|
ВЫ ДАРИЛИ МНЕ!
|
|
| Alhena | Дата: Суббота, 14.11.2015, 13:56 | Сообщение # 1 |
 Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| С некоторых пор стала замечать, что близкие дарят или посвящают мне свои произведения....
Лет десять назад приятель написал в стиле хайку.хоку
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Суббота, 14.11.2015, 15:03 | Сообщение # 2 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| 
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Воскресенье, 15.11.2015, 09:46 | Сообщение # 3 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| Другой такой с золотым кулоном.... Спрашиваю: "Как тебе мой кулон?" (золотой же). Он такой: "Не смотрел. Лицо срисовывал!" Мастер художественного образа. Я такая нестандартно стройно: "Так как пройти в библиотеку?..." Написал поэму в стихах "Первая святая". Попробую давать по частям под настроение, благо он доволен, как слон, поймавший бабочку, когда я его вспоминаю.")))
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Воскресенье, 15.11.2015, 09:47 | Сообщение # 4 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| Поэму в прозе!
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Понедельник, 16.11.2015, 08:54 | Сообщение # 5 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| ВСТУПЛЕНИЕ.
Вселенная была пуста, и в ней было нечто.
Нечто спало долго, но пробудилось.
Нечто проснулось, и не знало где оно.
И не знало оно, что оно.
И томилось нечто в пустоте вселенской. И нечто стало думать.
Темнота мешала смотреть, и нечто создало свет, но не на что было смотреть, ибо пуста была вселенная.
Нечто видело свет. И пуст был свет, и пусто было нечто в свете.
И стала мысль в нечто, что в свете видимо что-то. И подумало нечто, и стало что-то.
Что-то было бесформенно, но заполнило вселенную и свет, и нечто подумало – се Начало.
Начало скорбью великой наполнило нечто, и явилась мысль – создать из что-то лучшее.
И отделило из что-то нечто половину твердую, видимую в свете - се Продолжение.
Твердь была пуста, и скорбь наполнила нечто. Явилась мысль, и стала твердь вполовину жидкой.
Жидкость была пуста, и со скорбью нечто наполнило ее жидкостью твердой, что плавала посреди границ жидкости и тверди.
Нечто не помнило ничего, но стремилось вспомнить.
Нечто думало, что мысль поможет вспомнить. Нечто мыслило, и казалось ему, что вспоминает.
Нечто было одно, и грустью великой наполнилось.
И нечто увеличило жидкость твердую, и выгнало на твердь. И мысль была от нечто – твердь создать, иную от жидкости. Се Нарождение.
И возросла из мысли твердь мягкая, что есть плоть. Плоть была немощна, ибо пуста была твердь вне жидкости. И отвергнута была.
Твердь от мысли нечто возросла жидкостью, иной от тверди, возросла так трава. Се Насеяние.
И вновь воздвигло нечто плоть и пустило на траву.
И плоть кормилась от травы, и пала в свой срок.
Скорбь великая восполнила нечто, и ошибку свою оно исполнило слезами, на твердь и на траву павшие. И размножились травы, и отделились одна от другой – се Разрастание.
Наполнило нечто плотью травы разросшиеся, и исполнило слезами плоть бродящую и кормящуюся на растениях, и дало им лики разные – се Животворчество.
И нечто возрадовалось, и пребывало в спокойствии век один.
Но одно было нечто, и не было слова.
Животные земные пали в час свой, и пуста была твердь, исполненная травами и растениями.
И третий раз исторгло нечто из жидкости – названной Океаном – плоть на травы и растения земные, и отделила от животных тварь особую, и дало ей слово.
И сказало нечто твари – ходи на двух ногах, дабы отличие тебе от животных земных.
И сказала тварь слово первое, нечто ей данное, и возликовало нечто, и удалилось уставшее от трудов на век в глуби вселенские.
Мир создан был плоским, в границах своих, и спало пока нечто век, расширился он необъятно, на вселенную и много боле – се Мировозрастание.
И жидкость, что есть Океан, расширилась возле границы твердой и так же велика стала.
Нечто, отверзши очи свои, увидя, как распростерлись твердь и воды в границе ее, увидело ошибку свою, и возрыдало.
Ибо велико много пространство было, а твари двуногие, в надежде нечто пребывавшие, как и остальные животные, от века своего были умершие.
И вновь (раз четвертый) из глубин Океанских насадило нечто род тварей двуногих и животных.
Явилась мысль нечто, из памяти вселенской, якой было нечто, и яка нечто было.
И отвратилось от вселенной нечто, ошибок ища своих, и приникло оком своим к созданной тверди и Океану, суть которым была необъятность, и разделилось око нечто всемеро, ибо велика зело была граница меж твердью и Океаном, дабы уследить впредь за пространством немалым.
А узрев границу сию, око каждое из семи разделилось семижды на семеро из каждых семерых частей их, и послало нечто каждое три семей очей в твердь, а четверо семей очей в глубины Океана.
И отвернулось нечто от Океана. Четверижды народив животных земных, гадов, плавающих и насекомых, вторично от плоти животной и духа своего дало нечто род твари ходящей о двух ногах, и вложило слово в уста его.
И тварь двуногая молвила – человек аз есмь.
Нечто возрадовалось зело, и молвило слово человеку – ты дух от духа моего, и часть частей моих, проси, и будешь властвовать на тверди той, куда взор твой обратится.
Рек человек – дай власть мне над животными, и дано было.
Рек человек – дай власть мне над растениями, дающими плод свой, и дано было.
И пребывал человек в охоте и пожинании плодов, но не было в нем ничего кроме.
Вспомнило нечто ошибки прошлые, и укрепило память свою.
Мысль воскресилась в нем, и разделил он тварь каждую сущую на земле надвое, дабы не было вновь возрождать род их.
И нечто вспомнило, что это хорошо, и возликовало, и сгустился свет в отдалении в сиотла для освещения каждой ночи.
Разделило нечто человека надвое, усыпив его плодами имекува, и дало ему половину иную, род свой плодить по своему подобию.
Человек увидел свою половину и сказал – се, есмь великая благость мне, ибо дана мне половина от создателя тверди, по которой я ступаю.
Се есмь благость от создателя животных, которые пища мне.
Се есмь благость от создателя растений, которые плоды мне.
Се есмь благость от воды, падающей с неба, которая питье мне.
И изрек человек – создатель, имя тебе [ОНО].
Услышав слово из уст чужих, названное о нем, молвил [ОНО] – человек, созданный мною от века к веку, нарекаю тебя – Лоан.
И половине твоей, имя – Даен.
Память [ОНО] разделилась частей на восемь, и сказал – части (сыновья) вам буде – Даол, Зетид, Хавегош, Фусечак, и части (дочери) – Маперон, Гоцукар, Эакал, Ютараг.
Плодитесь и размножайтесь в роде своем, и населяйте землю.
И увидело [ОНО], что обрело памяти частицу, и во мрак вселенский удалилось.
Но, увидев память свою, частицей последней возгласило: свет мой дан вам, и тьма дана от света моего.
[ОНО] – Бог, создатель богов. Первичная пустота, из коей все происходит. Также: Икаоно, Этаоеаеоиеоа, Ба-Лыув-Ыцыд-Бъдыд и т.д. Высшее существо, потерявшее память, в бессознательности создавшее вселенную.
Энциклопедия страны Р, том 111.122.222, стр. 3.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Вторник, 17.11.2015, 08:33 | Сообщение # 6 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| ПЕРВАЯ СВЯТАЯ.
ПРОЛОГ. НЕПРИКАЯННЫЕ.
Третий месяц после зимы шел мелкий моросящий дождь, иногда ненадолго разгоняющийся внезапно налетающими порывами северного ветра. Тротуары неуловимо покрылись причудливыми узорами луж и лужиц, которые свели бы с ума бывалого лоцмана. По лужам передвигались темные мокрые человеческие существа, кто с сомнамбулическим упорством, кто с лихорадочной поспешностью. Все они стремились покинуть эти негостеприимные улицы, торопились юркнуть в знакомые подъезды, подворотни, чтобы обрести хрупкое спокойствие своих пропахших обыденностью и банальным бытом квартир.
Однако кое-кто не спешил окунуться в уютное тепло. Ссутулившийся высокий силуэт неподвижно стоял под открытым небом, и, казалось, размышлял о чем-то далеком и несбыточном. Капли отскакивали от его высокого лба, впитывались в волосы, забирались за пазуху.
Торопящийся пожилой мужчина с надвинутой от дождя на самые глаза шляпой чуть не налетел на заторчавшего посреди улицы чертова наркомана и злобно выругался.
- Что?… - вяло осведомился парень, словно очнувшись ото сна. В его голове возник и заклубился обжигающий туман. Не получив ответа, парень начал движение к цели, которую наметил некоторое время назад и про которую внезапно забыл. Он несколько дней был безнадежно пьян. Ноги сами знали, куда нести.
Внезапно сквозь клубы спирта в его голове прорвался какой-то звук. Сначала он даже не понял, что это звук, но глубинной рефлексией насторожился и почувствовал: происходит беда. Где-то рядом. Он подумал, не стоит ли свернуть в переулок, так кстати подвернувшийся справа, но с пьяной беспрекословностью решил, что это будет насилие над своей гордостью, ведь он не хочет никуда сворачивать, в конце концов он шел в ларь за джином, а даже если и дадут по лицу – чему быть, того не миновать. Тем более что мне наплевать. Я пьяный. Мне по…пофигу… Не хочу материться. В общем, безразлично…
Уже было темно.
В ногах проявилась противная гадская зыбкая слабость, в паху защемило. Не люблю я драться… И не терплю, когда другие дерутся. Было это, все было. А теперь… Наплевать…
Потом он опять услышал тот же звук, и на этот раз звук не пропал. Плач. Женский. Впереди плакала женщина, даже, скорее, девушка, голос был молодым. На ватных ногах он следовал к источнику звука.
Возле ларя никого не оказалось, и он подумал было, что можно просто купить выпивку и забыть. Однако плач продолжался где-то дальше, там, где возле автобусной остановки стояла скамейка. Плевать на джин, пьяно метая мысли подумал он, и побрел дальше.
Фонарь возле остановки не горел, как и большинство их в огромном городе, но он различил сквозь сочащуюся рябь в глазах маленькую фигурку, одетую не по сезону, скорчившуюся на скамейке, а когда понял, что подошел уже совсем близко, обеспокоенно остановился и затрудненно огляделся. Он почему-то всегда думал, что если где-то плачут, то рядом непременно должен таиться негодяй. Никто не собирался нападать. Однако следовало что-нибудь сделать. Он заворочал остатками мозгов.
- Простите, вам помочь?
Нет ответа, только судорожное всхлипывание.
Тогда он вынужденно сделал еще пару шагов, проклиная навеянную алкоголем паранойю, свои негнущиеся ноги и заплетающийся язык. И что-то еще, ненавистное, уже действующее, о чем не помнилось.
- Извините…
- Пошел ты на *** … - просипел прерываемый рыданиями голос.
Он смешался и встал как вкопанный, лихорадочно соображая своим ускользающим сознанием.
- Я…
- Козел… Козлы… Все… вы…
Он смотрел и ничего не видел. В голове осталась только одна мысль: я же хочу что-то сделать. Я чувствую. Я должен попытаться помочь. Не знаю как, но я должен.
- Я вижу, вам нужна помощь. - Он смотрел на это бедное существо, и его переполняла жалость. Он решил, что не уйдет просто так, ничего не сказав ободряющего, не сделав соответствующего, если он вообще мог что-то сделать… Он задумался, ничего не находя в своей раздувшейся голове.
Рыдания продолжались, и он наконец решился.
- Вас кто-то обидел? - Он шагнул вперед.
Тогда наконец она подняла голову и взглянула на него. С ненавистью и страхом, он сразу понял это. Его шатнуло, и он сделал еще шаг.
Девушка откинулась всем телом. Ее правая нога зацепила край скамейки, и он увидел, что ей больно. Ее руки упали вниз к источнику боли и она неловко попыталась подволочь ногу к себе, но произошёл то же спазм боли, и девушка, бросив ногу, со стоном, обреченно прижала руки к лицу.
- Давай… Сволочь…
Он присел возле скамьи (в его ботинках журчал ручей) и безразлично сказал:
- Не бойтесь. Я хочу помочь. Не бойтесь, пожалуйста.
Он ожидал удара по голове, но все-таки взглянул наверх. На него смотрели огромные глаза, затопленные влагой.
- Вам больно? - Глупый вопрос. Он ощутил себя бесконечно тупым.
Он смотрел в эти глаза и видел, как с ее ресниц падают крупные, как град, слезы. Или капли. Наверное, она все-таки пересилила страх и выдавила:
- Больно… Уйди…
Он положил руки на край скамейки.
- Вас отвезти в больницу?
Она проглотила очередной всхлип и, дрожа, пролепетала срывающимся голосом:
- Отвези меня домой, если ты такой добрый… - Он увидел в ее глазах робкую отчаянную надежду.
Он оживился, насколько это было возможно, и радостно, как он думал, спросил:
- Да, конечно, а где вы… где… ты живешь?
Она назвала улицу и номер дома. Он погрузился в размышления, каким образом доставить ее в больницу, он уже забыл, что согласился свезти ее домой, и, ожидая, она снова впала в безысходность и, закусив губу, не сводила с него неприязненного взгляда. Ей было страшно и очень холодно. Каждая упавшая с неба капля воды вгоняла в ее тело еще крупицу холода.
Он увидел рядом стойку платного вызова такси. Леди следует доставить домой. Он с первого взгляда и слова понял, что это не обворованная проститутка, не ограбленная прохожая, а именно Леди, которую обокрали. У нее было гладкое и умное лицо без следа пагубных привычек, а в голосе сквозили неуверенные императивы. Она была принцессой-ребенком, первый раз нежданно попавшей под каток жизни, вмятая в пока мягкий асфальт, и плачущая, понимая, что судьба вокруг нее твердеет, и более ее не отпустит. Она в первый раз увидела крушение своего мира.
