Парижский цугцванг или большая французская интрига
Автор – Александр Запольских
Во Франции начались игры прессы в опросы общественного мнения на тему «за кого вы будете голосовать, если...». Первые выводы забавляют. Ле Пен уверенно лидирует в первом туре, но с треском проигрывает во втором. Типа, пока кандидатов разных много, её 27% однозначно превзойдут их с существенным перевесом.
Но кто бы ни стал её конкурентом во втором туре, французы проголосуют «за кого угодно, лишь бы не за Ле Пен», и тогда она останется с тем же количеством голосов, в то время как её конкурент наберёт от 55 до 60%, в зависимости от конкретной фамилии.
Конечно, своя логика в таком подходе есть. Правые идеи превосходят по популярности любой другой отдельно взятый вариант взглядов на то, как надо решать проблемы в жизни, но во всём французском обществе в целом абсолютно доминирующими они не являются. Более того, считается, что среднестатистического француза они пугают своим радикализмом. Как потому, что французы традиционно недолюбливают идею власти централизованного государства (слишком похоже на Германию), так и по чисто исторической причине.
После поражения в Алжире в 1962 и утраты его, как колонии, в метрополию перебралось до 3 млн. «франкоалжирцев» или, как их ещё называли «пье-нуаров» (черноногих). Причём, уже тогда не менее трети из них являлись мусульманами, то есть не были носителями западной европейской культуры.
Потом, на протяжении 20 лет «для воссоединения с семьёй» из Алжира во Францию только официально иммигрировали и получили французское гражданство до 5 млн. человек, которые были ещё менее европейцы, чем «пье-нуары». Количество полу- и полностью нелегальных иммигрантов точно неизвестно, но официально называется цифра ещё до 4 млн. В то время как в «европейской» Франции (без заморских территорий) проживает 64,5 млн. граждан.
Таким образом, резистентных к идеям Ле Пен «французов» набирается как минимум 10-12 млн. или, по меньшей мере, до 12% населения. А ещё есть всякие пацифисты, анархисты, глобалисты и прочие продукты четвертьвекового процесса разрушения традиционного западного общества, на взгляд которых Ле Пен выглядит эдаким «местным гитлером в юбке» и исчадием ада.
Однако при всём этом, толпы мигрантов уже сейчас создают серьёзные проблемы всем французам, вне зависимости от их личных политических или просто общественных взглядов. На протяжении последних трёх лет – в особенности. Примеров тому масса. Взять хотя бы последнюю историю с ликвидацией палаточного городка в Париже, из которого пришлось вывезти 2600 человек. Причём дело дошло до применения силы. И это не единственный случай.
Не менее нашумевшей оказалась ликвидация стихийного лагеря «Джунгли» в пригороде Кале, для вывоза контингента которого потребовалось 60 автобусов и целая бригада полевой жандармерии численностью в 1200 военнослужащих. А вообще в стране уже насчитывается более 450 «центов временного размещения мигрантов» и их количество продолжает увеличиваться. Существующие критично переполнены.
По официальным данным сейчас во Франции находится более 5 млн. беженцев из стран Ближнего Востока и Африки. Практически все они не проявляют желания встраиваться во французское общество и ассимилироваться в западную культуру. Зато активно требуют денег, прав и проявляют агрессию к местным. Это формирует острую проблему, решение которой ни у кого из ведущих политических сил страны не наблюдается.
Тем самым складывается большой вопрос: в какой степени все эти опросы отражают реальные настроения граждан? Итоги выборов в США и Нидерландах наглядно демонстрируют степень отрыва мнения прессы от настоящего положения вещей. Тем не менее, однозначно говорить тоже нельзя. Вопрос имеет, как минимум, две стороны, обе из которых имеют как плюсы, так и минусы.
Ле Пен в президентах означает выход Франции из Евросоюза, возврат к суверенному франку и восстановление политической независимости страны в Европе и мире. Однако, вместе с депортацией беженцев, это сопряжено с множеством других проблем политического, экономического и даже социального характера. В своё время именно Париж выступил с идеей единой Европы в расчёте на доминирование в ней как минимум французского сельского хозяйства и тогда ещё сильной промышленности страны.
