04:41 Россия и любовь — все сложно |
|
— …Еду получать вид на жительство, не могу больше здесь ничего выносить, тошнит, проклятая рашка... — с ходу выдает знакомый, которого я не видела, между прочим, долгие годы.  — Мы же не будем все это слушать? — шипит моя восхитительная подруга Полина Бруни и утаскивает меня в сторону. (Только она сказала не «все это», а слово на букву «х» <пять букв, последняя «я»>, которое сейчас запретили.) Мы не будем. Потому что не знаю, как там насчет «рашки» в целом, но прямо сейчас в Москве мы отлично проводим время на открытии нового ресторана Мити Борисова. Мы в Мансуровском переулке, во внутреннем дворе, где собрался весь город, и все красивые, счастливые, потрясающе одетые, и вечер дивный — тепло, свежо, зелено, и мы пьем маниакального цвета апероль-шпритц, и Алексей Зимин жарит курицу... Жизнь прекрасна, понимаете? И Москва прекрасна. В этот город словно вернулось вдохновение, и две недели, которые я провела здесь, — они, наверное, лучшие за весь год. Я всегда очень любила мой город. Даже когда он был серый, унылый, бедный, грязный. Когда он был похож на декорации к этим американским фильмам о жуткой советской России. Шли годы, смеркалось, и в нулевые сюда приехала богатая провинция, наворовавшая там у себя (но еще не так много и нахально, чтобы спрятаться, например, в Берлине, в районе Грюневальд). И город стал невнятным. Но сейчас все как будто утряслось, и Москва опять наша. Я полгода живу не в России. В Португалии, в Берлине, много путешествую. И так уже несколько лет. И, мне кажется, что я могу точно сказать: в Москве невероятно круто. И становится все лучше. На днях я всерьез задумалась о том, что очень хочу проводить здесь больше времени. Вряд ли пока получится, но я хочу, я скучаю, я влюблена в нее. В России — прекрасно. Да, здесь полукоммунистическое правительство, и наш президент слишком долго у власти,и еще все время что-то запрещают. Меня лично все это очень волнует и злит. Но если все, кого это волнует и злит, будут думать лишь о том, чтобы «свалить», то кто тут останется источником света? Ну правда. Мне не все равно, поэтому я хочу быть здесь. И на самом деле просто восхитительно, что мы живем в такое сложное время, когда можешь ощущать значение каждого слова, каждого человека, когда ты можешь на что-то влиять (хоть многим и кажется, что они не могут, но это неправда). Я вижу, что люди хотят уехать в какую-нибудь подчеркнуто буржуазную Европу, где им будет казаться, что в мире есть покой и счастье.  Интересно, что очень мало кто из знакомых мечтает о Берлине (разве что из-за низких цен на квартиры). Многие даже не понимаю, какой он. Они говорят: «Фу, он такой советский!» Их это пугает, им это напоминает «проклятую рашку». Пока весь мир хочет в Берлин, русские хотят... ну, не знаю, в Вену. Вена — это вроде бы такой символ буржуазности. Но смешно, что и это заблуждение. Потому что настоящая Вена — это анархия, это как раз бешеное славянское местечко. Берлин пугает русских теми же настроениями, что и Россия. Берлин — это протест. Там всегда какие-то митинги, всегда недовольство, а богатым провинциалам, которые приволокли из Швабии или Франконии мешки с деньгами, в Берлине разбивают окна. Все эти московские нытики — они совсем ничего не понимают о жизни в другой стране. О настоящей жизни, о том, как ты просыпаешься, выходишь на улицу, о том, что проездной на метро стоит примерно 120 евро в месяц (в лучшем случае), и о том, как холодно в том же Берлине зимой, а в Лиссабоне еще холоднее, потому что там нет отопления вовсе, а летом там нет кондиционеров — и все умирают от жары. Они не знают, что вроде бы дружелюбные португальцы будут десять лет думать перед тем, как пригласить тебя в дом. Португальцы — ужасные снобы. Таких еще поискать. Причем это именно гнусный местечковый снобизм. А в Германии ты никогда не получишь работу, потому что там даже в законе прописано, что первым делом работой должны обеспечить коренное население. И поверьте: если вы хоть пятнадцать лет гражданин и говорите на высоком немецком без акцента, все равно вы будете номер два после «настоящего» немца. Со всем этим, разумеется, можно справиться. Моя подруга, искусствовед, которая сидела в Москве в архиве и получала стыдные восемь тысяч рублей, сейчас читает лекции в Кембридже (она всего два года в Англии). Но это надо быть человеком, который говорит по-английски на уровне университетской профессуры, который совершенствовал его каждый день и умирал от стыда, что не знает какой-нибудь синоним на старом английском.  