Но зто только его поэтизм. Она была такая жалкая, что приходили мысли и об изнасиловании, и об избиении. Хотел он того или нет, но он должен был войти в ее судьбу. Наплевать как.
Он зашарил по карманам в поисках денег на джин и ничего не нашел. Некоторое время он сосредоточенно обдумывал этот факт, после чего у него внезапно нашлась мысль.
- Я знаю, где это. Это недалеко, правда?
Он встал и, согнувшись, осторожно прикоснулся к ее больной ноге. Она дернулась, часто моргая. Углы ее рта потекли вниз.
- Извини, но у меня совсем нет денег. Я отнесу тебя.
Она воззрилась на него с изумлением и даже забыла про боль. Страх сменился удивлением, к которому примешивалось восхищение выигравшей сумасшедшее шоу, призом коему полагалась неведомая сомнительная привилегия, например – расчленение, или жизнь в сексуальном рабстве. Нет, со мной такое не может произойти…
- Идиот… Чертово быдло… Не трогай меня…
Тогда он просто поднял ее со скамьи и пошел. Он никогда не носил девушек на руках, да и кого бы то ни было, но поднял ее именно так, как следовало бы мужчине поднять девушку со скамьи. Он даже ухитрился спьяну не потревожить ее поврежденную ногу. Она пораженно взвизгнула и почти перестала плакать.
- Что ты делаешь? - Она попыталась взбрыкнуть, но тут же задохнулась от взревевшей боли и притихла, дрожа, шмыгая носом. Парень держал ее крепко и не собирался ронять. И нес ровно. От его тела внезапно стало чуть больше такого желанного тепла, которого не хотелось принимать от него ни единой клеточкой. Она шмыгала носом и украдкой поглядывала на него.
А он вроде безобидный, подумала она, но тут же вспомнила подругу Инну, которую друг-с-виду-ботаник вдруг, ни с того ни с сего, отлупил до сизых синяков. Она осторожно посмотрела в лицо своему несуну. Темно. Только глаза тускло блестят. И на что он смотрит, подумала она. Смотрит точно вперед.
Сама виновата, дура, как только позволила. Пусть только уронит… Нет, мамочка, лучше не надо… не хочу упасть. Как холодно... А хватка у него слабеет помаленьку, медленно так, равномерно, как будто издевается, я уже скольжу вниз. Сейчас, сволочь, уронит.
Она опять напряглась, пересилив отвращение, и, как хотелось бы в это верить, непроизвольно обхватила парня за шею. Он сразу выдохнул и, видно, нести ему стало легче. Даже подхватил поудобней.
Экий псих… Разит от него, как от разбитой бутылки с водкой… Не донесет, отрубится, хоть я и легкая. Черт, грохнусь, а это ведь будет очень больно. Она не на шутку струхнула и инстинктивно похлопала парня по щеке, преодолевая брезгливость.
- Эй, проснись! Отпусти меня, я сама как нибудь… - Тут она прикусила язык. А как - сама? И куда - отпусти? Прямо в лужу? Ползти *** знает куда в этой ******* тьме?
Мысли галопом понеслись в ее голове. После всего дерьма, что случилось с ней сегодня - теперь еще этот пьяный шизик. Или вполне явный убийца, или насильник, нажравшийся водки, идущий домой, и невзначай споткнувшийся о меня… Нормальный человек в этой стране просто бы прошел мимо меня, как бы я не стенала. Так я знала, так было заведено, так было всегда, но каждый в ключевой момент желал обратного.
Попалась… Скомканное и разорванное удивление сменилось недавно забытым страхом. До полного комплекта не хватает еще изнасилования с убийством. Хотя у нас и не убивают, но этого я бы грохнула не задумываясь. Господи, хоть бы он отключился. Пусть роняет, куда хочет, лишь бы отпустил. Пусть свалится от инфаркта, пусть на него белая горячка нападет, и он отшвырнет меня, как сверток с сатанинским промыслом… Никогда не думала, как это – когда насилуют. Больно и убийственно, после такого я не смогу жить. Он повалит меня в холодную грязь, меня, насквозь замерзшую, потерявшую чувствительность снаружи, но не внутри и… Убьет меня. Мои мозги сгорали, и не могли представить этой нечеловеческой сцены. И ничего, кроме смерти, после такого быть не может.
До дома было не менее трех кварталов, всего-то километра два, но проползти это расстояние было теперь единственным ее желанием.
Он шел, монотонно загребая ногами воду в лужах. В темноте его лицо было мертвенно серым овалом с черными пятнами глаз. “Черный камень, черный лед, сердце холодом скует” - вспомнились слова из забытой книги. Она почувствовала, что не может пошевелиться. Как будто он знает мой адрес. Как будто он меня домой попер. Что, дура, надежда подыхает последней? Дура, овца тупая, да твоя надежда давно уже сдохла.
*****, все, мне******.
Она запоздало задергалась. Как хочется согреться.. Напоследок
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Среда, 18.11.2015, 08:14 | Сообщение # 7 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| Время сжалось в пульсирующий животным страхом - нет, уже нечеловеческим ужасом - комок, который болезненными рывками раширялся, заполняя собой окружающий мир. Парень что-то забормотал и вдруг поднял веки. Она увидела, как в его глазах отразился свет чахлой луны и ее сердце зашлось. Он пробудился. Он что-то спрашивал, а она что-то отвечала, не в силах отвести взгляд. Затем он снова стал смотреть вперед, и она откинула голову назад, хрипя и давясь ледяным дождем.
Она на время забылась, дрожа, вскрикивая и подергиваясь, одолеваемая в забытье самыми дурными предчувствиями. Это было похоже на сон, из которого можно, проснувшись, вынырнуть. Она верила, что добро всегда побеждает зло.
…
Она сидела на полу у дверей своей квартиры в луже холодной воды. Ублюдок стоял возле нее на корточках, тяжело дышал и вопросительно глядел на нее выпученными глазами. С него капало ей на колени.
- Как…? - Как ты узнал номер моей квартиры, хотела спросить она, но вспомнила, о чем он спрашивал ее, пока нес. Теперь он ждал, пока она даст ему ключи, чтобы открыть дверь.
- Спасибо, дальше я сама, - сипло выдавила она, все еще надеясь на лучший исход. В голове звенело и отдавалось ватным эхом. Хотелось описаться. И чтобы в руке возник пистолет. И чтобы я смогла убить.
Он криво усмехнулся. Его лицо было совсем рядом, и теперь она ощутила плотный омерзительный запах перегара, исходящий из него.
-У тебя нога вывихнута, - утвердительным деревянным, но вместе с тем настойчивым голосом сказал он, - ты сама не можешь.
- Не твое дело,- страх уступил место усталому раздражению. Она боролась с тошнотой. - Иди домой, ты мне уже надоел. – Она пыталась придать голосу умоляющие, и вместе с тем приказные интонации, но сил и умения не хватило. Она все еще не верила в то, что должно случиться, и до сих пор не верила в себя.
- Ааа, препираться еще с тобой, - вдруг с надрывом воскликнул он, - давай ключи!
Его затрясло и выражение его лица стало совершенно безумное. Он грубо полез к ней руками и скотски начал шарить по ее телу. Самое худшее навалилось на нее, словно ждало тут за стеной. Все невидимое сразу стало видимым, и она отчаянно раскрыла рот, разрывая потрескавшиеся губы, заходясь в беззвучном вопле. Все завертелось; кажется, она изо-всех сил отбивалась, но этого уже не помнила. Ее вывернуло наизнанку скудным обедом, рвота падала на юбку и ноги, она гадила сама на себя, и появилась мысль, что на нее смогут гадить другие. Тьма нахлынула и поглотила последние остатки разума.
…
Лера видела странный сон. Она назначила свидание с Павлом, который давно ей нравился.
Какой милый мальчик, сообщила она своей лучшей подруге Нате, когда в первый раз увидела его в Академии. Ната хоть и была безобразной двоечницей, но она была суперкрасивой и о мужском поле знала все. Мальчик был в самом деле милый, высокий, смазливый. Да, неплох, небрежно бросила Ната, заговорщически подмигивая. Они весело заржали, и Павел в первый раз обратил на Леру внимание. Ей это жутко польстило тогда.
Когда в Академской столовой в час пик ей не досталось свободного места и она битых три минуты простояла как дура с полным подносом, не зная, куда провалиться, Павел появился словно из ниоткуда и сказал, что его приятели вот-вот закончат, почему бы им не пообедать вместе, ля-ля-ля и все такое. Он даже забрал у нее поднос и проводил за освободившийся столик. Она не верила своей удаче.
-Извини, мне надо бежать, - сказал он тогда, допив свой сок. Но все равно она была счастлива целый день и породила надежду на лучшее… на как можно более долгий срок.
…
Так, и что мы имеем, думала она, скептически разглядывая себя дома в зеркале. Обычно в зеркало она не смотрелась, а даже появился какой-то интерес, что-ли. Было бы на что смотреть. Но надеюсь, господи, что субъективно я во всем ошибаюсь.
Мордашка - или рожа – по-дурацки круглая, скорее снисходительно обаятельная, чем симпатичная. Маленький вздернутый носик, небольшой рот с по-детски пухлыми губками. Она подумала, не выглядит ли как сопливая малявка с такими губами, но потом, надув их бантиком и покрутившись туда-сюда перед зеркалом, решила, что что-то в этом все-таки есть. Вдруг он понимает, что пухлые губы сочнее целуют. Самообман иногда дает необъяснимые плоды.
Глаза. Довольно большие, хоть и серые. Сойдет и так, тем более что длинные ресницы с запасом все компенсируют. Надеюсь. И не надейся. Коротенькие, реденькие, прозрачные реснички, сравни их с Натой или Даной, или Инной, или Ритой, или Моной, или Рейкой, или Лайкой, или Чии, или с любой, у всех ресницы длинней и гуще, а я одна как облученная… Корова, что же не купила голубые или зеленые линзы вместе с накладными ресницами? Девственница порченая… расплачивайся теперь… Заткнись.
Дальше: волосы. Непонятного белесого цвета, кажется, зто называется - платиновый. Мм-да, с этим надо что-то делать. Она наказала себе найти в следующем походе по магазинам что-нибудь этакое, например, роковой светло-рыжий цвет. Кретинка дубовая, фигли ты ждешь, дуй за этой фиговой краской поскорее для своих отростков, которые у тебя заместо волос.
О-о, ну, а теперь фигура. Мой коронный пролет. С этим, пожалуй, ничего не поделаешь. Узкие бедра, щуплая грудь… Да и вся я какая-то маленькая, коротышка, гномик. Хотя… Она подобрала юбку и оглядела свои ноги. А ведь неплохо, однако, у-тю-тю… Ну и что, что самая низкая в классе, всего-то 154. По стране и ниже встречаются. В Академии есть и 156, я ненамного ниже. Зато я талантливей, мои рисунки красуются и издаются в альбомах, а они… трахаются. Заткнись.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Среда, 18.11.2015, 12:36 | Сообщение # 8 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| Она пообещала себе выбрать юбку покороче. Очень покороче. Чтобы при неловком движении трусики проглядывали. От самой такой мысли загорелось лицо: может и вправду рискнуть? Наплюю на гордость, а получу счастье? Может, если у тебя трусики проглядывают, это не бесстыдство, а натурализм? Подумаешь, хлопковые трусишки что-то там у меня обтягивают. Неееет, не могу я так. Стеснительность не переломишь таким нахрапом. Однажды на пляже поддатый парниша втерся в огороженку, где я спускала мокрый топик, переодеваясь в майку. Ничего не было видно, но он почти увидел. Я зарычала и дала ему по носу, стесняясь не того, что он мог бы увидеть, но краски, которой я залилась с ног до головы. Ладно, если так и пойдет, я никогда не сближусь с парнем. Надену короткую юбку, но приличную. Немного короче, чем та, что теперь на мне. Я начала превозмогать робость. Затем спустила юбку, повернулась к зеркалу спиной и оглядела себя сзади, вывернув шею. Да, вот это моя тайная гордость, на этом природа не поскупилась. Попочка для шальных пальцев, уж он точно ее оценит.
Она привела юбку в порядок и смело взглянула в глаза своему отражению. Жить можно, не правда ли? Даже на меня красавцы обращают внимание. Значит, этот мир не так уж плох.
Что-то не хочет отражение смотреть мне в глаза, стесняется, что-ли? Ах да, это же сон…
Павел провожает ее из Академии под ручку и скромно сообщает ей, что этот цвет волос ей так идет, и мини-юбка такая шикарная, и что она делает сегодня вечером, тем более что он сегодня вечером впервые свободен за несколько месяцев. (Лучше бы сказал, что лет. Все равно не поверю. Но так смешнее.) Лера кокетливо сообщает, что вообще-то не знает, они с подружками собирались потусоваться у Риты. Как жаль, сразу грустнеет Павел, а у меня на примете есть небольшой, но жутко симпатичный ресторанчик с дискотекой и баром с изыскаными напитками. А впрочем, задумчиво говорит Лера, подружки прекрасно обойдутся без меня, тем более все их россказни мне наперед известны, и ничего интересного этот вечер не предвещает. Значит, ты согласна, просияв, говорит Павел. Пожалуй, что так, заявляет Лера, улыбаясь самой обаятельной своей улыбкой. Боже, какая я везучая, думает она, видя свое отражение в его удивительных голубых глазах. И опять я там отвожу взгляд, какой дурацкий сон, право.
Как сладко щемит внутри! Неужели случится все, о чем так мечталось? Завидующие подруги - что может быть приятней? И он, такой внимательный, предупредительный, ласковый… И такой безумно прекрасный… О, мама, где моя голова? Неужели так оно все и происходит? Как я жду этого вечера!
И вот он, наконец, наступил. Звонок в дверь, а я еще не подвела ресницы. Теряя тапочки, срываюсь к двери и даже не смотрю в глазок. Открываю.
