Писать о жизни в деревне сегодня принято писать с оптимизмом. Рассказывать о рекордных урожаях, о росте достатке региона и об успехах в процессе импортозамещения. Именно в селах, особенно южных, сегодня создаются рабочие места и становится меньше безработицы. Опять же, если верить разным официальным данным. Захотелось узнать, а что на самом деле происходит в селе?

Узнав, каков средний душевой доход в Орловском районе Ростовской области и потом отсчитав двенадцать тысяч рублей я и отправился в одно из сел Орловского района с этой суммой в кармане. 

Дешевле не найти

Автобус Москва-Элиста не довез меня до вокзала, а высадил на трассе рядом с поселком. Такси на выезде не сыскать — поблизости лишь заправка и маленький ларек. А за моей спиной огромное поле, засаженное пшеницей, которую явно скоро будут убирать — колосья набухшие и зрелые. Делать нечего, звоню своему знакомому, который обещал помочь с обустройством, он сонным голосом обещает вызвать такси. Спустя полчаса к заправке подъезжает старенькая семерка с пожилым армянином за рулем. Он говорит с сильным акцентом, но с русским языком обращается правильно — не путает род, число, лицо. Рассказывает, что еще в советское время перебрался из Еревана в здешние места. По образованию — преподаватель математики. Карьера до развала СССР шла в гору, но в девяностые учителя стали нуждаться. По словам водителя, они нуждаются и сейчас. Говорит, педагогам зарплаты подняли давно, но в школах предпочитают хитрить — оформлять его соглашались только на полставки. Армянин любит свою профессию, но с копеечным доходом в школе не вытянешь даже себя, что уж говорить о семье. Поэтому он нацепил на свое авто шашечки и предпочел баранку учебнику алгебры.

Квартиру я снял в двухэтажке на краю села. Однушку всего за три тысячи рублей в месяц. Я ожидал чего-то убогого, но все удобства были на месте — газ, вода, правда, только холодная. Мебель, стиральная машина, и даже интернет подключен. Скорость не высокая (3−5Мбит/с), но для скудных нужд местных людей хватает с головой. Мне тоже хватало.

— За три тысячи лучше не найти! — заверил меня товарищ и я был полностью согласен. Решив, что в деревне в принципе жить можно!

Унылая романтика

Освоившись в квартире, решил изучить и само село. Оказалось, что в центр можно доехать только на автобусе, который ездит три раза в день — ранним утром, в обед и вечером. Мы с приятелем воспользовались вторым вариантом. Так я оказался в центре. Он, впрочем, не сильно отличался от окраины. Хотя тут есть даже несколько новых зданий. Например, кинотеатр, в который никто не ходит. Напротив располагается современная трехэтажка. Она тоже пустует, потому что за квартиру просят как, например, в Орехово-Зуево. Дальше располагается несколько зданий разной степени свежести. В основном, это магазины. Вот, пожалуй, и все. Остальные здания сохранились c советских времен. Зато здесь есть большая площадь, которая примыкает к хорошо отремонтированному зданию районной администрации. Вот собственно, где в основном тусуются орловчане. Но днем людей мало, несмотря на то, что в поселке живет несколько десятков тысяч. Скучно.

В кафе уютно, но малолюдно. Товарищ говорит, что вечером веселее — молодежь вываливает на улицы и веселится, как может. По заведениям мало кто ходит — большинство за неимением денег тусит у магазинов, владельцы которых пренебрежительно относятся к запрету продажи спиртного после 23:00. Там-то, судя по всему, и нужно изучать здешние нравы. По молодежи можно составить наиболее верное представления о том, что ждет деревню в будущем.

Через библиотеку к магазинам

До вечера времени много и заняться особо нечем. Определяем самое культурное место в селе и идем в библиотеку. Это действительно центр культурной жизни не только села, но и всего района. Во всяком случае, так утверждает мой спутник. На деле оказалось несколько иначе. Грустные библиотекарши, распределенные по этажам, сидят каждая за своими столами и безмолвствуют. Наше появление расшевелило только женщину на втором этаже. Она подскочила со стула и с широкой улыбкой поприветствовала пришельцев. Радость ее была неподдельна! Все из-за того, что здесь почти никого и никогда не бывает. В девяностые от народа отбою не было — брали читать все подряд, от Шекспира до Донцовой. Бывало, что всего за год какая-нибудь особо популярная книга теряла божеский вид. В качестве примера она привела «Собор парижской богоматери». Гюго пользовался большой популярностью. Но к концу эпохи Ельцина с народом, влюбленным во французскую классику, что-то произошло. Может, забавы иные появились, может, духовная пища стала ненужной, когда и в брюхо-то мало что попадает. Но сама библиотекарша ломает голову над этой загадкой, и ей никак не удается найти ответ.

