Так добро и порядок опять победили хаос, и с тех пор мир стал еще чуть более скучным местом. Когда в 1898 году Британия и Китай договорились о сдаче Гонконга в аренду, в многостраничном соглашении имелся один на первый взгляд незначительный пункт.

Старый форт Коулун на полуострове с одно­именным названием должен был остаться китайским. Эта маленькая, сто на двести метров, крепость, обнесенная невысокой стеной, должна была стать своеобразным посольством, из которого Китай мог бы приглядывать за тем, как англичане хозяйничают в Гонконге.

Англичане обязались обеспечивать крепость всем необходимым для жизни: водой, провизией, топливом и прочим, а также свято чтить нерушимость ее границ. Правда, вскоре они ввели-таки туда группу военных, выяснили, что ничего интересного, кроме нескольких сотен всполошившихся чиновников, внутри крепости нет, извинились перед Китаем и с тех пор старались более или менее джентльменски соблюдать условия договора.

Во время Второй мировой войны японцы, вторгшиеся в Гонконг, разломали стену и разогнали оставшихся чиновников. Тем не менее после войны крепость Коулун, пусть и лишившаяся стены и китайских наблюдателей, по-прежнему формально числилась китайской территорией, ибо из-за таких мелочей менять целое соглашение никто не собирался.

То есть фактически посреди перенаселенного и оживленного Гонконга образовался кусочек свободной территории. Разумеется, долго валяться без дела такая прелесть не могла.

Первыми туда прибрели китайцы — беженцы из революционного Китая. Не будучи гонконгцами, защищаемыми протекторатом британцев, в Гонконге они ютились на птичьих правах, и им показалось вполне логичным поселиться в «Китае». Тем более что ни один полицейский, ни один государственный служащий не имел права доступа на эту землю.

Иероглифы, обозначающие «Коулун», можно прочитать как «Девять драконов». И драконы оказались крайне любезны к постояльцам. Никто не мешал приходящим строить там домики, чудовищно нарушающие любые строительные нормы. Правда, домики эти порой возводили втихаря вполне официальные и приличные строительные организации Гонконга, что привело к возникновению нескольких громких дел о взяточничестве чиновников и проверяющих, закрывавших глаза на этот бизнес. Но неприятности были только у тех, кто жил снаружи, а внутри Коулуна все было тихо и мирно.

Никто не пытался снести эти незаконные постройки. Никто не мешал жителям пристраивать дополнительные этажики, террасочки и делать надстроечки как бог на душу положит. Никто не требовал торговых лицензий от рыбаков, раскладывавших свой улов на газетках вдоль стихийно образовавшихся улочек. А любой карманник, убегавший от стража порядка, должен был только успеть пересечь черту коулунской «ничейной» земли, и преследовавший его полицейский вынужден был прекратить погоню. Но это теоретически. На практике, конечно, стражи порядка порой пытались проникнуть в Коулун, но сильно рисковали тем, что их мундиры после этого подвига не примет ни одна химчистка, ибо местное население, спрятав беглеца, обычно принималось безнаказанно забрасывать нарушителей границ отбросами.

И ничего поделать с этим правительство не могло, ибо Китай упрямо требовал чтить неприкосновенность Коулуна согласно договору. Все понимали, что Китай делает это из вредности, ибо Поднебесная была не в состоянии повлиять на ход событий в Коулуне и просто пользовалась возможностью немножко поплевать в суп деловым партнерам.

Суп между тем получался весьма забористым.

Жизнь внутри

К девяностым годам население Коулуна перевалило за 50 тысяч жителей. Это был самый густонаселенный район на планете. Архитектура самопальных многоэтажек, спаянных в один неопрятный шедевр постапокалиптического вида, была, к несчастью, ограничена по высоте. Единственное, что власти сумели добиться от коулунцев — это обещания не строиться на отметке выше сорока пяти метров, так как самолеты, прибывавшие к расположенному поблизости аэропорту, и так были вынуждены делать крайне опасный разворот, чтобы не зацепить эту вавилонскую башню.

Зато никто не мешал коулунцам уплотняться внутрь. Коридорчики-­улицы между зданиями тут редко были шире семидесяти сантиметров, жилье в десять квадратных метров считалось царскими апартаментами, а у большинства местных квартир не было ни единого окна: со всех сторон они утопали в нагромождении таких же надстроек и пристроек.

Общественная жизнь обычно протекала на крышах, представлявших собой относительно единое пространство. Тут имелись дорожки и лестницы для перехода с уровня на уровень, тут играли дети, тут знакомилась, дралась и ухаживала молодежь, тут грелись на солнышке старики, а взрослые работавшие люди выходили сюда подышать настоящим воздухом и обсудить насущные проблемы.

Британская администрация как могла выполняла условия договора. В Коулун поступало бесплатное электричество, работала, хоть и не без приключений, канализация, вокруг крепости были установлены восемь водопроводных колонок, а мусор, который местные жители иногда соизволяли выбрасывать наружу, исправно вывозился (с мусором как источником всевозможных полезных вещей коулунцы расставаться особенно не стремились, и крепость всегда была набита всевозможным хламом). Сюда даже доставляли почту. Правда, почтальоны, работавшие на коулунском маршруте, сперва проходили долгое обучение у более опытных товарищей, чтобы разобраться в скоплениях тысяч почтовых ящиков, которые коулунцы вешали с приятной непринужденностью на первый попавшийся свободный кусок стены.

Население Коулуна

Бомжи, нищие, наркоманы и преступники — вот основные категории обитателей Коулуна. Аренда квартиры размером в несколько чемоданов тут стоила примерно сорок гонконгских долларов в месяц, то есть минимум в десять раз меньше, чем в приличном районе. Здесь отсутствовала полиция, и у каждого была полная свобода заниматься всем, чем запрещалось заниматься в Гонконге.