Таких цветов я никогда в жизни не видела, и я бросаюсь ему на шею и неумело целую. Первый раз в жизни, когда я целую парня. Мамочка, какая я все-таки неопытная… Но Павел сразу все берет в свои руки и целует меня по-настоящему, как следует, так, что у меня ноги отнимаются. Отдышавшись, я говорю ему, что не успела закончить макияж, а он с удивлением замечает, что никогда бы и не догадался, настолько во мне все идеально. Я искательно хихикаю и заглядываю ему в глаза. Все верно, я ему нравлюсь и такая, даже без ресниц… Ну, вы понимаете. Вовремя успеваю переодеть тапочки на лучшие лодочки на умопомрачительной шпильке, и он ведет меня в ресторан.
Что-то происходит. Я непонятно почему ежусь, меня даже бьет озноб. Скорее всего, из-за перевозбуждения, ничего, справлюсь.
Мы идем по темному асфальту. Мое вожделение, внезапно, как падение метеорита, становится смутным предчувствием. Я спотыкаюсь на своих высоких каблуках и Павел подхватывает меня за талию. Я благодарно улыбаюсь ему, но чувствую, что улыбка получилась какой-то резиновой. Он ничего не замечает и ведет меня под руку дальше, идти что-то около двух кварталов, просто романтическая прогулка. Я сама настояла, потому-что было что сказать. Я оскальзываюсь на чем-то, стараясь упасть и не подниматься, но Павел тащит меня, жестикулируя и рассказывая что-то очень остроумное, мои губы сами растягиваются в улыбке, но мне почему-то не весело. Что за черт, что это со мной? Я начинаю кашлять, и Павел говорит мне что-то ободряющее.
-Я никогда не встречал такую загадочную девушку, как ты,- говорит он, повернув ко мне свое красивое лицо, и я жалко улыбаюсь, облизывая с таким тщанием накрашеные губы. Я начинаю озираться по скудно освещенной луной улице. Почему мы такие беспечные? О чем я вообще думала? Почему мы не взяли такси до этого хваленого ресторана? Павел, он конечно, рослый, высокий, но почему мне так неуютно?
Я увидела то, чего так ждала. Группа теней на краю тротуара. А Павел все-еще не замечает, увлеченно рассказывая мне какую-то дурацкую историю. Я кричу ему, чтобы он увел меня отсюда, что мне страшно, неужели он не видит, молочу его по плечу, я даже пытаюсь тормозить своими нелепыми лодочками об асфальт, но Павел настолько увлечен, что волочет меня как на буксире к месту развязки. Но ведь это сон, не правда ли? Сейчас я проснусь…
-Оопппа, кого моя видеть! - От края тротуара отделяется длинная тень, стреляет в сторону окурком и встает на пути. С немытыми волосами, вонючим дыханием, в грязной, ветхой одежде, с яростным, тусклым взглядом.
-А че, пцан, зкурить не надется? - С обочины высыпала стая галдящих теней поменьше и моментально окружила Леру с Павлом. Уменьшенные копии длинного, такого же гнусного вида, перебрасывающиеся малопонятными фразами упаднического слэнга жителей трущоб.
-Вау, кака цыпа! Малашлюха, богатотварь! Дать нам трах-трах! - Раздался гнусавый подростковый говор, и тени сразу оживились, от чего Лере захотелось стать маленькой, как реактивная мышь, и уползти куда-нибудь подальше, под скалу. Очень, очень подальше. Но этот сон имел свои законы. И обещал превратиться из странного в страшный.
Павел встал, как вкопанный, до боли сжимая мою руку. Я видела его страх, и от этого мой личный страх становился липким и безнадежным, так как помощи ждать было неоткуда.
Длинная тень коротко ударяет Павла в живот, и тот, плаксиво оправдываясь, как нашкодивший щенок, поспешно исчезает со сцены. Длинный бормочет, и ей понятны только матерные слова. Подростки окружают Леру. Все они выше ее. Начинают тыкать в нее пальцами, жадно трогать и откровенно лапать, отпуская непристойные комментарии. Вселенная заполнилась гнусным запахом и бранью.
Я не буду кричать и умолять, иначе они сделают со мной все, что хотят, прямо здесь. Я буду смелой и гордой, я буду кусаться и царапаться, я буду как загнанный, испуганный, но не сдавшийся зверек. Кто-нибудь появится и спасет меня… Вцепиться длинному ногтями в лицо…
Кто-то толкает ее в грудь. Лера отшатывается, и высокий каблук наконец ломается. Острая пронзительная боль.
Лавина отчаяния сметает хрупкий заслон напускной смелости, и Лера начинает кричать, как раненое животное. Подвернутую ногу крутит раскаленное лезвие. Она падает спиной на мокрый асфальт, ошеломленно успевает втянуть голову в плечи, но все равно с хрустом впечатывается ею в твердь, и происходящее вокруг теряет четкость. Остается только стыд, отчаяние и боль. Будь что будет, только бы не помнить ничего. Время закручивается в прихотливый клубок.
Холодная рука у нее между ног. Спящая Лера содрогается в беззвучных рыданиях.
Когда неподалеку останавливается полицейская машина, тени нехотя начинают ретироваться, прихватив ее сумочку и грубо вытряхнув ее из куртки. Только длинный склоняется над ней, вздергивает ее голову за волосы и плюет ей в лицо. Она видит огромный мутный глаз, он вращается, моргает.
- Тыыыы... така богато*****ская... маласочная... нюхосладкая... мой стоит... Жжжааль... уходить... Моя бы трахнуть тебя... облизать тебя... Ненасука... Моя найти тебя...
Он отбрасывает ее голову об асфальт, поворачивается и исчезает из поля ее видимости. По ее глазам течет вода.
Остальные подонки хрипло гавкают, постепенно отдаляясь. Полицейская машина стоит с минуту, перемигиваясь фарами, затем отъезжает.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Среда, 18.11.2015, 21:47 | Сообщение # 9 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| Она сидит под дождем на тротуаре и горько плачет. Ее бросает то в жар, то в холод, тупо пульсирует болью растянутое сухожилие. Я хочу умереть, думает она. Зачем жить, впереди только стыд и омерзение к самой себе, такой слабой, ничтожной, жалкой, униженной, поруганной, обгаженной. Прикосновения от грязных пальцев жгли тайный участок ее плоти. Они никогда не будут смыты, навсегда останутся на мне. Не хочу жалеть себя, лучше пусть закончится это поганое недоразумение, называемое жизнью…
Она ползет. В конце концов руки находят дерево.
Потом сон наконец проходит, наступает забытье. Ее тело, покрытое нечистым потом, горит и вздрагивает.
Утро приносит избавление в пробуждении. Лера с трудом разлепляет веки и понимает, что заболела. И то, что она все еще жива. Жар и озноб из сна никуда не ушли, лишь добавилась гудящая одурь в голове. Боже, как мне плохо…
Она сбрасывает мокрое от пота одеяло, со стоном садится на кровати и опускает ноги на холодный пол. Тапочек нет. Куда-то запнула. Правая лодыжка пульсирует, и она туго связана какой-то тряпкой. На Лере только влажные трусики, и она пытается вспомнить, как попала домой и каким образом оказалась в постели. Память услужливо наплывает, и Лера съеживается.
Он все еще здесь. Он принес меня, взял ключи, внес в квартиру, затем раздел…
…
Сначала ничего не чувствую. Все плывет. Делаю усилие. Опускаю ладонь в трусики, это машинальное и не требуется. Инстинктивное. Там все горит, но я и так знаю, ощущаю, что меня не насиловали.
Облегчение. Меня скручивает, выворачивает плечевые суставы, колотит озноб, я хочу тепла, успокоения. Я заболела. Это невероятно, вылезти из-под одеяла. Но. Я вот-вот описаюсь. Падаю на левый локоть и правую кисть, чудовищным усилием поднимаюсь. Боже…
Я делаю несколько шатких шагов по направлению к туалету. Можно передвигаться вполне сносно, чуть припадая на здоровую ногу. Как далеко идти… Меня ведет, и я хватаюсь за ширму. Безысходность не оставляет меня, я больна, я просто хочу в туалет. Я дрожу как лист на ветру.
Никто не препятствует мне оказаться в холодном туалете. В первый раз я по-настоящему почувствовала себя счастливой.
Делаю свое дело, бреду назад, инстинктивно прикрывая грудь, и встречаю его. Он отворачивается, огромный, высоченный, преобладающий, темный в свете настольной лампы. Я замираю пред ним на секунду, дрожа, то ли от страха, то ли из-за болезни, затем ложусь обратно в мокрую, противную от пота постель, из которой вышла. Мокро, но тепло. Закрываю глаза, отдаюсь на волю судьбы. Меня затягивает в тошный водоворот.
…
Я брежу. Ко мне приходит человек, берет у меня кровь и измеряет температуру. Он что-то говорит о медицине, а мой случайный знакомый кивает и подписывает какие-то бумаги. Мне холодно, меня поворачивают на живот и делают укол. Становится жарко и приятно. Приятно провалиться в пустое никуда, где мысли умирают.
…
Меня съедает жар, и на лоб мне ложится средоточие ледяных испарений. Когда я изгибаюсь в судорогах и начинаю придумывать себе новую очередную пытку, в рот мне вталкивается пресная таблетка, и я глотаю ее со стаканом подсоленой воды. Затем меня вновь переворачивают и вкалывают благословенное лекарство. Жар сменяется прохладой.
Иногда я смотрю сквозь смеженные веки и вижу человека в белом халате. Это санитар, которого нанял мой отец; он всегда внедряется в мою жизнь, когда я меньше всего ожидаю вмешательства, а именно - когда внезапно больна. А болею я регулярно раз в год, это не генетическое, это просто жестокая тенденция. Отец, где же ты, почему ты не видишь мои страдания. Я не получала от тебя записей столько лет, что уже не помню твоего лица. Почему ты обратил на меня внимание сейчас, когда я “почти НЕ закончила Университет с отличием”, и лежу с простым вирусом, на лечение которого у меня хватило бы и своих денег. Поправка: твоих денег - ведь мой добавочный – он же основной - счет оформлен на четверть суммы твоего счета, а мои заработки идут на благоустройство этой опостылевшей полуразрушенной берлоги, в которой большинство комнат представляют из себя лишь часть пола и изгрызенных временем стен, заливаемых дождем. Все южные стены этого дома, в котором испокон века жил самый здраво- и инакомыслящий эскулап века, мой прадед, создавший лекарство от мигрени и наркотической зависимости, были сломаны Во Имя Единения Простого Народа С Так Называемым Образованным Слоем. И хоть тогда я и была совсем маленькой, но мне помнится, что прадед умер, наверное, от величайшего разочарования, постигшего его из-за Великого Единения Простого Люда С Наносными. Я спрашивала иногда загулявшего отца, когда была совсем крохой, в те моменты, когда он был правдив и откровенен со мной, и он говорил мне, не отдавая себе отчет, что я могла понять даже тогда - мой прадед враг нации, он делал то, что не входило в его компетенцию. А теперь отца рядом нет.
Ты где-то далеко, с женщиной, которая никогда не стала мне даже жалкой эмуляцией матери. Ты расколол мой мир надвое.
А теперь он разлетелся на кучу мелких кусочков, и я уже не знаю, который из них – я.
Не хочу ничего помнить и просто уплываю.
…
Я просыпаюсь, чтобы в очередной раз посетить уборную. Постель на удивление сухая, простыни, наволочка и пододеяльник поскрипывают от чистоты. Наверное, чудо в амнезе. Я привыкла, что не одна в собственной квартире, что рядом чужой. Он не враг мне, как я подумала сначала, он просто мешает. Обычно он предпочитает прятаться, но когда я увижу его в следующий раз, скажу, что благодарна, он так мне помог, и попрошу оставить меня одну. Сейчас мне гораздо легче, я уже не брежу, не падаю в обморок, и могу сама о себе позаботиться. Снимаю со спинки кровати свежий халат – с некоторых пор вторженец приносит мне свежее белье и легкую пищу с питьем - и накидываю на себя. Бывшие пропотевшие, они же отстиранные мои лифчики и трусики (потные я словно забываю в уголке возле ванной) он кладет в нижний отдел шкафа за северной ширмой, хотя там испокон века было постельное белье, а пропотевшие простыни и пододеяльники, которые я сваливаю через две ширмы западнее, отстирывает и кладет в отдел сорочек и пижам. Вот кадр. Я ему позволяю. Беру сама, переодеваюсь тут же, и почему-то знаю: никто не подглядит. И жалею, что мой набор нижнего белья настолько скуден, что постороннему малоприятному мужчине приходится его отстирывать.
…
Когда я возвращаюсь, он сидит в тени в кресле спиной ко мне, впрочем, тут-же поворачивается и глядит на меня. Я отвожу глаза.
Он осторожно улыбается мне и хочет что-то сказать:
-Привет…
Я останавливаюсь и откашливаюсь, принимая на болящей ноге горделивую осанку:
-Привет…
Восклицательного хозяйского знака не получается, я тоненько позорно кашляю.
Он собирается сказать что-то еще, но не знает, как продолжить. Как и я.
Когда пауза грозит зловеще затянуться, я слышу:
-Ксан. Меня, э…, в общем, меня так зовут. Ксан.
Не вижу ничего более оригинального, как назваться самой:
-Лера. Так меня зовут. В общем.
Он явно смущен своим косноязычием и спешит восполнить промах чрезмерно бодрым тоном:
-Санитар тебя утром смотрел, говорит - ерунда, все обошлось, был последний приступ. Седативное больше не требуется. Вирус не мутировал. Тебе надо лежать, отдыхать, пить больше подсоленой воды…
Меня всю передергивает, и я иду, сажусь на кровать. Мягкую и теплую. Хочется лечь.
-Ну уж, фигушки. Сам пей. – Ко мне возвращается мой обычный в обращении с противоположным полом нагловатый, на грани хамства, тон. Я и думать забыла, что недавно до смерти боялась его. Просто не люблю, когда мне всякие указывают.