Мы еще немного поговорили с представительницей местной интеллигенции, а потом мой товарищ взял какой-то роман Ремарка в очень старой обложке.

А потом я остался один. Знакомому позвонили с работы и сообщили, что заболел сменщик. Он трудится на мельнице, а это значит, что надо было поспешить. Друг посоветовал провести это время с пользой — совершить поход по магазинам и закупиться всем необходимым сразу же на месяц вперед. В противном случае, можно к середине месяца остаться без пропитания, а все из-за того, что маленькие деньги имеют свойство испаряться быстрее больших. А еще посоветовал взять сразу мешок картошки, сетку лука, набрать круп, сахара, чая, сигарет и прочей необходимой мелочевки, так обойдется экономнее.

По совету товарища отправился в магазин. Весьма интересно, что цены здесь практически ничем не отличаются от московских. Хлеб стоит от девятнадцати рублей и выше, килограмм риса — от сорока. Картофель далеко не лучшего качества обойдется в пятнадцать рублей за кило. Пшеничная крупа стоит тридцать, а кукурузная — двадцать пять. На такие «элитные» вещи как гречка и фасоль даже смотреть не стоит — их цена пока еще не преодолела сторублевый рубеж, но подобралась совсем близко. Зато горох можно взять за 30−35, что весьма демократично.

Деревенский интернационализм

Вечером объявился товарищ и сказал, что готов мне показать ночной поселок. Он повел меня через лесополосу, располагавшуюся недалеко от моего дома. Дальше мы вышли на железную дорогу, прошли мимо прудов и оказались, к моему удивлению, недалеко от центра поселка. Дорога не из легких, но так относительно быстро можно «добраться до цивилизации», как заметил мой спутник. После непродолжительной прогулки мы вышли к небольшому магазину, вывеска которого ярко светилась. Тут была уйма народа. Повеяло духом интернационализма — с разных сторон доносились все возможные говоры и акценты. Особенно заметны армяне и украинцы, которые, несмотря на то, что местные тоже используют фрикативную «г», все равно как-то выделяются: стоят немного особняком и используют нехарактерные для здешних мест украинизмы.

Есть чеченцы, и ребята из Дагестана, но они не пьют — то ли по религиозным соображениям, то ли из-за того, что каждый из них прибыл на своей машине. Самые задушевные — местные. Они снуют всюду — кто подойдет к армянским друзьям и пропустит с ними пару рюмок водки, кто-то пришвартовывается у чеченцев и толкует с ними о машинах, спорте или скотоводстве (чеченцы и некоторые прочие выходцы с Кавказа на юго-востоке Ростовской области серьезно занимаются выращиванием баранов, КРС и даже птицы). Не обходят стороной и украинцев: подтягивают выпить и ведут какие-то беседы полуполитического содержания, но в основном разговоры скатываются к одному — к фамилии «Порошенко», к которой добавляется что-то нецензурное. Украинцы поддерживают, но без энтузиазма. Видно, что они тут немного не в своей тарелке.

Мой товарищ отстранился и углубился в общение с компанией знакомых ему людей, и я остался один на один с этим пареньком. Оно и к лучшему. Расспрошу его насчет жизни деревенской молодежи. Ему двадцать лет. В армию не забрали из-за каких-то проблем с позвоночником. В вуз поступить не удалось — денег на коммерческое отделение нет, а на бюджет с его ЕГЭ-баллами не пробиться. Но он не бездельничает. Еще будучи школьником, работал в поле, помогал отцу комбайнеру. В прошлом году родитель посчитал, что стал староват для сельского хозяйства, и ушел на покой, доверив комбайн сыну. В 19 лет он уже полноценно работал в полях. Вот и сейчас занят на уборке, просто из-за дождя выпал выходной день.

