В вечерних сумерках я с Йончиком возвращался со стройки домой. Мы шли через Борок-Телеп, самый неблагополучный район города. Здесь хороводил цыганский табор, Саша-барон устанавливал свои законы и пришельцам передвигаться по данной территории было опасней, чем конкистадорам в амазонских джунглях.

Милиция здесь не появлялась даже днем, а врачи и работники соцслужб перестали соваться в табор после того как там без вести пропало три инспектора с энергонадзора. Хотя Саша-барон и следил за порядком, строил часовни и пресекал наркоторговлю, смуглая шпана все же вылазила из нор под вечер потрясти случайных прохожих.

Мы шли от Миши-мясника, мозаика была почти готова, оставалось уложить ее на клей. Витька отстал позади нас: жена приказала купить ему кефир для Петьки. У Петьки был дисбактериоз и кефир восстанавливал микрофлору кишечника. Я с Йонасом ступил на узкий бетонный мостик, перекинутый через дренажный канал. Как и следовало ожидать в конце мостика нас уже поджидала шайка мелких шалопаев.

- Курить дай,- на ломаном русском произнес заученную формулу самый длинный.
- Курить вредно для здоровья,- ответил я механически. Со стороны это выглядело как обмен паролями.
- Что говоришь? – подбирая слова начал заводиться длинный, – Ты кому говоришь, гад?

Сбоку от длинного маячили двое пожмаканных сопляков лет пятнадцати. Неподалеку под навесом сидели четыре крепких баклажана и один, в кожаной курточке, ронял финку острием вниз на лежащий между его ног арбуз. Финка всегда встревала. На волосатой руке у него сверкали золотые часы.

Остальные тихо перешептывались, поблескивая в темноте зубами.

- Снимай гайку, лысый козел,- с напором в голосе выдавил длинный и покосился на мой перстень.

- Что думаешь, Йончи, «хобот слона» или «хануман»? – спросил я Йончия.

Начинающие гопники насторожились.

- «Хануман»,- ответил Йончи, – хотя, хрен его знает.

Подростки напряглись и подобрались ближе. Сидевшие под навесом привстали и тот, с финкой, отодвинул ногой арбуз в сторону. Мы тянули время, а Витька не появлялся. «Наверное, пиво сосет у стойки, подлец»,- с досадой подумал я.

Касательно Витьки можно отметить следующее: Витька был прирожденый антигоп. Вот так, выпал в роддоме из маминого лона и сказал: «Хоп! Вот я – антигоп!…» А начиналось все банально.

Как-то Витька шел домой из гастронома и на тропинке возле фонтана поймал левый джеб в правое ухо и фингал под оба глаза. Чешское пиво, купленное Витькой для внутренних потребностей, выпили некультурные росвиговские гопы.

Это обстоятельство несколько смутило Витьку и он решил дать жесткий отпор. Так как Виктор не обладал мускулистым торсом, был невысок и весь покрыт целлюлитом, то выбор техники уличного боя был весьма щепетильным. Витка пересмотрел все бойцовские фильмы, перелистал все комиксы и остановился на муай-тай.

Любому школьнику известно, что профессиональный боец муай-тай имеет в своем арсенале девять основных атак, не считая блоков. Витьке хватило две. Для начала он освоил сокрушительный «Хобот слона, падающий на траву».

Удары Витька отрабатывал самозабвенно, падал «хоботом на траву» по много часов в день, пока не потрескался паркет в спальне и не обсыпалась штукатурка. Соседи снизу сначала бились в истерике, потом продали квартиру и уехали жить в деревню.

Затем Витька принялся за молниеносный «Хануман вырывает клюв вороне». Через неделю из стен были вырваны все выключатели, а также лоскуты из белорусского ковра, стоявшего в рулоне за шторой.

В спортивном азарте также была вырвана вставная челюсть у соседа по площадке Ивана Аркадьевича. Челюсть вставили, а ковер пришлось выкинуть. Затем Витька принялся методично ходить за пивом.

В первую неделю в городскую больницу поступило с десяток изувеченых гопников. Травмы носили одинаковый характер – либо сильный ушиб основания костей черепа, либо сломанные носы и сплющеные хрящи. Повреждения тела зависели от того, в какой руке Витька держал бутылки с пивом.

Последнего разгильдяя привезли со сдвинутым кадыком: наш Витька рос технически. И по Росвигову скоро можно было бы ходить спокойно, если б Витька не сломал себе мизинец. Как-то летним вечером он изящно опускал «хобот слона» на «траву» очередного гопа, но у того оказались на голове надеты наушники с металлической рамкой.

- Нельзя так себя вести,- добродушно упрекал Витьку врач-травматолог, накладывая ему гипс на руку.- Надо уметь контролировать эмоции. Не раздражайтесь по пустякам, держите себя в руках. К Вам пристают, а Вы игнорируйте. Самоконтроль, внутренний самоконтроль.

- Во-во, прислушайся к доктору, – говорил сидящий напротив здоровенный гопник. Рядом лежали сплющенные наушники. Медсестра бинтовала парню голову и он морщился от боли. Похоже, «хобот» достиг таки цели и слегка сдвинул мозжечок у хулигана. – А то чуть что, сразу руки распускать…

Всю ночь Витька обдумывал слова доктора, осмысливал свой внутренний мир, развивал самоконтроль и с утра пораньше принялся всех игнорировать. Особенно умело он игнорировал Йончия, когда тот просил его замесить клей для плитки.