Он задумчиво смотрит в пол. Затем поднимает глаза. Я тут же опускаю свои.
-Как хочешь. Но санитар сказал, что твой организм иначе будет ослаблен, а в таком состоянии к тебе налипнет всякая зараза.
-Тоже сказал… Зараза! Налипнет! Это ты ко мне прилип. Слушай… Я благодарна тебе. Очень. Наверное, если бы не ты, я бы уже копыта отбросила. Даже наверняка. Ты какие-то счета подписывал. Сколько я тебе должна, хотя подозреваю, что все расходы и так вычтутся с моего счета? –Хочу посмотреть, как он будет врать и изворачиваться. Несомненно, он выступил моим поручителем, ведь я была без сознания.
А он, я ловлю краем глаза, смотрит на меня с искренним недоумением, зенки чуть не выкатил! Вот это наглость!
-Ты, наверное, думаешь, я совсем дура по состоянию болезни? Мой отец оплатил мне услуги санитара до окончания Университета. Ты звонил в Больницу? Ты назвал мой адрес? Санитара тебе присылали? – Тут я немного напутала, ведь санитара присылали все-таки мне. Но зто мелочи. – Его зовут Ким Лод, рабочий индекс 84675, не так ли? Следовательно, плата за услуги АВТОМАТИЧЕСКИ, – я торжественно подчеркнула это слово и жутко загордилась собой в предвкушении предстоящего разоблачения, - взимается со счета учредителя, то есть моего отца. Вот так.
Такого напора он не ожидал. Подсаживается, хлопает глазенками, разевает рот и вдруг протягивает какую-то бумажку. Не смотрю на него. Презрительно скрещиваю руки на груди.
-Это еще что? – Ну давай, ври дальше.
Он трагично сообщает:
-Уведомление об аннулировании твоего здравоохранительного счета и принудительном возврате всех вложений. Статья закона Экс, без права обжалования. Похоже, твой отец снял все деньги с него семь месяцев назад.
Я замираю, потом выхватываю злосчастную бумагу. Читаю. Понимаю смысл и рву ее в клочки.
Я реву, размазывая слезы по лицу, и матерюсь черным матом. И это интеллигентная девушка, в бешенстве рву мысли я, да тебе место на панели с таким лексиконом в роли самой невостребованной и никлой шлюхи, и от подобной мысли начинаю истерически хохотать. Ржать, захлебываясь рыданиями. Катаюсь по кровати и молочу кулаками во что ни попадя.
Ксан обхватывает меня и прижимает к себе. Я бьюсь, но не могу вырваться. Ору. **** кабан, ****** киборг, мацаный транссексуал, дебил переношенный… Из меня лезло и лезло, пока я не охрипла. Тогда, за неимением слов, я начинаю кусаться и лягаться, несмотря на замотанную ногу. Все, все меня предали… Отец, козел, чтоб ты сгорел в аду… Эх ты, папка…
Через некоторое время силы покидают меня. Я шепчу Ксану:
-Отпусти, я в порядке.
Он выпускает. Помогает укрыться одеялом. Потирается, досталось ему от меня. Некоторое время смотрит на меня. Я избегаю его взгляда. Уйди.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Четверг, 19.11.2015, 13:10 | Сообщение # 10 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| ГЛАВА 1. СТАНОВЛЕНИЕ.
День первый. Я взяла академ по-болезни. Врачи посоветовали. И слава богу. Не могу видеть посторонних людей. Пытаюсь заниматься живописью, в кои то веки я сижу дома, но творчество идет через пень-колоду. В голове перекатываются новоявленные мысли, которые не удается осознать. Былая жизнь пошла к черту, а я не знаю, чем наполнить новую. Я тихо схожу с ума.
В полдень вдруг звонок. Я с жадностью хватаю трубку. Это Ната.
-Привет, Вундеркинд. Слышала, ты покидаешь нас до конца семестра? Что, какой-нибудь красавчик выбил тебя из колеи? – Ната смеется, и я улыбаюсь в ответ.
-Если бы, вирус подхватила. Ты чего звонишь? – Я все не могу прийти в себя от вынужденного одиночества. От ощущения, что все меня бросили.
-Лерочка, ты что, мне не рада?
-Нет, конечно, извини, ради бога… Я, просто, тут совсем от общества отвыкла, одичала вконец. Постельный режим. – Ната захихикала и я поспешно добавила: - Нет, конечно, никаких красавчиков. Откуда им взяться? – Хвала всевышнему, что Нате не дано через телефон услышать горечь в моем голосе.
-Ну, не раскисай. Ты, наверное, и забыла про свой день рождения? А мы все помним, готовимся, будет очень славно…
Я представила себе, как Ната в приступе энтузиазма приглашает на мой день рождения всю женскую и мужскую половины Университета, и поспешно перебила ее:
-Нет уж, Натка, праздновать будем в узком кругу. Я, ты, Инна и Дана. Хватит с меня переживаний.
-Ты что имеешь ввиду? – Каверзно вопрошает Ната и я чуть не срываюсь.
-Вирус, конечно. Таких глюков нахваталась, что ой-ой-ой.
-А с Павлом у тебя все? – Ната сама невинность.
-Все, все, и быть ничего не могло! - наконец вскипев, выкрикиваю я и тут же беру себя в руки. – Извини, просто… Просто он оказался сволочью.
Ната секунду осмысливает.
-Лерочка, прости. Я то думала, у вас все получилось. Он что, тебя обидел? Вот мудак! Да, я могу поговорить с человеком, он ему всю рожу разобьет и по яйцам напинает. Хочешь?
-Нет, у нас уже все кончено. Натусь, спасибо тебе, что бы я без тебя делала… - Незаметно для себя я начинаю всхлипывать в трубку.
-Маленькая, ну не плачь. Ну, забудь про него, он того не стоит. Ты ведь у нас такая умненькая, такая славная… - У Наты срывается голос. – Хочешь, я к тебе такого мальчика приглашу, он враз тебя утешит… Нет, ты не думай, я с ним не была, но он давно у меня на примете. Ты послушай – робкий, умный, все оценки высшие… А уж симпатичный – глаз не отвести! Как раз для тебя! – Ната говорила таким искренним голосом, что я чуть не согласилась.
-Спасибо, Наточка, давай уж как-нибудь потом… Вот отойду от этого случая. – Знала бы она, что это за случай. А рассказать я бы не смогла, даже под пытками. Пусть Ната думает, что он преждевременно кончил, или что-то в этом роде, незачем ей нагружаться чужими проблемами. И все равно ей спасибо, настоящая подруга.
-Натуся, пожалуйста, скажи Инне и Дане, что я их приглашаю. Ты их увидишь, а я жуть как не люблю говорить о важном по телефону, тем более что они сами о том знают, я зову их всегда. А сейчас у меня такая прострация… И уж извини, на этот раз никаких мальчиков. Окей?
-Ладушки. Придется обломать толпу телок и плугов по всему факультету… - Она до сих пор недоумевает, ведь все вечеринки у меня не обходились без полусотни приглашенных. Не говорить же ей, что все мои добавочные счета аннулированы. Теперь моя жизнь будет четко распланированной, а академ превратится в вечный. Хоть я и была лучшей ученицей, но за получение диплома все равно приходится платить. Университет отныне мне заказан. Если не...
Мы обменялись еще парой фраз и я повесила трубку.
Интересно, за сколько я смогу продать свои картины? Мне придется что-то кушать, во что-то одеваться, покупать краски, кисти, холсты, книги, платить за электричество, и Академию бросать ох как не следует, даже по академу, за каждый месяц отсутствия накладывается пени. Хорошо хоть у меня не отнимают родовой этаж в нынешней законодательной сумятице, как некстати вылететь пинком под зад из просторного гнезда, где ощущаются дух деда и мамы. Пусть еше годик политиканы грызут друг другу глотки, но не лишают меня дедушкиного ленного права на квартиру. Не могу представить комнатку, снимаемую за бешеные деньги, в которую я никак не смогу запихнуть дорогие мне вещи, хотя бы книги, существующие в библиотеке деда в единственном экземпляре.
Три года назад известная галерея предлагала мне неплохую сумму за первый мой цикл картин с продлением отношений на пару лет в оговоренном стиле. Я отыскала в справочнике нужный номер и принялась звонить.
Через два часа я дозвонилась, проглотив две таблетки и запив их подсоленой водой. Секретарь-компьютер. Черт знает что… Администрация галереи готова купить у меня хоть все картины на единственно приемлемых для нее условиях, а равно на условиях для всех художественных галерей Республики, согласно постановлениям Простых и Объединенных, по тарифу одного ЛЮБОГО признанного художественным произведения за оплату месячного квартирного проживания минимального типа с обеспечением оптимального пищевого довольствия и минимальных медицинских услуг. Бред собачий. Я набрала запрос на компьютере. Компьютер выдал мне сообщение: База данных Информатория Республики временно отключена от использования по причине полной переработки.
У меня выступил холодный пот по всему телу. Ни хрена себе, что за Республика такая? Вот те на, теперь грядет гребаный переворот! Стихи хоть пиши.
Мир, на этот раз окружающий, опять перевернулся.
Я набила на терминале номер своего личного счета. Он оказался в порядке, и я вздохнула с облегчением. Хоть мои кровные при мне.
Тут же, подхлестнутая новым подозрением, я набрала номер своего банка и спросила, зависят ли вложения в нем от постановлений Республики. Служащий, на зтот раз человек, раздраженно поинтересовался, в своем ли я уме, и отключился.
Вот так. Я - подросток, и у меня нет родителей, которые бы решали за меня, как мне жить и как мне лучше жить. У меня нет родственников, к которым можно обратиться за помощью. Даже мало-мальских связей у меня нет. А воспитали меня независимой и гордой, уверенной в своих возможностях и умениях девочкой. И вот я уже давно не девочка. Я не умею обивать пороги, просить, унижаться, я даже не знаю, чего мне просить, и у кого. Я умею ставить ровесников на место, а со взрослыми я теряюсь, и от этого хуже мне самой.
Друзья, подруги… Первых не имею, все они рано или поздно изъявляли желание стать любовниками, а мне, если честно, стыдно (за себя) и противно (за них). Я спала только с одним, и не считаю данный эпизод своей жизни удачным приобретением. Просто меня трахнули, грубо и без всякого для меня удовольствия, но с моего молчаливого согласия, и от этого никуда не деться. А подруги… начнем с того, что все они живут с родителями. Хохотушка Дана, невинная глупышка, парни к ней липнут, но она не понимает, что ей надо от них, или понимает, но не дальше секса, она просто живет. Или Инна, умная и скромная, считает, что принц на белом коне рано или поздно найдет ее, она ждет, а пока дружит с ничтожествами и отдается им, чтобы ненароком не пропустить его… В общем, тоже живет. Ната. С лицом прекрасного суккуба, высокая, с невероятной божественной фигурой и пышными, завораживающими формами. Мужики дохнут по ней, и я помню, как даже многие девушки и женщины смотрели на нее. Я думаю, она поедает всех, с кем спит, как самка богомола, образно говоря, конечно. Просто она ни с кем долго не бывает, и ей это не интересно, а я видела, какими становятся люди (обоих полов), после того, как Ната их бросает.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Четверг, 19.11.2015, 23:19 | Сообщение # 11 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| Боже мой, сколько цинизма. И тем не менее, я завидую им, у них хотя-бы сексуальная жизнь наполнена, и поэтому подспудно недолюбливаю их, лишь только они во всем мире относятся ко мне по-человечески. Нет, что за чушь… Не недолюбливаю я их, просто иногда от тоски так себя накручиваю…
Боже мой, о сексе ли мне сейчас думать, вся жизнь наперекосяк, а ведь думается, черт возьми, гормоны в крови никуда не денешь, а себя в темном чулане не спрячешь, как надоевшую старую вещь. Вот и получается, что ничем я не лучше остальных. Что, не так?
Не так. Не буду я ни с кем спать. Пусть и захочу, а не буду. И принца не захочу.
У меня есть талант, и это знают все. И все имеют это ввиду.
И что? И чего же ты все-таки хочешь? Черт, начала с вопроса о родителях, и все перевернула с ног на жопу.
Черт! Я не хочу быть одинокой - до крика в обычные дни, до безумия перед периодами - но хочу, чтобы меня любили, и не за мой талант. А за что меня любить? Замкнутая, колючая, некрасивая, как оказалось, необеспеченная… Все? А стоит ли продолжать? Все со мной ясно. И что теперь?
А может быть, ответ ясен?
…
Она открыла дверь, которая давно была заперта на глубоко спрятанный ключ. За дверью шел дождь.
Она вышла наружу. С тех пор, как внешние стены снесли, здесь никто и не думал убирать груды мертвой штукатурки и дранки, обломки деревянных панелей, да бог знает чего еще. Все размокло от постоянной сырости, и все, что могло быть смыто, уже было смыто. Остатки мебели. Разбухшее, почерневшее дерево, торчащие обломки досок и ржавые источенные гвозди. Не надо вспоминать, чем все это было давным-давно, потому-что может что-нибудь вспомниться. Эта память разбита вдребезги, размыта, сгнила… Вместо нее остались зияющие пробоины. Интересно, а кто жил сверху, кто жил снизу? Дождь падал свободно на всем протяжении этой части дома. Кого еще “уравнили”? Она вспомнила, что когда-то, не очень давно, несколько лет назад, когда еще ничего не соображала, подумала: они уехали, им просто не хватало места для проживания. Именно из-за этого подъезд стал таким тихим. Вот хохма! А теперь поняла: только неприкаянные одиночки, вроде нее, остаются жить здесь, на дотлевающих костях старой памяти, о которой они не имели должного понятия и могли позволить себе тут гнить, ощущая эту недоосознанную боль.
