этой огромной страны с невероятным природным и человеческим потенциалом, укрепленным верой. Единая нация, освященная богоизбранным монархом… Какой могла бы быть Россия?.. Знаете, я понимаю, что сейчас скажу вещи, для либерального демократического сознания вопиющие и старорежимные, но если представить себе, что не произошло трагедии 17-го года, то – я абсолютно убежден – не было бы Второй мировой войны. Я не знаю, как и куда развивался бы мир, но войны бы не было. Однако революция помешала эволюции. Кстати, если говорить про формулу этой России, то, на мой взгляд, это вооруженная эволюция. Эволюция, которая защищена. – Политологи говорят, что одной из фундаментальных характеристик русской политической культуры является неразличение Родины и государства. Ваше творчество, публичные выступления создают образ государственника, державника. Для вас любовь к Родине – это любовь к государству Российскому? – Безусловно. Другой разговор: я не всегда и не все могу любить. Но не государство, а некую часть тех, кто себя считает вправе от его имени выступать. Но это не меняет моего отношения в целом. Я убежден: Россия – это крест, где вертикаль – власть, а горизонталь – экономика и культура. И тогда возникает та самая гармония – когда то, что хочешь, совпадает с тем, что можешь. – Еще одной важной установкой русского сознания является образ Родины как земли, территории. А вот, скажем, для американцев, территория намного менее актуальна. Там на первом месте – свобода. В каких отношениях со свободой русский человек? – В очень плохих, потому что для него свобода – это воля, хотя на самом деле это разные вещи. Парадоксально, но когда у русского человека три галстука, он начинает теряться. Мне не кажется, что это хорошо, но это так. Может быть, это наша беда, но не вина. Вы правильно сказали про землю. Для русского человека, для национального характера география имеет очень большое значение. Бескрайность рождает ощущение свободного открытого дыхания. Бескрайность… Но именно поэтому, к сожалению, русский человек часто свободу принимает за хаос, за вседозволенность. Реальным духовным и нравственным ограничением для русского человека в этом смысле была Церковь. Русские люди аукались Евангелием. При всей иерархичности Церкви, реальная внутренняя свобода и равноправие всегда были в храме. Потому что перед алтарем и император, и студент, и калека, и солдат были абсолютно равнозначны.. К сожалению, в России неправильно понимают слово “равенство”. Ведь известная триада – “свобода, равенство, братство” – совершенно исключающие друг друга понятия. Равенства по определению быть не может и не должно быть. Должно быть равноправие, а дальше – как учился, как крестился, что тебе Бог дал. У нас же нередко представление о равенстве такое: если что-то у тебя есть, а у меня нет – а ну-ка, иди сюда, поделись! Ты учился в институте, корпел над книгами, а я “квасил” под мостом. А потом ты заработал, а я захотел “все взять и поделить”… Это и есть тот страшный перекос, который породил чудовищную путаницу в головах людей, колебания умов, ни в чем не твердых. Именно так трактовалось понятие равенства большевиками. Именно отсюда берет начало зависть, перемешанная с презрением к успешному, обеспеченному; именно поэтому так слабо защищена у нас любая частная собственность, включая интеллектуальную. Спасти рядового Иванова – Если продолжить американскую тему… В свое время Вы отмечали фильм “Спасти рядового Райана”. По крайней мере говорили, что это патриотическое кино, что американцы нас опережают… – Я не так говорил. Я ставил вопрос: «Что бы со мной сделала сегодняшняя либеральная критика, если бы я снял картину “Спасти солдата Иванова”?» О том, как маршал Жуков отправляет на фронт спецотряд для того, чтобы с фронта взяли солдата Иванова, потому что он последний сын у матери в деревне Ирхино Кубинского района Вологодской губернии. И отпускали его домой с фронта, потому что матушка осталась одна. Что бы со мной сделали? – Сказали бы, что державник Михалков все это придумал… – Да они бы просто истолкли меня в муку! Почему? Потому что самое большое сопротивление всему тому, что является реальным уважением и любовью к своему Отечеству, мы получаем именно внутри своего Отечества! А “Спасти рядового Райана” – это совершенно патриотическая картина, которая рассказывает миру о том, как американцы выиграли Вторую мировую войну. И мир в это верит. – Чем отличаются американская и российская патриотические картины?  – У них совершенно другой зритель. Голливуд создал Америку. По улицам Штатов ходят шерифы, которые как две капли воды похожи на персонажей, созданных кино – не наоборот. В этом заключается, при всей близости, наша совершенная противоположность. Американский зритель легко верит в то, что ему показывают. И самое потрясающее, то, чему я завидую: ни одна мировая картина самого высокого качества, сделанная вне Америки, не может пользоваться в Штатах таким успехом, каким пользуются картины, сделанные самими американцами для американцев. Вот о чем я мечтаю. Слава Богу, сегодня наш зритель начинает возвращаться к своим фильмам. – Каким должно быть современное патриотическое кино? Насколько оно нужно? – Я считаю, что патриотическое кино – это то кино, в котором патриотизм существует в капиллярах, а не в лозунгах, не в словах. Когда он (патриотизм) в сущности глубок, а не показушен и лицемерен. – Как в “Калине красной”, например… – Конечно. “Калина красная” – это потрясающе патриотическое кино. Совершенно правильно. Хотя, казалось бы, все наоборот… Любовь к Родине, вообще любовь в России – это ведь состояние души. А его нельзя симулировать. Чувство Родины – это маленький рассказ Бунина “Солнечный удар”, хотя это любовная история одной ночи, или “Жизнь Арсеньева”, или произведения Шмелева – это то, что разлито в воздухе, это любовь, которая не требует формулирования. Когда я еду верхом по полям берегом Оки, у меня возникает желание спеть все молитвы, которые знаю. Я же это делаю не для кого-то. Как это объяснить? Что это такое? Возможно ли это в Испании – мне? Бог его знает – едва ли. Вроде поле такое же… И лошадь такая же… Но, как говорил мой дед Кончаловский: “Важно, чтобы был положен верный цвет на верное место”. Под куполом храма – Вы не раз говорили, что чувствуете себя в провинции больше своим, чем в Москве. А что изменилось со времен пушкинского “Москва, Москва, люблю тебя как сын…” и цветаевского “Москва – какой огромный странноприимный дом! Всяк на земле бездомный – мы все к тебе придем”? – Я Москву бесконечно любил и люблю. Вот сегодня ехал и радовался: какой потрясающий город! Дело не в этом. Как вам сказать? Вот недавно мы возвращались из Нижнего Новгорода. Ночь. Поздно. И мы проезжаем Печорский монастырь. Я говорю: “Давай, заедем!”. Время – одинадцать часов вечера. Как Вы знаете, с заходом солнца любой православный монастырь закрывается. Мы туда приехали. Постучали. Я назвался и попросил открыть. И нас пустили. Незнакомый мне отец игумен дал нам возможность приложиться к открытым мощам – главе преподобного Макария Желтоводского. И потом мы уехали… С этим ничто не может сравниться – никакие мирские радости и высокие оценки моего творчества – ничто не способно встать рядом с возможностью приехать в любой русский монастырь, и тебе откроют дверь. Все. Точка. Понимаете? Этот игумен ведь лично меня не знает, но относится ко мне не как к артисту Никите Михалкову, а как к православному человеку, который чувствует, а точнее, пытается чувствовать то глубинное и главное, чем живет дух русского монастыря. Я прекрасно понимаю, как далеко мне до духовной красоты и чистоты православного монашества. Но я чувствую силу и значение их подвига. – Я был свидетелем такого отношения к Вам в Дивеево, когда люди подходили не просто к любимому режиссеру Михалкову, но к своему, к православному человеку… который верит, так же, как и они, и тоже к батюшке Серафиму пришел… – …Вот это по глубинному человеческому счету абсолютно стирает все, что может раздражать, мешать или давать ощущение твоей ущербности в социуме городской жизни. Когда ты понимаешь, что эти люди, которые никак от тебя не зависят и никак с тобой внешне не связаны, проявляют такое доверие… Ночью открыть монастырь! Сами понимаете, это очень много… Я не люблю не Москву, но московскую тусовку, которая проводит жизнь внутри Кольца. Но когда ты испытываешь то, что испытал я в этом Печорском монастыре, то все это вообще перестает иметь какое бы то ни было значение. И это не сентиментальность, это и есть то самое глубинное состояние души, которое называется русской любовью. Это то, что каждое воскресенье объединяется Литургией, что под куполом единого храма – духовного купола нации. То, что называется семья – в общенациональном понимании. – Я недавно говорил с одной знакомой – как раз про Дивеево. Она – человек очень искренне пытающийся, как мне кажется, осмысленно войти в Церковь. Она очень любит Дивеево, но не может примириться с тем, что есть просто прихожане, а есть гости, которые стоят на службе на клиросе, отдельно. Вы бы что ей ответили? – Я бы знаете что ей ответил? В храме, голубушка, не оглядывайся по сторонам! Ты не для того сюда пришла. Ты пришла смотреть, кто где стоит? Тогда не говори о том, что хочешь постичь суть воцерковления. Пришла в храм – занимайся тем, ради чего ты пришла. Тогда эти вопросы вообще не будут возникать. Какая разница, где стоять в храме? Это важно для людей, которые приходят в храм к трапезе или повидать начальство. Одесную или нет от начальника, и как тебя показали по телевизору – видели тебя стоящим рядом с ним или не видели. Это вообще все о другом. – Мы с Вами говорим сейчас о Православии как основе русского патриотизма. А неправославный человек может быть русским патриотом? Скажем, мусульманин?  – Этот вопрос я для себя решил лет десять назад. Мы были в Нижегородской губернии, в регионе, где живут татары, на празднике Сабантуй. Мне предложили показать мечеть. Кругом поля, березовая роща, река Волга… Поднялись на минарет. Я говорю: “А давно мечеть стоит?” – “Семь лет”. – “А люди, которые исповедуют ислам, тут давно живут?” – “Восемьсот лет”. И мне стало все ясно: эти люди будут вот этот мой русский пейзаж защищать с автоматом так же, как я. – Поколение, выросшее после 1991 года, принципиально отличается от всех предыдущих: оно гораздо меньше “вкоренено” в российскую историю. И попытки патриотического воспитания часто приводят не к любви, а к ненависти: одни из чувства юношеского протеста начинают ненавидеть все русское, начиная с классической русской литературы, другие – всех “нерусских”. Но ведь именно они определяют будущее России. Насколько серьезна, на Ваш взгляд, сегодняшняя проблема отцов и детей? Что можно сделать (и можно ли?), чтобы традиционный водораздел между “отцами и детьми” не стал фатальным, чтобы он не разорвал вновь тысячелетнюю российскую историю и культуру? – Настоящих, истинных вопросов очень мало. Жизнь, смерть, любовь, голод, болезни, детство, старость. Рано или поздно в жизни каждого возникают такие вопросы… Толстой сказал: “Бытие только тогда и есть бытие, когда ему грозит небытие”. К сожалению, для России только испытания становятся поводом для объединения нации в единое целое. Но всем все равно придется отвечать на главные вопросы. Другое дело, что неверующие люди просто лишены иммунитета, плохо защищены. Потому что вера как таковая – это огромная защита. Дело, конечно, не в том, что ты попросил – и Он тебе даст. Нет. Но когда у тебя есть внутреннее ощущение, что ты находишься под сенью веры, которая была основополагающей силой жизни и духа для сотен поколений, живущих и живших на этой земле, тебе это должно давать энергию. И я свято верю, что любой человек, пытаясь понять, кто он и откуда, неизбежно придет к вере. Ведь на вопрос “как жить?” ты можешь получить ответ, только задав себе вопрос “зачем?”. Не раньше. Поэтому росток веры все равно пробьется сквозь бетон неверия. Я в этом убежден. Никита Сергеевич Михалков родился 21 октября 1945 года в Москве. Артист театра и кино, режиссер, народный артист РСФСР, лауреат множества отечественных и международных премий и фестивалей. Основатель продюсерского объединения “ТРИТЭ” (Творчество, Товарищество, Труд). С 1992 года – член Президиума Российского Международного Фонда Культуры, с 1993 года – председатель правления Российского Фонда Культуры. Председатель правления Союза кинематографистов РФ, президент Московского международного кинофестиваля. Член комиссии РФ по делам ЮНЕСКО, сопредседатель Совета Российского Земского Движения. Кроме того, в 1995 году Никита Сергеевич вошел в президиум Всемирного русского народного собора. Беседовал: Владимир Легойда foma.ru Read more: http://www.realisti.ru/main/russia?id=139#ixzz3VXY9u3EW  |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |
По этой теме смотрите:
ВСЕ НОВОСТИ:
| Астрология, пророчества [1066] | Астрономия и космос [1457] | Безумный мир [2063] |
| Войны и конфликты [2310] | Гипотезы и версии [3874] | Дом,сад,кулинария [3945] |
| Животные и растения [2669] | Здоровье,психология [4748] | История и археология [4652] |
| Мир вокруг нас [2167] | Мировые новости [7583] | Наука и технологии [890] |
| Непознанное [4196] | НЛО,уфология [1263] | Общество [7795] |
| Прогнозы ученых,исследования [798] | Происшествия,чп,аварии [1302] | Российские новости [5860] |
| Стихия,экология,климат [2739] | Феномены и аномалии [945] | Фильмы и видео [6336] |
| Частное мнение [4911] | Это интересно! [3311] | Юмор,афоризмы,притчи [2394] |
АРХИВ САЙТА:
| Астрология и пророчества [825] | Гипотезы и прогнозы [4629] | Дом,сад,кулинария [223] |
| Животные и растения [2796] | Здоровье и красота [5708] | Интересности и юмор [3758] |
| История и археология [4696] | Космос, астрономия [2263] | Мир вокруг нас [1982] |
| Наука и технологии [2422] | Непознанное [3983] | НЛО,уфология [1747] |
| Общество, в мире, новости [11574] | Психология и отношения [84] | Стихия, климат, экология [421] |
| Фильмы и видео [367] | Частное мнения [111] | Эзотерика и феномены [2031] |