Спрашиваю, нравится ли работа. Отвечает, что да, но перспектив никаких. Комбайнеры нынче не в почете. С каждым годом платят все меньше, а зимой с ума от скуки можно сойти. Сельхозработники пока не работают в большинстве своем, просто пьют. Но его такое будущее не устраивает, и именно поэтому он осенью намерен перебраться в Волгодонск. Там выпала возможность устроиться слесарем на атомную электростанцию. Надо только дождаться, когда предшественника спровадят на пенсию, а потом сдать экзамены. Обещали тридцать тысяч в месяц. За год неплохая сумма выходит, в поле столько не заработаешь.

Я интересуюсь, а как же планы на будущее. Пытаюсь подкинуть идею — может, надо, пока неплохо зарабатываешь, скопить денег, обзавестись домом, скотиной. Он смотрит скептически.

«С Дона выдачи нет», — говорит он мне, видимо, переиначивая казачий принцип по-своему. Похоже, это должно означать, что из города на Дону он ни за что не уедет. Спрашиваю, почему? Ответ простой и состоит из одного слова: «Сопьюсь». О своей боязни стать пропойцей из-за деревенских условий мне заявляет второй человек подряд. Отчего так? Обращаюсь за очередной порцией разъяснений. Петр спрашивает: «А что не видно?» и разводит руки по сторонам в таком жесте, будто пытается охватить всю присутствующую на пятачке у магазина, публику. Все, мол, пьют. Бездельники пьют, и те, кому завтра на работу, тоже пьют. Такие выводы я извлек из его слов. Город с его ритмом жизни — другое дело.

Следующие дни протекали медленно. Я писал, я читал, но наполнявшая поселок скука начала заражать и меня. Подумал, что так самому недолго дойти до развлечения алкоголем. Друг посоветовал найти работу. Совет хороший, только устроиться не просто. Все через «блат». Даже шабашку обычно находят за счет знакомств. Но мне повезло. Друг имеет знакомства в близлежащей деревушке. Там сейчас суета вокруг уборки урожая. Можно пристроиться разнорабочим. Так и случилось.

И вот спустя пару дней я стою на остановке и жду автобус, который за десять рублей отвезет меня в деревню. Там меня встретит нужный человек, который руководит местным сельхозкооперативом.

За 350 рублей в день я делал все подряд. Рвал сорную траву около складов, убирал в этих самых складах и обрабатывал их каким-то химикатом. Был грузчиком, когда требовалось, был бездельником, когда чересчур сильно палило солнце. В целом, неплохо.

Обычно вечером к поселку меня довозил местный работник, но иногда уезжал на автобусе. Порой на здешних остановках завязывались интересные разговоры. Один раз мне пришлось ждать общественный транспорт в компании молодой красавицы, которая работает художественным руководителем в сельском доме культуры. Удивительно, но в глухой деревне он функционирует и его даже кто-то посещает. Между прочим, это одна из местных достопримечательностей — само здание малоинтересно, зато недалеко от входа располагается скульптура Владимира Ильича Ленина. Неплохой памятник на высоком постаменте.

Я отработал три недели. Не знаю, что там с урожаем — самой активной фазы уборки так и не дождался. Расплатились со мной по-честному. Хотя, местные говорят, фермеры бывают очень тяжелы на отдачу. Бывает, тракторист ждет расчета чуть ли не до следующей уборки. Порой вообще не платят или дают копейки. Трудовых договоров не заключают, все держится на честном слове. Благо, что в большинстве случаев это «честное слово» действительно честное.

Я уехал, так толком и не поняв, где был. Русская деревня в современном ее виде очень странная. Она забыта, она забита. Ею никто не занимается и она никому не интересна. Люди живут сами по себе, даже не думая, что они являются частью огромной страны, которая на самом-то деле многим им обязана. Они трудятся для нее, получая за это гроши, на которые даже ребенка в школу нормально не соберешь. Когда влезаешь в шкуру этих людей, понимаешь, что так жить не очень хочется. Задумываешься о кусочке вкусного сливочного масла на бутерброде вместо какой-то маргариноподобной смеси. При этом люди не ропщут на судьбу. Они и в самом деле, в большинстве своем, убеждены, что для улучшения своей жизни им надо всего лишь больше трудиться. Вот и горбатятся, даже не представляя, что не только на их энтузиазме все строится. Важно знать, что если ничего не предпринимать, то в скором времени в деревнях вообще не останется трудоспособного населения.