Волосы, намокнув от дождя, прилипли к вискам и щекам. Лера, дрожа от пронизывающего ветра, в промокшем до нитки халате, вглядывалась вниз, в черные проломы. Ночь была безлунной, и там ничего не было видно. Внезапно Лере захотелось, чтобы дверь, через которую она вошла в это прибежище чужого времени, к которому она имела отношение только через отдаленное, вымершее и разбежавшееся родство, захлопнулась. Это как мой прошлый сон, и как еще более прошлый, и еще… И как будущий. Мне ведь еще придется заснуть, не так ли?
Лера с содроганием ухватилась за край бетонного выступа. Мелкие капли дождя улетали далеко вниз с крошками бетона и частицами щебня. Как далеко они улетают, ударяясь о твердую загроможденную мусором землю. Каплям не больно. Но я ведь не капля…
И тут она ощутила, что вконец замерзла, и против воли оглянулась назад. Ноги сами отнесли ее в теплую отчизну знакомой обстановки.
Я не могу, не могу сейчас, осталось еще что-то; что-то важное, чего я еще не осмыслила, а когда осмыслю, тогда видно будет… И вообще, подружка, заканчивай с такими приколами.
…
Приготовила скромный обед, но есть не могла. Весь вечер смотрела ТВ. Никаких новостей о Республике, словно мне все днем померещилось. Только в самом конце вещания упомянули, что была попытка срыва работы главного Информатория преступной группой хакеров-террористов. Сейчас доступ к Информаторию налаживается. Поразительно. Интересно, сколько людей сейчас, как я, смотрят телек и офигевают, не понимая, что же стряслось в этой прекрасной стране на самом деле.
Главный Информаторий… Все в стране делается с его ведома. В нем все законы, постановления, положения, предписания, указания и тра-ля-ля. Куда прикатится Страна, если этот главнейший причиндал государства окажется под сомнением?
Сколько десятков лет он казался незыблемым, основа всего и вся. Бедный прадед, что бы ты сказал мне по этому случаю? Ведь я, глупая недоросль, не могу сделать выводов и прогнозов. А если и сделаю, то что предпринимать?
Я достала на кухне из огромного, черного мраморного дерева бара первую попавшуюся запыленную бутылку вина и приготовила нехитрый ужин. Съела крошечный кусочек сыра и с отвращением смахнула еду в помойное ведро. Вино я вниманием не обделила, оно оказалось таким неожиданно вкусным и своевременным. Рюмочку за меня, которую никто не любит, другую за отца, которому на меня плевать, еще одну за Павла, которому я почти отдалась, потом за хакеров, затем за Президента, и самую главную опять за меня, которую все вокруг за минувшие несколько дней почему-то и как-то хотят... Глоток за приятный сон. Хочу спать, не видя снов, поэтому делаю еще глоток. С наступающим днем рожденья тебя…
…
День третий. Я ходила с Натой и Инной по магазинам и закупала провиант на предстоящий день своего рождения. Взяла три баула, естественно, мне достался самый тяжелющий, а суперзвезде – легонький такой, хотя в ней жира в сиськах и заднице – на полбаула! Носить такую роскошь сил не оберешься. Средний скромно и незаметно варганила Инна.
-Республика… А тебе не все равно? Погано, конечно, что твои картины обесценятся, но не в них же смысл жизни. – Это Ната.
-Скажи мне, о познавшая жизнь, а в чем же? – Настроение у меня дрянное, долбит сушняк, и я злюсь. Кто бы умничал, но только не Натка.
Ната окидывает меня насмешливым взглядом.
-В чем? А в том, подруга… - Она таинственно понижает голос. –В том, что у нас, женщин, у тебя, у меня, у Инки между ног. *****, короче говоря, так называют ее мужики, слово, ясно дело, похабное, но им так приятнее, их возбуждает само это слово. Они ее по-другому и не зовут, особенно в своих мыслях. Для них все бабы – суки, и обязаны им просто давать и сосать. А нам они иногда делают одолжение, для них это высший пилотаж и крайняя милость – предлагают полизать *****, и полагают, что это делает их неотразимыми и незаменимыми. – Инна смущенно хихикает, а я выхожу из себя.
-И как ты догадалась, сама, или подсказал кто?
-Сама, сама, и не психуй ты. Мужики за ЭТО, за *****, на что хочешь пойдут. У них на уме только одно, ЭТО самое, они только и представляют, как засовывают туда свои хвостики. Я люблю позабавиться, у меня потребность, а если за это еще и навар, почему нет? Трах полезен для цвета лица, от прыщей, от плохого настроения, как у тебя, для желудка, когда хахаль несет крутое винище, заморский шоколад и икру птероланадопса.
-А знаешь, что они говорят потом за твоей спиной?
-И что же? – Ната терпеливо смотрит на меня, словно на глупого испорченного ребенка, собирающегося сказать гадость. И этот глупый ребенок гадость непременно отмочит.
-Что ты *****! И рассказывают друг другу, как они ЭТО с тобой делали. Куда и сколько раз совали. Я слышала разок в Университете, они довольно громко тебя обсуждали. Меня чуть не вырвало на месте.
Ната от души смеется. Смех у нее красивый, как и все остальное, бархатный и свободный, не то что сдавленное хихиканье Инны.
-Милая, мужики - пошляки, вруны и трусы, ты не знала? И еще какие засранцы… За моей спиной я позволяю им говорить обо мне все, что им придет в башку. В лицо же они мне говорят совсем другое… - Ната мягким, но резким жестом отбрасывает роскошные и черные, как драгоценный оникс, волосы далеко за спину, и я с остолбенелым восхищением наблюдаю, как они летят, как на их кончиках горят световые искры. Она – женщина с большой буквы, совершенство, любая отдала бы полжизни, чтоб быть такой, а если скажет, что не хочет, то она – врунья. Но я глотаю подобную мысль.
-До поры. До поры, милая. – Я не собираюсь сдерживать желчный сарказм в голосе. –Когда-нибудь один из них наберется смелости и скажет тебе всю правду без посредников. Не так ли, милая?
Тут я ее уела.
Казалось бы. Через минуту я поняла, что моя артиллерия – все, что я в жизни обдумала и прочувствовала – гнилая наивная рогатка против железобетонной кувалды все-всячески прочувствованной звезды.
Она останавливается и поворачивается ко мне.
-Бедная девочка… Да у тебя, без сомнения, дырка совсем паутиной заросла, если ты так на меня курвишься. – Снисходительно-насмешливый тон возвращается к ней, да он и не уходил никуда, так, перепихнулся рядышком в кустах. –Завидуешь, небось? Ладно-ладно, и у тебя все впереди.
И Ната азартно что-то обсуждает с Инной, а я волокусь рядом и обтекаю. Получила прямо по соплям и съехала в болото дерьма. Теперь все узнают, что у меня озабоченность с этим самым. И будет мне кличка: “Дырка в паутине”…
Я трогаю Инну за плечо и говорю:
-Инна, понимаешь, я не могу спать с парнем, если я в него хотя бы не влюблена. – Та явно не ожидала от меня такого признания.
Я всегда пикировалась с Натой, невзирая на присутствие Инны, отсекая ее от наших тем, да и вообще, вела себя с ней как придется. А теперь я горько жалею, что не говорила по душам с ней ранее.
Она беззащитно улыбается мне и шепчет: “Я понимаю”. Вид оторопевшей Наты говорит, что я все-таки победила.
Я никогда не говорила так с Натой Венценосной.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Пятница, 20.11.2015, 12:16 | Сообщение # 12 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| …
Почему-то мне кажется, что я изменилась. Да, изменилась, и не “почему-то”, в свете последних событий. Видимо, я поняла, что мужики – лажа, но не как Ната, которая доит их на заграничную жратву и недоставаемые шмотки и спит с ними в свое удовольствие, презирая их. А раньше я, ей богу, такой не была, и смеялась над скабрезными шутками Наты так же, как Инна, как все остальные. Но Ната и не собирается никого любить, а Инна хочет найти любовь. Пусть через постель, ведь она в наивной убежденности полагает, что женятся от счастливого секса, а остальное приложится… А Дана – она считает, что сначала признание в любви, а затем - секс. Ей признаются, затем секс, а затем – до свидания… Глупые мы, несчастные бабы, нас используют, а Ната из нас – самая счастливая, хоть и самая пользованная. Но она-то первая считает, что парни – сволочи… А что думаю я? Может, Ната не так уж и неправа?
-Вундеркинд, о чем задумалась? – Ната протягивает мне бутылочку пива, взятую в магазине “Райльзельштнер”, фирменном, между прочим, дорогущем, и для моей вечеринки. – Не смотри так, я возмещу потери, клянусь. – Она отпивает пива, салютует бутылкой и на ее румяном лице отображается выражение блаженства. Я что-то бурчу неразборчивое.
-Что такое вундеркинд…
-Это с апролиденского. Ву – «тот, кто», нде – «рисует», ркин – «красивое». Д – в конце слова – женщина. Леринд, придешь ко мне сегодня на девишник?
Я глотаю настоящее, патентованное, никакое не наше, свое, кислое дрожжевое, а несуррогатное, со жгучими пузырьками пиво и зажмуриваюсь от наслаждения, выпуская деликатную отрыжку. Отменное пиво, оно пленяет вкусом и всегда дает в голову сразу после первого глотка, и дарит ясность мысли, если вы не выпьете больше четырех бутылок.
-Девишник? У тебя? Ты что, замуж выходишь?
И Ната в полный голос заливается красивым грудным смехом, и все находящиеся в зоне слышимости люди, а конкретно мужчины, оборачиваются. У большинства на мордах почему-то вырисовывается мечтательное выражение рож. Она поправляет густые черные волосы, придавая им восхитительный беспорядок и, понизив голос, серьезно говорит:
-Лерочка… Пожалуйста, извини меня, если что не так, но этот девишник в твою честь… И не по поводу женитьбы, а к твоему дню рождения. Хотя, кто знает… Да и не совсем девишник, по правде. Раз уж ты сказала, что у тебя будем гулять в узком кругу, то позволь мне остальную кодлу разрулить у меня дома. Сливки кодлы. – Она останавливается и становится совершенно серьезной. – Леруся… Ты сама не знаешь, сколько у тебя друзей по факультету.
Пиво веселит меня и я спрашиваю:
-Девчонок… или парней?
-И тех, и других. Ты ведь настоящий талант, и, я уверена, даже гений визо, твои работы широко известны, а у нас в Университете тоже есть таланты… Ну, они так говорят. Я не разбираюсь так, как ты, но ты сможешь проверить, отделить зерна от плевел, наверняка тебе будет интересно поговорить с единомышленниками… Так ведь?
Я чокаюсь бутылкой с Натой и ржу от предстоящего веселья.
-Спасибо. А что, парни там не очень будут уродливые?
Ната прыскает и с улыбкой сообщает:
-Вот увидишь.
Я хватаю за локоть грустную Инну, и, полупьяная, кричу в восторге:
-А ты придешь?
Несколько минут назад, трезвой, я хотела уединиться с Инной для очень важного для меня разговора обо всем, а теперь я посчитала эту мысль абсурдной.
…
Я влезаю в самые узкие джинсы, надеваю эксклюзивный кружевной лифчик и самую тонкую блузку и бегу вниз, где меня ждет такси. Я чуть пьяна, и все мысли улетают из моей головы. Мне хочется веселиться. В кои то веки.
У дома Наты встречаю пару знакомых девчонок с парой незнакомых парней. Перекидываюсь с девчонками шутками, и стучу в дверь Наты. Дверь вызывающе не заперта, и мы вваливаемся.
Внутри материализуется еще один незнакомый и весьма крепкий квадратный парень, окидывает нас оценивающим взглядом, видит, что я одиночка, и принимает у меня курточку. Затем слышится требовательный крик Наты, и он спешно вешает мою куртку и исчезает. На его место заступает другой, не менее крепкий индивидуум, он складывает руки на груди, демонстрируя вздутые мышцы, и улыбается обнаженными белоснежными зубами и розовыми деснами. Таких специально приглашают на частные сборища, и они не пропустят никого, чье лицо не будет соответствовать сохраненным в их памяти. Улыбаться их в ихних конторах тоже учат, но лучше б, ей боже, не учили. Нафига кирпич красить позолотой?
В недрах квартиры слышится недовольный возглас, после чего давешний парнище-квадрат на одной руке выносит явно недовольного пьяненького, но смирившегося полнокровного детину и, извиняясь, протискивается со своей ношей мимо нас в дверь. Порядок будет полный, и это радует.
Входит еще парочка и в прихожей становится тесно. Я скидываю туфли и прохожу в гостиную. Там громко играет музыка и стоит дым столбом.
-Привет! – С южного дивана мне машут Дана и Инна. Дана отпихивается от целующего в белую шейку парня, который мне также незнаком, тут же оборачивается, с улыбкой шепчет ему, и бежит ко мне, развевая белые волосы. Милая пухленькая Данка. Инна безжизненно сникает, но мне нет дела.
-Именинница! – Кричит Дана и повисает на мне. Только она умеет повиснуть на мне, учитывая, что я ниже ее сантиметров на шесть и легче кило на десять. Целует в щеку и, весело сверкая глазами, спрашивает:
-А ты, говорят, замуж выходишь! Нет, шучу. – Дурацкая шутка, которой я ослепительно улыбаюсь, явно внедренная самой Натой. И тут же, мне на ухо: - Но все к тому.
-Почему это? – Я перенимаю веселое настроение Данки и стискиваю ее в шутливых объятиях. – Кто тебе сказал?
-Да никто, но я подумала… Тут, знаешь, мальчик… Марк… Он в тебя влюблен с первого курса. Как-то проболтался и теперь все знают. Он учится на визионическом, параллельном с тобой… Все девки по нему сохнут, а он…
-Погоди… - Я начинаю трезветь. – Почему ты, все, знаешь, знают, а я нет? И вообще, как он тут оказался? И в самом деле, все уже знают? – Сладкий ужас охватывает меня.
-Ты не сердись, - лопочет Данка, доверительно заглядывая мне снизу в глаза, - я все разбалтываю, не смогла удержаться. Он, как это… Короче, он боится подойти к тебе, он очень робкий… И мы… я, Ната… еще твои подруги… Мы решили пригласить его к Нате, чтобы он с тобой встретился. Ты хоть поговори с ним, ладно? Он славный… Красавчик, сил нет!