В то время Франция успешно строила корабли, как гражданские так и всю гамму военных, включая авианосцы, выпускала две коммерчески успешные марки автомобилей, производила собственные танки, самолёты, являлась лидером в электронике и претендовала на значительную долю космических запусков. Даже если считать только в деньгах, по финансовым показателям Париж не уступал Берлину и Лондону, многократно превосходя все прочие европейские страны. Это позволяло вполне обоснованно рассчитывать на безусловное экономическое и, следовательно, политическое доминирование в ЕС.
Однако с тех пор многое изменилось, причём, к худшему. Французские автозаводы уже сильно не так чтобы французские. К тому же, на мировом рынке их активно теснят конкуренты. За первое-второе место стабильно дерутся Toyota Motor и Volkswagen Group продающие в среднем по 10 млн. машин в год. Третье место прочно удерживает General Motors (9,92 млн. машин). Алянс Renault-Nissan (8,47 млн. шт) – только четвёртый и снизу его сильно подпирает Hyundai (пятое место и 7,71 млн. шт.). Дальше идут Ford, Fiat-Crysler и Honda.
Второй французский бренд – PSA Peugeot-Citroen – занимает лишь девятое место, с большим трудом едва обходя Suzuki (2,94 и 2,88 млн. шт. соответственно). Причём французы очень сильно отстают на одном из трёх главных мировых авторынков – американском. Особенно с учётом планов Трампа его для импортёров закрыть вообще.
Продажи в Китае также падают. Там французы проигрывают как своим главным мировым конкурентам, так и местным китайским производителям. Это превращает внутренний рынок ЕС в главный источник существования французской автомобильной отрасли в целом. Выход Франции из Евросоюза автоматически сделает его зарубежным, то есть создаст конкурентные преимущества для немцев.
И это ещё далеко не всё. Фактически при смерти находится французское авиастроение. Собственных гражданских авиалайнеров французы не делают уже больше 20 лет. Если до конца текущего года Париж не сумеет хоть куда-нибудь продать по меньшей мере сотню истребителей Daccault Rafale, то будет закрыт и последний французский военный авиастроительный завод.
Собственное производство танков у французов тоже кончилось. Фирму GIAT Industries – производителя танка AMX-56 Leclerc (произносится «Лёклер») – в декабре 2015 года купил немецкий «бронетанковый» концерт Krauss-Maffei Wegmann, выпускающий пожалуй лучшие в мире самоходные гаубицы PzH-2000 и основной боевой танк Leopard II.
В электронной области и ракетостроении французы прогрессирующе уступают израильтянам и всё меньше обгоняют китайцев, которым уже проиграли в вычислительной технике и приборостроении.
Таким образом, как бы невероятно это ни звучало, ещё недавно промышленно передовая Франция всё больше скатывается к уровню большой сельскохозяйственной державы, благополучие которое держится, прежде всего, на экспорте продовольствия. Однако с ним у Парижа также наблюдаются серьёзные проблемы даже сейчас, при всех преимуществах задавливания фермеров Южной и Восточной Европы через Брюссель. Возврат к независимости лишит Елисейский дворец последнего козыря, и перспективы французских крестьян станут совсем кислыми.
Словом, против Марин Ле Пен играют не только «черноногие». Возврат Франции «к независимости», в случае её победы, создаёт угрозу по меньшей мере 2,5 млн. работников высокотехнологичных отраслей промышленности и 729 тыс. фермерских семей. Как решать «проблему мигрантов» она говорит много, ёмко и эмоционально, но что делать для купирования неизбежных побочных эффектов этих решений, она не упоминает почти никак. Может из нежелания раньше времени выкладывать все козыри, а может, потому что их с самого начала нет. Версии тут возможны самые разнообразные.
Впрочем, альтернативные вариант не лучше. Провал поездки Меркель на переговоры в США создал довольно мрачную перспективу будущего «сохранения целостности ЕС».
Во-первых, окончательно очевидно неуклонное стремление Трампа переформировать весь блок американо-европейских соглашений по всему комплексу вопросов, от политических до экономически, с формата США-ЕС на совокупность прямых договоров между Вашингтоном и каждой страной Евросоюза по отдельности.