Если честно, я таких людей почти не встречаю. Большинство «беглецов от кровавого режима» — они же все работают на Россию. То есть ты орешь благим матом, что в России все чудовищно, и продолжаешь орать даже из Парижа или Бостона, но получаешь деньги от государства, которое ненавидишь и на ненависти к которому иногда даже зарабатываешь. Мы живем в прекрасном открытом мире, где каждый может жить где хочет. И никто не переезжает из страны в страну с таким отчаянием, с таким протестным настроем и ощущением подвига, как русские. Англичанин уедет в Испанию — и будет счастлив. Потом вернется. Потом отправится в Америку. А у русских все с заламыванием рук и неконтролируемыми речевыми высказываниями против страны и режима. Когда из России отправляли философские пароходы, вот тогда можно было заламывать руки. Задумайтесь: люди уезжали из обезумевшей страны, из нищей страны, уезжали от неопределенности и террора, но — против воли. Они не хотели. Это были профессора, философы, писатели, мировые знаменитости. Бердяев никуда не хотел уезжать, хоть и был против всего, что происходило. Даже Булгаков долго не хотел эмигрировать (а потом уже иезуит Сталин не дал возможности). И Солженицын тоже не особенно стремился. Они не орали: «Прочь из вонючей рашки, чтоб вам всем пусто было, ха-ха-ха!» Они грустили, хоть и покидали совсем иную страну — израненную, изможденную, безнадежную. Они, знаете ли, не сидели в саду «Эрмитаж» в чудесном кафе Мити Горелика, где ты видишь замечательно красивых людей, которые на лето собираются в Италию, а кто-то только что вернулся с Венецианского биеннале, а другие постепенно приезжают из Плеса, с кинофестиваля имени Тарковского (и они в восторге и от города Плеса, и от кино). А потом все поедут к художнику Владимиру Дубосарскому в Пирогово, где будет арт-фест, а дальше «Арт-Клязьма», и еще все зовут в Гонконг, а на долгие выходные половина города была в Израиле.  И потом ты пойдешь уже с рассветом по пустой Москве, и увидишь ее совсем другой, и она будет так восхитительна, что тебе совсем не захочется домой. Домой в московскую квартиру, и домой в Португалию, и домой в Берлин. То есть, конечно, захочется, но это будет такое же чувство, как у меня обычно в Тегеле (один из берлинских аэропортов): ты уезжаешь из одного хорошего в другое, и твое настроение прыгает от тоски до предвкушения, и ты хочешь быть везде и сразу. Вполне возможно, что во мне говорит эта странная одержимость, свойственная людям моей нации, евреям, которая сначала гнала их в Эрец Израиль, где они из песка и палящего солнца делали свою страну, а потом побуждала ехать назад, в новую Россию, где они тоже мечтали устроить всем счастье. В Израиле получилось, а в России как-то не очень. Эта одержимость заставляла польских евреев пробираться через лазейки в Советскую Россию, где их тут же арестовывали и мучили, и расстреливали. Не знаю. Но с влюбленностью очень сложно бороться — в основном, конечно, потому что не хочется. Быть влюбленным и одержимым — это лучшее, что есть в жизни. Особенно когда ты видишь лица тех, кто киснет в браке по расчету, кто «свалил» (не могу это слово без кавычек) не потому, что ими овладела жажда перемен, а потому, что они придумали себе страхи и тревоги и попытались от них спрятаться. Теги: Москва, патриотизм, как жить, как прекрасен этот мир  |
|
|
| Всего комментариев: 4 | ||||
| ||||
0
НЕ ДО ЖИРУ-БЫТЬ БЫ ЖИВУ!