-Данка, - я в притворном отчаянии всплескиваю руками, - ты тогда познакомь нас, что ли?
-Нет, - пищит Дана, - вот соберемся, Ната вас познакомит.
И прежде чем я смогла возразить, она слезла с меня и убежала назад к своему парню, не переставая кидать на меня озорные взгляды.
…
Стол посреди гостиной комнаты почти накрыт. У Наты жилище большое, размером с половину этажа в общежитии нашего курса, и, с тех пор как большинство ее родственников разъехалось вникуда, пустуя занимает почти весь этаж формально жилого дома. Да и родителей что-то не видно. Я помню, что у Наты было действительно много родни. В те времена, когда был жив мой дед… Драные репрессии, мать их.
Входит Великолепная Ната, встречаемая аплодисментами и вежливым свистом, и вкатывает пышущий жаром огромный многоэтажный пирог, требующий искусной и хлопотливой выделки, вместе с ней Инна с блюдом холодных невиданных и неетых закусок из-за границы, включаюших в себя знаменитых курортных вареных в бульоне раптозавра клешнястых ластозухов, а замыкали процессию двое парней, осторожно влекущих чугунный лист коронного плова с океанскими моллюсками и семью сортами специй – сделанным по фамильному рецепту. Семья Наты была действительно сказочно богата, если пользовалась дарами самого Океана.
Немного суеты под предводительством Наты, и все это благоухающее вкуснейшими запахами великолепие разместилось на столе. Все чинно расселись вокруг, и я скромно угнездилась с самого краешка.
Ната, как истинная хозяйка, дала знак, и мужчины, немного суетясь, бросая на нее мечтательные взгляды, разлили вино по бокалам. Я втайне надеялась, что за мной будет ухаживать мой неведомый обожатель, но вина мне налил сидящий рядом кавалер Даны. Я слегка разочаровалась, но не перестала надеяться на сюрприз.
-Товарищи, юноши и девушки, - Заговорила Ната таким глубоким и таинственным голосом, что я аж вся подобралась в предчувствии скоро раскрытого откровения, - Я пригласила вас всех с надеждой, что любящий обретет в конце концов свою половину, и, молюсь, что половина не заставит другую долго ждать. – Ната пару секунд обводила нас всех секретным взглядом, а потом, сделав вид, что готова опустошить свой бокал, внезапно добавила:
-Кстати, среди нас есть та, которая достойна пожеланий любви более, чем кто бы то ни был. Прошу выпить за Лерочку, мою давнюю подругу, у которой очень скоро будет день рождения. Лерочка, позволь поднять тост за тебя.
Я поднялась, ибо та, которую я все еще считала подругой, хотя вовсе не давней, назвала меня. Я не замечала, что эта даже не пьеса, а спектакль, чрезмерно напыщена. В своей гордыне я все воспринимала за чистую монету. Я не догадывалась, чем это обернется для меня. Именно поэтому не думала. И получила по заслугам. Но потом. Сейчас я содрогалась и заискивала.
А сейчас все одобрительно загомонили, поздравляя меня с наступающим, чокались, выкрикивали и улыбались. Я смотрела вокруг, на добрые умные лица знакомых и незнакомых, на сияющие, такие доброжелательные лица, что поняла: вот она, половина счастья, среди друзей.
Мне дали немного перекусить, а затем стали подходить поклонники и поклонницы моего творчества. Некоторые протягивали репродукции с каких-нибудь из моих работ, прося автографа и пожелания. Другие просили объяснить, что именно я имела ввиду. Что чувствовала, рисуя. Какие у меня творческие планы. Я подписывала, объясняла, рассказывала, и меня слушали внимательно, спрашивали еще, и благодарили. Кое-кто высказывал свои бунтарские взгляды на изобразительное искусство и даже спорил со мной, но я была достаточно подкована теоретически, и имела еще более опыта практического, чтобы иметь собственное прогрессивное мнение, с которым ранее соглашались и мои косные учителя, поэтому спорщики в конце-концов смущенно смолкали один за другим. Сладкое бремя славы скоро скисло, и я изо всех сил отмазывалась высокопарными фразами, так как знала, что эти любители все проглотят из уст знаменитости. Не объяснять же им то, что росло, страдало, ломалось и снова росло во мне долгие годы…
Когда основной поток поклонников рассосался (я насчитала что-то около двадцати человек), подсел парень, представившийся второкурсником таким-то, и поинтересовался о моих связях в мире искусства, а именно: о директорах галерей, их заместителях, критиках и о ком угодно в круге изобразительной богемы. Он принес несколько фотографий с рисунков собственного сочинения и умолял меня их посмотреть и замолвить. Я с энтузиазмом согласилась, и нашла два действительно интересными, но скорее от того, что была уже навеселе и в слишком благодушном настроении от появления хоть одного отдаленно похожего на живописца, чтобы огорчать кого бы то ни было. Дав несколько обнадеживающих обещаний, в которые и сама тогда поверила, я, отдуваясь, пошла искать Нату.
Ната стояла возле бара и рассматривала этикетку бутылки с вином, которую медленно поворачивала в ладонях.
-Натка, где ты нашла столько чудиков? – я упала плечом на стенку бара, обмахиваясь ладонью, - они все с младших курсов, да? Хотя тот кент со второго курса – он не окончательно безнадежен.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Суббота, 21.11.2015, 09:33 | Сообщение # 13 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| Ната стояла возле бара и рассматривала этикетку бутылки с вином, которую медленно поворачивала в ладонях.
-Натка, где ты нашла столько чудиков? – я упала плечом на стенку бара, обмахиваясь ладонью, - они все с младших курсов, да? Хотя тот кент со второго курса – он не окончательно безнадежен.
Ната задумчиво смотрела на бутылку еще пару секунд, и я подумала, что музыка заглушает мой голос и стала было повторять фразу, повысив голос, но тут Ната подняла голову:
-Да, я слышала. Слушай, пошли на кухню. Духотища. Ну и надышали здесь, надеюсь, что не напердели… Хочу дать тебе попробовать этот сорт. Недавно вывели где-то за границей. Контрабанда… Крепкий, мягкий, и жутко полезный. Врачи рекомендуют, и я, как врач…
Я еле разобрала ее бормотание за молотящим со скоростью звука супермодным хитом. Чем то она озабочена. Она то?
Вечеринка шла полным ходом, и я продиралась за Натой мимо ломающихся парочек, которым на все было побоку. Моя слава с легкой Натиной руки взлетела, как кирпич, и с кирпичовой изящностью потерялась под ногами. Да и не жалко.
-Натка, а где мой воздыхатель, о котором все знают, кроме меня? – Я забыла, что о нем упомянала только Дана.
-Он скоро будет, - Ната взяла меня за руку. – Идем же.
-Подруга, что за таинственность? – Я давно не танцевала, а я обожаю и умею танцевать, поэтому мне хотелось танцевать прямо сейчас, а парной кандидатуры все не подвертывалось.
Мы вошли в кухню и Ната прикрыла озвукованную дверь, отрезая шум. Молча подошла к столу и стала вкручивать штопор в пробку бутылки. Я ждала с циркулирующим адреналином в крови, и мне не терпелось узнать. Черт, что она медлит? Я не знала, куда деть руки, все во мне вибрировало, я хотела вскочить и подвигаться. Но я получила хорошее воспитание, и терпеливо ждала. А она на самом деле озабочена…
Ната коротким рывком выдернула пробку. Сильная девушка, промелькнуло в моей голове.
-Бери, - Ната наполнила два глубоких фужера и один протянула мне. Задумчивое выражение наконец ушло с ее лица. Она улыбнулась и подняла фужер.
-Хочу выпить с тобой за… - Тут она спотыкается посреди фразы и опускает глаза. - Хотя, должна вначале сказать тебе одну вещь. Я сегодня думала, и поняла, что ты все-таки была права. Насчет того, что ты дружишь только с… Нет… Спишь только с… Нет, господи, прости… - Она ожесточенно провела ладонью по лицу. - Что ты готова спать только с парнями, в которых влюблена. А я… Я не думала об этом. И знаешь, что сегодня до меня дошло? Что я сама влюблена. В Марка. Но ты не перебивай меня, пожалуйста, выслушай до конца… Он на самом деле классный парень, интересный, добрый, слова грубого не скажет, умный. Сколько я за ним наблюдала… И он робкий с девушками, он ни с кем из них не гулял. И он привлек меня именно тем, что он такой… Чистый, наивный… Я не смогла заставить себя затащить его в постель, сама себе запретила. Я хотела понравиться ему не своей внешностью, а как человек. Я гуляла с ним несколько раз, пыталась развлечь его, заинтересовать… А он отвечает вежливо и улыбается так растерянно, как затравленно… Он догадался, что я за ним ухлестываю, а отказаться гулять со мной стеснялся, боялся меня обидеть…
Тут Ната всхлипнула.
-Я дура… Пустышка… Поэтому он был таким холодным… Ему нужна умная… Как ты…
Я поставила фужер на стол и обняла ее, гладя по волосам. Она прижалась ко мне, как ребенок, молча заплакала, и я даже сквозь хмельной дурман ощутила бесконечную нежность к этой сногсшибательно красивой, обожаемой многими, но никем не любимой по-настоящему, а значит, одинокой девушке. Моей подруге.
Я посадила Нату на диван и присела рядом, ободряюще держа ее за руку. Я не имела ничего сказать ей, она могла только высказаться до конца.
Успокоившись, она продолжила.
-Я не могла больше навязываться ему, и спросила, нравлюсь ли я ему. От отчаяния - знала, что он ответит, но надеялась… Он ответил, глядя мне в лицо своими невинными святыми глазами, от которых меня в трепет кидает… Ответил, что он влюблен в девушку с визо-курса. Я сначала не поняла, что это ты. Потом сказал, что она такая же застенчивая и одинокая, как он, и пишет картины, и некоторые даже продались, тогда я догадалась. Ведь все остальные у вас бездарщины… Я домой убежала, ревела весь вечер…
Я смахнула платочком слезинку с ее ресниц. Бедная, бедная Натка. В такие моменты и постигается истинная сущность человека, сколько бы масок он на себя не навесил.
Ната вымучила жалкую улыбку в ответ на мою ласку. Она сидела, сгорбившись, и я снова привлекла ее к себе.
-Помнишь, я тебе звонила? Предлагала позвать парня к тебе, а ты отказалась? Вот, я имела в виду Марка. Но тогда ты не знала того, что знаешь сейчас. А теперь, Лерочка, родная моя, давай все-таки выпьем. За тебя, гораздо более счастливую, чем я. И не спорь, ты это заслужила.
Мы пьем превосходное вино. Я помогаю Нате привести ее в порядок. Она благодарно чмокает меня.
-А теперь я быстро отвечу на твои вопросы, ведь ты заждалась, правда? Итак, я провела опрос среди учащихся на визо-курсе; развесила пару листовок: кто бы хотел встретиться со знаменитой Лерой Вальк, художницей, именно поэтому явились все эти чудики. Ты не беспокойся сейчас, если бы пришли какие-нибудь психи, парни, которых я особо пригласила, навели бы порядок. Я обо всем подумала. А насчет Марка… Позвони ему, он ждет. – Ната протянула мне мини-коммуникатор. – Номер в памяти, только нажми кнопку.
Я взяла новомодную трубку МК. Тем временем Ната налила еще два бокала и я послушно опустошила свой до дна. И нажала кнопку набора номера. Всего два звонка.
-Марк слушает, – прозвучал в трубке красивый мужской голос. Ната тактично вышла из кухни, а у меня потеют ладони.
-Марк, привет… Это Лера. – Я немного смущаюсь и мой голос слегка хрипит, поэтому я откашливаюсь. – Я у Наты. Хочешь прийти?
-Спасибо. Лера… Я давно хотел увидеться с тобой, но… Понимаешь…
-Не извиняйся, - говорю я мягко, - я знаю, как трудно говорить по телефону, поэтому приходи. Я выслушаю тебя так… лицом к лицу.
-Я скоро буду. Лера, спасибо, что позвонила.
…
Я наконец-то встретила того, кто в меня влюблен, или даже любит. В меня, маленькую и тощую, с обесцвеченными после последней “рыжей” попытки и постриженными кое-как волосами, как я всегда себя карнала в стиле “творческий беспопрядок”, с дохлой грудью и детским личиком. И он еше более робкий в романтических отношениях, чем я. Значит, мне нечего бояться? Опухнуть можно. Неужели так везет?
Я скрепя сердце позволяю Нате открыть на звонок дверь и толкусь рядом среди уменьшившегося количества расслабляющихся парочек, как будто ни при чем. И вот Ната уходит, найдя меня взглядом. Бедняжка, как я ей сочувствую, но Марк сам должен сделать свой выбор…
Я, храбрясь, чуть не подпрыгивая, подхожу к высокому, стройному парню и предлагаю:
-Давай, помогу раздеться. – Тут я первая краснею и поправляюсь: - Давай, подержу куртку, а ты разувайся. Да, я Лера. Привет. А ты…
Парень вручает мне тяжеленную кожаную куртку.
-Марк. Привет, Лерочка… - Опомнившись, выхватывает куртку, чем зарабатывает очко моей симпатии.
Я провела Марка в комнаты, заставила отведать знаменитого почти расхватанного едоками Натиного плова и пирога и выпила с ним по стаканчику. В голове мелькнула мысль, а не напоить ли мне его, чтобы он раскрепостился, но подумала, что это будет несколько подловато, да и не нужен он мне пьяный, я слишком многое хотела у него узнать. Однако вино ударило мне самой в голову, и я решила повременить с расспросами и потащила Марка танцевать. Танцующих почти не осталось, а гостиная Наты была достаточно велика и темна, чтобы мы чувствовали там себя вполне вольготно.