Смысл новой американской стратегии понятен. Прогибать под себя каждого партнёра гораздо удобнее с позиции абсолютного над ним экономического превосходства, а тут даже нынешняя Америка возвышается над любым европейским государством в разы и десятки раз. Тем самым синергетический эффект от членства Франции в ЕС, если не пропадает полностью, то сильно уменьшается.
Во-вторых, Вашингтон косвенно продемонстрировал, что будущее Европы это, прежде всего, внутреннее дело самой Европы. В переводе с дипломатического на русский, США показали своё стремление «говорить с главными» тем самым открыв поле вариантов. Если Берлин сумеет переформатировать союз так, что займёт в нём безусловно доминирующее место и в какой-либо форме обеспечит себе возможность заставить всех прочих «слушаться», то Америка дальше будет говорить только с Германией. Не без оснований воспринимая ею всю Европу.
Но в то же время это резко обостряет многочисленные антигерманские трения на Континенте. Никто там не горит желанием отказываться от национального суверенитета ради места гребца на вёслах германского корабля «Четвёртый Рейх». В особенности это касается французов, которые, после запуска Brexit фактически оказываются в ЕС с немцами один на один.
Точнее, дело обстоит ещё веселее: Франция в настоящий момент находится в классическом цугцванге. Сохранение единства Европы в его нынешнем «брюссельском» варианте означает войну сразу на два фронта: против немцев и (барабанная дробь!) против поляков.
Причём, в обоих направлениях в среднесрочной перспективе эта война проигрывается. Без поляков Париж немцам, пусть и не быстро, но стабильно уступает. Тенденция возникла не сегодня, в этом направлении процесс идёт уже, по меньшей мере, больше десятка лет. Причём у Меркель план глобального переустройства европейского мира – «Европа двух скоростей» – есть, а у Елисейского дворца (кто бы его ни занял) – ничего даже близко подобного нет.
В определённом смысле Франция тут имеет некоторое сходство с Украиной, демонстрируя изрядную степень хатоскрайности мировосприятия. В этих случаях раньше в Истории не имеющий плана, в конечном итоге, всегда проигрывал.
Объединиться с другими государствами «старой Европы» вариантов тоже нет. По степени хатаскрайности они ничем не уступают французам. На их взгляд сдаваться на милость Парижа ничем не лучше капитуляции Берлину. А собственный политический вес не позволяет французам в Брюсселе «рулить в одно лицо». Немцы всё равно сильнее. В том числе потому, что уже на треть богаче, и разрыв неуклонно растёт.
Всё это толкает Париж на сближение с Варшавой, которому поляки очень даже за. Оно повышает их политический вес в общеевропейском управлении во много раз больше, чем он вытекает из масштаба их собственной экономики. Вроде как по ВВП они в 2,6 раза меньше Франции, а по реальному политическому влиянию становятся с ней на один уровень.
Зачем? А чтобы рулить! Во всех смыслах. Берлин намерен дружить с Россией по газу? Что с этого получает Польша? Ничего? Тогда индейская изба вам, а не «второй северный поток».
Немцы хотят быть главными в совокупной европейской экономике? А Польша с этого что поимеет? Ничего? Тогда так: или все финансовые потоки с Прибалтикой, Восточной Европой и, в идеале, Италией, идут через Польшу, или «вот вам болт». И так далее и тому подобное.
Учитывая специфику польских глобальных амбиций, политическое объединение французов с Варшавой, фактически превращает их в заложников Польши, которая хочет много больше, чем способна переварить. И которая с лёгкостью готова менять свою позицию на какую угодно другую ради сиюминутных преференций.
Собственно, возможную дружбу с Парижем поляки тоже рассматривают как хороший способ заработка. За их сговорчивость французам придётся платить. Дорого. Причём, с каждым разом всё больше, ибо аппетит приходит во время еды, а халявных денег никогда не бывает много.
Словом, в любом случае, получается, что радикализм идей Ле Пен, на взгляд изрядной доли самих французов, это не единственное зло.
Карты легли так, что выбирать им придётся не между злом и добром, а только между двух зол, и которое в итоге покажется меньшим – как раз и является главным вопросом современности. Особенно, в случае победы Ле Пен в первом туре президентских выборов во Франции 23 апреля 2017 года, что будет означать возникновение пожалуй самой главной политической интриги настоящего времени в Европе.
Выборы во Франции: сторонники Трампа «топят» за Ле Пен
-4