Даже триады — всесильные китайские преступные группировки — держали Коулун за нейтральную зону: тут были запрещены разборки, тут делали дела, отдыхали и скрывались.

В гонконгском фильме 1996 года «Коулун — город-крепость» дается описание коулунской деловой жизни: «На первых этажах тут нет ничего, кроме парикмахерских, магазинчиков и небольших кустарных мастерских. Ничего интересного чужак тут не увидит. Но уже на уровне вторых-третьих этажей для допущенных посетителей раскрываются все запретные врата мира. Цеха по производству конт­рафактной продукции. Подпольные рестораны, в которых подают запрещенных к употреблению в Гонконге собак и кошек, приготовленных по традиционным рецептам. Нелегальные букмекерские конторы и казино. Великое множество борделей. И, конечно, лаборатории по производству наркотиков, опиумные курильни, притоны, в которых за несколько монет можно было получить дозу любого наркотика. Агентурная работа в Коулуне была почти невозможна: тут все жители знали не только друг друга, но и все друг о друге и демонстрировали удивительную сплоченность, защищая тайны своего нелегального бытия. Даже дети Коулуна были молчаливы и подозрительны к чужакам».

При всем этом в Коулуне совершалось чрезвычайно мало убийств и других насильственных преступлений. Все понимали, что независимость этой территории штука довольно эфемерная и в случае каких-то совсем уж драматических событий власти сделают все возможное, чтобы положить ей конец. Поэтому за порядком следили все — и триады, и обычные жильцы.

Джина Чан, выросшая в Коулуне, рассказывает в интервью Центральному телевидению Китая: «Что бы ни чувствовали люди со стороны, попадая в Коулун, на самом деле это было хорошее, доброе и безопасное место. Мы жили в одной комнате с матерью, братом, бабушкой и дедушкой, у нас всегда было очень мало денег, но мое детство я вспоминаю как счастливое и свободное время. Днем мы иногда ходили в детскую группу, которую сообща организовали соседи, — там нас учили читать, писать, рисовать и декламировать стихи. Но большую часть времени мы носились с друзьями по лестницам, коридорам и крышам, играя в сотни разных, но всегда захватывающих игр. Если ты проголодался, тебе давали несколько пирожков в любом ларьке, тебя могли покормить соседи, просто любой прохожий мог дать несколько монеток на хот-дог. Детей в Коулуне никто не обижал, это был мир защищенный и дружелюбный. Отношения между соседями были такие дружеские, что ты мог обратиться к любому со своей проблемой. И тебе бы помогли. Да, там было грязно и тесно, но там было хорошо!»

Конец Коулуна

Как бы хорошо ни было внутри Коулуна, но снаружи от него были сплошные неприятности. Отсюда расползались наркотики и контрабанда, сюда утекали краденые вещи, здесь скрывались разыскиваемые преступники. Другой серьезной проблемой были дети, прятавшиеся от школьного образования, и нездоровая санитарно-гигиеническая ситуация. Подозревали, что пандемия гонконгского гриппа, унесшая десятки тысяч жизней по всему миру, зародилась и набрала силу именно в крепости свободы.

Британия и Китай двадцать лет дискутировали по проблеме Коулуна, и дискуссия постепенно изменялась самым любопытным образом. Чем ближе был 1997 год — год окончания договора об аренде Гонконга, тем разительнее менялись требования сторон. Теперь уже Китай начал требовать от британцев решения проблем Коулуна, в то время как хитрые англосаксы упирали на то, что эта территория находится под юрисдикцией Китая.

— Мы бы и рады что-то сделать с этим рассадником зла и заразы, но мы не имеем права!
— Имеете, имеете! Мы вам его даем!
— Но позвольте! Это осквернит дух и букву договора!
— Ну ничего, мы как-нибудь потерпим…

Расселение пятидесятитысячного бомжатника грозило обернуться столь дорогостоящей авантюрой, что британцы долго отнекивались и сдались лишь в 1987 году — в обмен на кое-какие преференции со стороны Китая.

Шесть лет коулунцев выманивали, высвистывали и выскребали из их крепости. Им строили социальное жилье. Им обещали пенсии и стипендии. Их пугали армией и полицией. Им выдавали новые паспорта, объявляли амнистию для правонарушителей.

И, вероятно, все эти усилия канули бы втуне, но день передачи Гонконга Китаю все приближался, и даже самые упертые коулунцы догадались, что в такой ситуации лучше оперативно превратиться в законопослушного гражданина с британским паспортом, чем оказаться в распоряжении красного Китая, у которого уважение к правам человека не входило в число сильных сторон.

На этой схеме ты можешь наблюдать, как Коулун рос-рос, а потом и быльем порос.

Коулунская вольница начала сдаваться. И вот в 1993 году последняя коулунская бабушка, тяжело вздыхая, вынесла из своей норы тазик с семейными реликвиями, села в предоставленный властями автобус и уехала в социальную квартиру с горячей водой и кондиционером. И тогда к древней крепости подступили бульдозеры...

Власти не стали возводить там новый район и вести активное строительство: при всем дефиците свободной земли в Гонконге это было бы опасно. Существовал риск, что дух анархии и антисанитарии вернется: людям свойственно долго помнить, где можно швырять окурки и срывать каски с полицейских, а где надлежит чинно прогуливаться, соблюдая чистоту и общественный порядок.

Поэтому на месте крепости Коулун был разбит большой красивый парк — с мощеными дорожками, традиционными деревянными мостиками и толстыми золотыми карпами, лениво плещущимися в безукоризненных прудах.

Так аккуратно и неинтересно закончилась история самого свободного города мира.