Марк оказался неплохим танцором, я почти не вела его. Музыка под конец вечера была большей частью медленной и мелодичной, и я, чувствуя рядом мужчину, которому захотела понравиться, совсем размякла и стала провоцировать его на откровенность. Пора ему показать свое отношение ко мне.
Я как-бы невзначай прижалась к нему и спросила:
-Марк, мне тут всякого наговорили… Что я тебе нравлюсь… Ты не подумай, что я сразу из-за этого на тебя клюну, но ты покажи мне, как я тебе нравлюсь. Или почему. Или из-за чего… Черт, извини, я немного пьяна, но ты меня понял?
Марк секунду обдумывает ответ.
-Ты в самом деле мне нравишься. Я как-то встретил тебя в Университете вместе с подругами, и нечаянно подслушал ваш разговор. Это было полгода назад. Вы сначала говорили о соотношении светлых и темных тонов на картинах великих мастеров, а потом ты сказала, что каждый окрашивает свои творения в те цвета, в которые выкрашена его душа. Пусть не обязательно картины, но свои поступки. И тогда я понял – ты умная, тонко чувствующая девушка… Я видел твои картины. Твоя душа яркая, глубокая и хрупкая, как образы на твоих холстах.
На переменах ждал тебя там, где ты проводила эти минуты – возле ученической экспозиции, рядом с аудиторией твоего курса, там всегда полно народу. Ты словно стала моим наваждением, а я мог только украдкой глядеть на тебя, я даже не слышал твоего голоса из-за шума.
Я словно громом пораженная.
-Но почему ты не подошел ко мне?
Марк горько улыбается:
-Боялся разочаровать тебя. Не обижайся, но ты выросла в богатой семье, и ты талантлива. А я всего-лишь один из многих, и наверняка многие бы хотели заполучить тебя ради состояния твоей семьи, ради связей, подмазаться к твоей славе. А я… - Марк умолк.
-Тогда докажи мне. Покажи, как ты меня любишь. – Я отстранилась от Марка и нашла его глаза в полумраке. Я эабыла, что нет у меня никакого состояния, и связей вообще нет, и слава моя вилами на воде написана. Но я неосознано продолжала играть роль второго плана в чужом спектакле.
-Я попытаюсь… - прошептал Марк.
Мелодия закончилась, и парочки потянулись к выходу. Но я не обратила на них внимания, так как Марк, взяв меня за талию, смотрел мне в глаза, и в них я читала его заботу, ласку, преданность…
Прошло очень много времени.
Я стояла, раскрыв рот, а он перебирал пальцами мои волосы, гладил меня по лицу.
Я судорожно вздохнула и потянулась к его губам. Он встретил меня, и мы миллиард мгновений лихорадочно вкушали друг друга. Я только понаслышке знала об использовании языка в поцелуе, а теперь опробовала и ощутила воочию, и чуть не задохнулась и не задушила Марка, прильнув к нему. Однако Марк был гораздо выше меня, и в итоге я сползла вниз, истратив силы.
-Пойдем, - с трудом дыша, я повлекла Марка в одну из спален Натиной квартиры. Мне не хотелось внимания посторонних, я мечтала только о поцелуях наедине с понравившимся мне человеком. Спотыкаясь, мы стремительно ввалились в комнату.
-Садись, - я толкнула Марка на кровать и приземлилась рядом. – Целуй меня, это так прекрасно…
Марк мягко повалил меня и поцеловал в шею. Я попыталась прижать его к себе, так как такое продолжение мне очень понравилось, но он уже расстегивал на мне блузку.
-Подожди, - он расстегнул последнюю пуговицу, и я ухватила его ладонь. – Не спеши, разве тебе мало просто целовать меня? Ты меня любишь, завоюй меня, но постепенно…
Он снова стал целовать меня, мои плечи, мои руки. Я не успела перевести дыхание, а Марк расстегивал бретельку моего лифчика. Я отпихнула его руки и лифчик сполз от моего движения, обнажив мою стремную грудь, я стала отпихиваться еще яростней, но он ничего не понимал, и становился все настойчивей.
…
Тогда я дала ему пощечину. Это был конец.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Суббота, 21.11.2015, 13:27 | Сообщение # 14 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| -И ты в самом деле думал, что ЭТО ЛЮБОВ? Звук умер, и тени, отступившие от меня и, казалось, навеки утонувшие в океане пережитых кошмаров, опять въелись в мой разум, не дав времени измениться. Я вновь буду тем, чем была.
Заклинание рассеялось. Минуту мы сидели рядом, не глядя друг на друга. Я попросила, приводя в порядок одежду:
-Отвернись.
Потом я спросила:
любовь? – Он не ответил. – Когда девушка нравится, ты хочешь ее, но даже не спрашиваешь, хочет ли ОНА близости? Я, кстати, была бы не против, но ты думал только о себе, и теперь уже поздно. Слишком поздно. Несчастный Марк, ты влюбился не в ту девчонку, и ты слишком недалек, чтобы понять, почему я тебе отказала.
Я встала, сделала шаг к двери, повернулась к нему.
-Может, тебя подхлестнуло то, что я первой стала целовать тебя? Тогда я скажу: девушки вообще романтичны от природы, и поцелуй от них не обещание начала романа, а чаще лишь знак расположения… Особенно когда целуешься с парнем, в которого почти влюблена. Но ты не знал этого, так ведь? И я прощаю тебя.
Марк выглядел сильно подавленным, и мне бы стало жаль его неделю назад. А сейчас я испытывала равнодушие, в ответ на равнодушие всего мира ко мне.
-Марк, - громко сказала я, - посмотри на меня. – Я шагнула и за подбородок подняла его лицо. Он медленно высвободился и больше не отводил глаз. – Ты ничего не хочешь мне сказать? Я не хочу, чтобы мы расстались… таким образом.
Он тяжело вздохнул.
-Мне жаль, что так получилось. Я виноват перед тобой. Я не совсем плохой человек, но не мог поступить иначе. И я благодарен тебе, что ты оказалась такой, как я о тебе думал. Вот только я сам не смогу простить себя…
Я дернула его за руку, не в силах поднять, но понуждая подняться.
-Марк, что ты мелешь? Я простила тебя, и не намерена наблюдать истерик. Мало тебе одной пощечины? Веди себя как мужчина, не заставляй меня чувствовать себя виноватой. Я не хочу быть твоим наваждением, отпусти меня с чистым сердцем!
Он грусно покачал головой.
-В произошедшем нет твоей вины. Но ты не можешь прощать меня. И ты стала моим наваждением, хотела ты того или нет. Прошу, просто забудь меня, я такой же актер в чужой пьесе, как и ты, а ты слишком хорошая. А теперь, Лера, иди домой. Ты светлым воспоминанием останешься в моем сердце. Не позволяй никому играть с тобой. Я желаю тебе любви, ты сможешь найти ее. Иди.
Марк мягко, но настойчиво подтолкнул меня к выходу. Его лицо извинялось передо мной, и я не сумела сказать колкость. Обиды не было. Была пустота. И я закрыла за собой дверь.
…
Ната, чему-то улыбаясь, отворяет дверь спальни, из которой несколько минут назад вышла Лера.
Она видит сидящего на краю кровати Марка и медовым голосом осведомляется:
-Ну что, сладенький, тебя можно поздравить?
Ната, как и Лера несколькими минутами раньше, поднимает его лицо за подбородок. Но сейчас пальцы девушки ласкают, они обходительны и неторопливы.
-Хотя, я знаю, ты ничего не успел с нею сделать, что-то быстро она ушла.
-Или, может быть, - равнодушно продолжает она, - все случилось так быстро, как ты ее хотел? Как гребаные кролики? Раз-раз, ах-ах, пока-пока? – Ната ставит ногу в черной туфле на каблуке-шпильке ему на грудь и резко опрокидывает Марка на кровать. – Ты сильно хотел эту недоношенную?
-Скажи мне, - елейно вопрошает Ната, - как все произошло?
-Она не захотела, - тускло отвечает Марк. – Отстань от нее.
Ната рывком раздвигает его колени и, не оставляя ему шанса, вдавливает носок туфли ему между ног.
-Я же просила, сладкий, чтобы она не ушла неудовлетворенной. Или ты больше не мужчина? Или я плохо тебя просила? Или она показалась тебе такой распоследней дурнушкой, что у тебя не встало?
Она давит и крутит носком туфли.
Марк хрипит:
-Прекрати… Ее мораль не чета… нашей, я не смог ее одурачить… Она запутавшаяся, но чистая, оторванная от реальности девочка…
Ната раздумывает. Очень долго.
-Хорошо, я уберу туфельку… - Она ставит ногу на пол и Марк сдвигает колени, массируя пах обеими ладонями.
Ната закуривает тонкую сигарету и скучающе следит за самцом на постели, как тот тешит свое ущемленное достоинство.
Потом она швыряет сигарету на пол и пренебрежительно выцеживает:
-Сопляк… Засранец… Что ты можешь сказать в свое оправдание?
Марк устало говорит:
-Ната, я сделал все что мог. Она слишком не от мира сего, у меня даже не было шансов…
Ната поворачивает к нему в последнее мгновение принявшее безмятежное выражение лицо:
-Не называй меня по имени, пьеса еще не сыграна. Да, простачок, наверное, ты прав… Даже скорее всего. Но ты не оправдал доверия… и теперь… ПОШЕЛ ВОН! – Последние два слова Ната отхаркнула с бешеным презрением.
Когда Марк стремглав проносился мимо нее к выходу, она схватила его за ворот рубашки.
-Подожди… Я пошутила. Прости меня, хорошо? – Ната толкнула его обратно в спальню. Прижала к стене и поцеловала его закрытые глаза. – Так тебе нравится, чтобы были хорошие сны?
Она стала раздевать его.
- Хоть ты и не заслужил, но я сделаю тебе хорошо. Расслабься. Забудь эту фригидную милку. Не оценить тебя… Идиотка… Давай поиграем…
Она протянула руку и включила верхний свет. Затем сдернула покрывало с постели.
-Ты хочешь увидеть меня всю? – прошептала Ната, расстегивая ремень на брюках юноши.
-Да… Моя госпожа…
-Кого ты любишь больше всех на свете?
-Тебя, моя госпожа.
-На что ты готов ради меня?
-На все… моя госпожа…
-Хороший, умный мальчик. – Ната начинает целовать Марка. Он жадно глядит в ее черные, как самая темная ночь, глаза, впитывает ее страстные, умелые, жаркие губы.
Белье Марка соскользнуло на пол.
– Я знаю - ты старался, и сегодня я буду твоей девочкой. Очень, очень послушной… Сделай с моим телом все, о чем ты и мечтать не мог. А я помогу тебе… Садись.
Ната поставила рядом с ним стройную ногу, обтянутую черным чулком.
-Снимай, но только попробуй порвать…
Марк осторожно скатал чулок с этой шикарной ноги, затем она повернулась к нему другой ногой. Он исполнил требуемое.
-Умница… А теперь смотри.
И девушка стала нарочито медленно, в плавном, вибрирующем, сводящем с ума танце стаскивать с себя одежду, вещь за вещью. И она была права, убежденная, что Марк не видел ничего более захватывающего и волнующего. В обольщении она была непревзойденной профессионалкой. Это знали многие.
Оставшись совершенно обнаженной, Ната несколько раз повернулась, зовуще изгибаясь, демонстрируя себя во всех ракурсах и не переставая гладить и ласкать то тяжелые, высокие полушария грудей, то томительно тонкую талию, охваченную золотой цепочкой, то плоский утлый живот, крутые бедра, упругий круглый зад с ямочками. Ее тело было так же совершенно в своей красоте, как и лицо.
Потом Ната скользнула на кровать рядом с Марком, легла на спину и медленно, бесстыдно потянулась, сладко постанывая, разводя и сводя ноги. Гладкая, как бархат, оливковая кожа матово блестела в ярком свете. Длинные волосы цвета воронова крыла разметались по простыням.
-Иди ко мне… - мучаясь, простонала девушка. Она уже погрузилась в пучину предстоящего секса, каждый мускул ее сильного тела то напрягался, то расслаблялся. Она была сушеством, распространяющим тягучее, остро ощущаемое плотское, животное желание, и им же питающееся. Вечная, идеальная суперсамка, лишающая разума, жрущая и высасывающая, отдающаяся и ничего не дающая взамен; позволяющая брать, и забирающая все.
-Я ухожу, - прозвучали слова в звенящем, как стальные струны, воздухе. Атмосфера жара каплями жидкого кислорода упала вниз, и невидимые раскаленные оковы, замерзнув до абсолютного нуля, осыпались осколками и распались в прах.
-Как ты сказал? – Еще не придя в себя и не понимая, воскликнула девушка.
-Ната, игра закончилась. Я ухожу. – Марк натягивал рубашку. Его мужское естество было совершенно спокойно.
-Не смей меня так называть! Ничего не закончилось! Я твоя госпожа, и я не позволяла тебе уходить!
Ната вскочила и хлестко, изо всех сил, ударила его ладонью по щеке. Он пошатнулся и едва не упал. На лице Марка вспыхнуло ярко-красное пятно.
-Мне не больно. Мне уже дали пощечину, и она была самым приятным прикосновением, – мягко сказал Марк. – А сейчас ты дала по лицу самой себе. Лучше сядь, иначе мне придется успокоить тебя. Ты сильная, но все-таки я сильнее, вряд-ли ты захочешь с этим спорить. Ты не моя госпожа, и ты не права, смирись с этим фактом.
Ната смирилась и села. Она молча наблюдала, как он завершает процесс одевания.
-Малыш, что произошло? – Спертым голосом проговорила она. – Зачем ты со мной так? В чем я провинилась перед тобой? Ведь мы любили друг друга…
Марк поднял с пола блузку и протянул ей. Абсолютно голая Ната приняла ее и положила на колени, не делая попытки прикрыться. Все потеряло для нее значение.