К концу рабочего дня Витька научился игнорировать даже меня. После работы, ближе к вечеру он стоял с загипсованой рукой на автобусной остановке в Павшино, когда его обступили несколько небритых парней.

-Семки есть?- поинтересовался один помельче.

Виктор молчал.

-Эй, загипсованый, ты че, мумифицировался?, – мелкий постучал костяшками пальцев по гипсу. – Смотрите, пацаны, фараон Тутанхамон… – все дружно заржали и один, в темных очках, вылил Витьке на голову остатки пива

У Витьки бешено колотилось сердце, он мысленно уже сломал два носа и выдернул один кадык, но виду не подавал.

«… Игнорировать, буду игнорировать,- думал Витька,- истинная сила бойца сокрыта не в кулаке, а в душе его. Всех в игнор…»

Тем временем, пацаны стали слегка раскачивать Витьку из стороны в сторону, надели на него черные очки и что-то плели про утреннюю эрекцию и резиновый член. Витька закипал, правая рука слегка подергивалась – это из нее рвался Хануман. Самый мелкий шумно вдохнул в себя воздух и обильно высморкался на витькины джинсы. В груди у Витьки сильно жгло и мир, в очках и так темный, вдруг сузился и погас. Если бы один из подростков вовремя не поймал его на руки, то Витька, падая, разбил бы себе голову о бетонную урну.

-Инфаркт миокарда, – говорила женщина-врач, разглядывая длинную бумажку. – Что Вы так, Виктор Филиппович, себя не бережете? Нервничаете. Хорошо, что ребята сердобольные попались, привезли Вас в отделение.

- Ты это, че не сказал, что нездоров? – спросил один из «сердобольных», стоя у стекляного шкафчика,- может тебя домой отвезти, Тутанхамон?

В течение следующей недели игнорирования Витьку еще два раза привозили к тетеньке-кардилогогу с остановками сердца, после чего она заявила:

- Послушайте, Виктор Филипович, если Вы будете и дальше подвергать себя таким стрессам, то до конца месяца не дотянете. Не держите в себе эмоции, выплескивайте их наружу. Выплескивайте.

Витя стал выплескивать эмосии. Мизинец сросся и «хобот» стал опускаться на «траву» с удвоенной силой. С разных концов города в больницу периодически поступали поврежденные гопники. Травматология была переполнена, городской хирург устал складывать бандитские черепа и зашивать порваные ноздри, но в сентябре уже можно было ходить по ночным улицам, не тревожась.

Мамы отпускали детишек в школу со спокойной душой и мысленно благодарили неизвестного блюстителя городского порядка. Однако, этот район, Борок-Телеп, был еще Витькой неизведан, поэтому смуглая шпана начинала борзеть все больше.

- Кольцо сними, лысый,- вплотную ко мне приблизился длинный. – А то щас зубы выплюнешь в…

Однако, куда я выплюну зубы осталось тайной, потому что длинный вдруг получил оглушительный удар в голову откуда-то сзади большим белым предметом. Двое пожмаканых резво кинулись в стороны как тараканы на кухне при включеном свете.

«О, Витька пришел»,- подумал я облегченно. Но это был не Витька. Большая яркая женщина виртуозно лупила длинного белым пакетом по башке и, судя по звуку, в пакете была пустая кастрюля.

-А тэ боссом, курво! – грозно кричала разноцветная цыганка, – Дьоршон дере хозо! Отец его по всему району ищет, а он, фюэ, к порядочным людям пристает. А ну домой, подлец! А тэ курво!

Удары сыпались на длинного с такой скоростью и под такими углами, что Брюс Ли мог бы аплодировать, стоя с расширенными глазами. При этом цыганка умудрялась свободной рукой качать коляску с маленьким ребенком. Мелодичный звон пустой кастрюли дополнял отборный русско-мадярский мат, выстреливающий из золотых зубов женщины как из крупнокалиберного пулемета. Прикрыв посиневшую голову руками, длинный на полусогнутых ногах шустро посеменил к дому.

- Пойдем, шеф, потянул меня Йончи за рукав,- не будем мешать семейной беседе.

Из-под навеса донеслось досадное ерзанье. Волосатый опять принялся тыкать финку в арбуз. Мы ушли.

- Как думаешь, Йончи,- спрашивал я у Йонаса на следующее утро,- проскочил Витька через мостик?

- Стопудово проскочил,- ответил Йони, выкладывая на полу испанскую мозаику. – Вопрос только лишь в том: «хобот слона или Хануман»?

- Я думаю, что «Хануман».

- А я – «хобот слона».

Ближе к обеду пришел Витька. На нем была новая кожаная куртка и на запястье золотые часы. Все наши вопросы он игнорировал.

Потом я узнал, что той ночью в травматологию поступило четверо пострадавших ромской национальности. У всех была одинаковая, но ранее небывалая травма – проваленная грудная клетка и сломано несколько ребер. В заключении доктор написал, что удар был нанесен твердым тупым предметом круглой формы в область солнечного сплетения.

Оказалось, что уже месяц как Витька перешел на третий уровень мастерства муай-тай и освоил сногсшибательный прием – «Цапля кормит ослабевших птенцов». Потом «птенцы» долго учились ходить, а «тупому круглому предмету» хоть бы хны – шапку одел и пошел за кефиром.