-Ната, а ты хоть раз говорила, что любишь меня? Я думал, что полюбил тебя. В начале наших отношений ты была лучшей из всех, ты хотела стать всем для меня, так я думал, и я просто захотел быть с тобой, видеть тебя, обладать тобой… Я поверил тебе, думал, так и зарождается настоящая любовь. И беспричинная влюбленность стала привычкой. Частью игры, твоей игры, смысла которой я не понимал… Ты попросила влюбить в себя твою подругу, сказала, это послужит толчком в ее отношениях с мужчинами: “Первая любовь не бывает счастливой, зато ничто так не заставляет ощутить вкус жизни, и одновременно научиться на горьком опыте”, так ты говорила? Я подсознательно не поверил тебе, ведь сам в первый раз влюбился, но согласился - ведь ты знаешь, что говоришь, с вершины своего опыта, думал я… Я был идиотом.
Марк невесело рассмеялся.
-А эта девушка, которая на самом деле хотела в меня влюбиться, сказала мне, что тот, кто думает в первую очередь о себе, не любит. И я понял – игра должна закончиться. Ты много раз слышала от меня, что я тебя люблю, но я не ведал, о чем болтаю. Теперь я говорю: отпусти меня с миром, и Леру больше не трогай. Я приказываю тебе, я буду стоять за нее. Ты ведь никакая ей не подруга, верно? Твоя зависть к ней и жестокость со мной никогда не были частью твоей игры. Ты на самом деле такая, какой кажешься. Вся беда в том, что люди соглашаются играть с тобой, и это застилает им глаза. Они не могут понять, как не мог понять и я, что ты просто жалкая, ведь в душе ты пуста.
Он почти вышел из спальни, когда обернулся:
-Ната, чувствами не играют. Ими живут. Надеюсь, ты поймешь это.
Входная дверь хлопнула. В огромной пустой квартире сидела безумно красивая девушка, скомкав в ладонях блузку. Ее челюсти было крепко сжаты, а глаза закрыты. Казалось, она спит сидя.
Свет в квартире погас. Ната открыла глаза.
-Ничто не заканчивается, не доведенное до конца. Ты уже выиграла, и мне нет смысла продолжать. Но пьеса еще не завершилась. И я играю дальше.
…
Наконец, я оказалась дома. Щелкнула выключателем, но свет не зажегся. В городе отрубили ток, как мило. Я только рассмеялась, скидывая с себя одежду, я знала, где искать.
Вытянула пучок свечей из комода и коробок спичек. Руки тряслись, и я, чиркая, сломала несколько, пока не зажгла одну, затеплила свечу и накапала воска посреди стола. Какое варварство, мать-перемать! Воткнула в мягкую лужицу свечу и пошла неровным шагом в неровном свете к бару. Вечеринка продолжается!
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Воскресенье, 22.11.2015, 10:56 | Сообщение # 15 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| По пути я разорвала на себе блузку, осыпав пол градом пуговиц. Затрещал лифчик (и на кой я его ношу, маскировать мои пупырышки, что-ли? Да идите вы в пень мшистый, продырявленный!), который я закинула в дальний угол. Жадно глотнула из горлышка. Джинсы стянула вместе с полупрозрачными трусиками. Мать твою, ты что, грошовая шлюха, надевать такое говно? Дура набитая, а ищешь чистой любви…
Очередную свечу я прикрепила к рукомойнику. Она все нмкак не хотела прилепляться. Я глядела в зеркало в ванной комнате, не забывая прихлебывать вино из бутылки. Зеркало было от пола, и я отражалась в дрожащем свете, вся раскрашенная причудливой игрой теней. Неужели парни любят за красивую внешность? Стоп, идиотка, и ты считаешь себя умной? Давай, шевели мозгами, анализируй! Только не сбейся…
Да, им нравятся стройные, красивые, крутобедрые, высокогрудые; веселые, щебечущие чепуху, простодушные, доступные, умелые в сексе. А я?
Я, откинув ложную скромность перед самой собой – все-таки умная, внимательная, чуткая, откровенная, добрая, рассудительная и благодарная, отзывчивая и предупредительная, я правдивая, или по меньшей мере изо всех сил стараюсь стать всем вышеперечисленным. Но это внутри. А так я бываю дерзкой и едкой, почти грубой, но только на словах, на грани фола, и в очень дурном настроении, потому-что сволочная жизнь заставляет, и я не успеваю осознать ошибок, осмыслить их и превратить в силу мудрости. Я не могу скрыть своей сущности, мягкой, как тело улитки, но я и не могу не быть жесткой и ехидной в самом начале знакомства, не имею храбрости показаться без маски, потому что мягкость всегда принимают за слабость и доступность. Били меня раньше по морде (образно говоря), теперь не хочу. Да и то иногда получаю. В общем, нет во мне ничего престижного: умелости в сексе, доступности, послушной глупости, веселья, красоты и больших сисек. Всякая х-рня набралась: ум, мораль, порядочность, идеология, понимаешь…
Но моя маска так тонка, и люди хорошие встречаются, вернее, эмбрионы хороших людей, чуть подпорченые и извращенные (но и я не без изъяна, конечно, но я вижу свои косяки и стремлюсь к их искоренению), но почему ни у кого не хватает терпения пробить ее? А главное – желания?
Я почти догадалась, но я еще не изменилась. Я все еще играла роль в чужой пьесе, и пьеса не была доиграна. Я не могла стать сама собой до ее конца, и не знала об этом. Я просто свалилась, одурев от спиртного.
Я снова видела сон.
Ната пригласила меня на прогулку в У-парк за свой счет. Я никогда не была в нем, так как мне еще не исполнилось девятнадцать, но Ната была старше на год, а я вскоре должна была стать именинницей, и мне дали желтую карту.
Ната таскала меня по местам развлечений, от тира, в котором можно было пострелять настоящим боевым лазером по выглядящим почти настояшими движущимся макетам воздушной и бронетехники армий, осаждавшим Денедд в период эпохи экспансивных завоеваний, до симулятора любовника с внесенными в компьютер обликом и характером – до мельчайших деталей.
-Только не задерживайся дольше часа, каждая лишняя минута будет стоить мне пятьсот восемьдесят девять махден. – Ната смеялась и ерошила мои волосы.
Я отпихиваю Нату и кричу:
-*****, ты и так отбила от меня всех мужиков.
Я бью ее кулаком в лицо, а Ната целует меня в губы и находит пальцами мое сокровенное местечко.
-Ведь так тебе это нравится, ты, маленькая сладострастница? А ведь никто, кроме меня, не был с тобой так любезен?
Я кричу, но не могу оттолкнуть ее.
Я заставляю себя проснуться, и ласкающие пальцы Наты превращаются в мои собственные. Я сажусь на ковер в ванной, и мое нагое тело сокращается от мучительного наслаждения, больше похожего на боль агонии.
-Пошла вон, ***** драная, он только мой. - Я хватаюсь за край ванны, и меня тошнит. – Боже, я схожу с ума…
Еле дотащившись до кровати, я провалилась в продолжение сна.
Я окружена тенями. Они кружатся вокруг, переплетаясь, сливаясь, иногда пролетая сквозь меня. Абсолютная тишина. Тени начинают обретать лица. Многие я знаю, но ни одного не помню. Затем появляется звук. Десятки голосов. Я слушаю, и сотни образов калейдоскопом возникают в моем мозгу. Я вижу все свои ошибки, проступки. Голоса обвиняют, требуют. Я прикасаюсь к своему лицу, которое начинает обжигать мертвенный холод, и чувствую каменную маску, о которую ломаются ногти. Я погружаю кровоточащие пальцы в отверстия маски и мои глаза лопаются, как виноградины. Я погружаю пальцы вглубь и рву маску изо всех сил. Проще оторвать голову. Я лишилась глаз, но образы не исчезают, а тени свиваются в два пульсирующих кольца, каждое их которых проходит через одно из отверстий маски. Сними маску, говорит далекий голос, а если не можешь снять, то терпи. Стань маской, отвечает близкий голос, и тебе не придется терпеть. Терпи, и сможешь снять маску, я помогу тебе, говорит первый голос. Не надо терпеть, это слишком больно, отвечает второй, и ты сама поможешь себе. Я падаю на покрытый зеркальным камнем пол и бьюсь о него лицом. Да, поощряет второй голос, разбей зеркало, стань зеркалом сама. Не надо, умоляет первый, посмотри в зеркало, и ты увидишь себя без маски.
Я сажусь на холодный потрескавшийся камень. Не хочу терпеть, пусть все закончится.
Кто-то касается меня. Я вижу прекрасный образ, который кивает мне. Ты выбрала, и станешь сильной и прекрасной, как я.
Она еще не выбрала, я помогу ей, она не смогла разбить зеркало, – темный печальный силуэт вдали.
Я поднимаюсь и стараюсь разглядеть его, но тут все пропадает. Я просто сплю, и, проснувшись, не вспомню того, что видела. Однако, ничто не уходит бесследно.
…
Я очнулась, дрожа, лежа на полу. Нос болел, видимо, я ударилась им об пол, когда скатилась с кровати. И не проснулась. По полу дул пронизывающий сквозняк, и я, прижав ладони к замерзшим щекам, подумала, не выберет ли новоявленный вирус меня легкой добычей. Стоит употребить пару таблеток…
Черт, так напиться… И, наверное, следовало. Прочистила себе мозги, впредь будешь умнее. Марк, отвергший Нату, попытался приволокнуть за мной. Я всыпала ему, расстроилась, разнюнилась, поэтому нажралась, как свинья. Размечталась о небе в алмазах… Теперь вставай, пей средство от похмелья и готовься к совершеннолетию. Очередному дню рождения. Только сегодня я не буду такой, как всегда. Я найду себе пару и заставлю согреть меня. Гадство, и долго я мерзла на полу?
Натка, зажравшаяся нимфоманка и лесбиянка, безусловно права. Как можно испытывать нежные чувства к этим животным, имеющим болтающиеся мозги между ног? Отныне я буду выслеживать их, как самка океанского сталкера, находить, использовать их. Блин, идиотские таблетки, пора вам действовать, задолбала эта чертова поганая сраная сучья боль в башке…
Любовь, мать твою, я плюю на тебя. ТЫ НЕ СУЩЕСТВУЕШЬ! Больше я не собираюсь быть одна. Я знаю много способов привлечь и удовлетворить мужика (пусть в теории, но это неважно) и без всякой любви, и отныне не буду стесняться. Я лила из-за вас горькие слезы, теперь ваша очередь встать на мое место.
Начало положено. Голова проясняется, я закутываюсь в теплый халат. Кошусь на зеркало, и после секундного колебания набрасываю на него полотенце. Достало ты меня своим отображением глупой инфантильной физиономии, ненавистной хари, разбить бы тебя в кучу мусора. Но это подождет. Обойдусь и без тебя. Скоро я стану другой.
Я роюсь в косметике, которую понемногу закупала долгие годы, и которой почти не пользовалась, и извлекаю тюбик черной помады. Нахожу тушь для ресниц и черный тон для век. Вываливаю косметичку в раковину и отыскиваю баллончик жесткого лака для волос. Теперь я экипирована. Оставшееся барахло выкидываю в унитаз и смываю воду.
ТВ сообщил мне, что ночью опять имела место попытка захвата контроля над частью энергостанций страны бандой хакеров, состав которой известен и устранение коей к данному моменту практически завершено. Программная составляющая Информатория затронута не была и его защита в превентивных целях усиливается новейшими разработками лучших программистов. Правительством выделены дополнительные бюджетные средства для борьбы с преступлениями в виртуальной среде, а законодательством ужесточаются меры наказания за последние. Мне было совершенно все равно, я занималась решением собственных проблем.
Я набрала номер Наты.
-Ната, я передумала.
-Что именно, Лерочка? – Ната зевает, явно только проснулась.
-Я приглашу на день рождения парня.
-Как интересно. Он что, тебе давно нравится? - С легкой иронией спросила Ната.
-Да не то чтобы… Просто мне любопытно, он очень странный, хочется его прощупать.
-Прощупать… или пощупать?- Обычная шуточка Наты, но я весело смеюсь, и она, видя, что я не собираюсь беситься, смеется в ответ.
-Именно. Короче, Натушка, я изменила свое отношение к мужикам. Я начинаю их пользовать.
-Лера… - Ната запнулась.- С Марком тебе не повезло?
-Не сказала бы, что это серьезно. Насрать. Скорее, он мне интересен как приятель, что-ли… А что, он тебе что-то наплел?
-Немного, перед тем как уйти… Что ты чересчур закидонистая для него. Вундер, ты меня беспокоила до сего момента, но раз ты теперь видишь межполовые отношения в таком… правильном свете, спешу тебя поздравить. Слушай, до вечера еще далеко, как смотришь - не сходить ли нам в бардак для девушек? Неплохой разогрев для вечеринки.
-Пожалуй, не сегодня. Слишком много выпила вчера, еще лечусь. Но идея соблазнительная, нагрянем туда завтра? Но, чур, мой самый красивый!
-Заметано. – Чувствуется, я привела Нату в хорошее настроение. – И хочу тебе сказать… Ты сильно изменилась за последние дни, не говоря уж - за последнюю ночь. То, что ты отшила Марка… - В моей голове не прозвучал тревожный звонок – ведь я не говорила, что ОТШИЛА Марка, а он, судя по словам Наты, сам не мог сказать ей такое, но я ничего не заметила, сейчас я была готова унизить его и упивалась бы его унижением, - …говорит о том, что у тебя появился правильный опыт…
-Я знаю, тебе всегда нравились романтичные…
-Сейчас мне плевать на это, - вставила я.
-Да, я поняла. Короче, со мной Марк был таким, даже не ухаживая, даже отгораживаясь от меня. – Тут Ната заговорила жарким шепотом, как будто кто-то мог подслушать. – Я горжусь тобой, подруга, ты не купилась, этот сопляк ногтя твоего не стоит. Веришь, он после тебя приставал ко мне. Ты ему не дала, а ему требовалось опорожниться. А я лелеяла насчет него самые романтические надежды… мечты. Теперь понятно, из-за чего ты дала ему пинка. И я сама так втюрила ему под копчик… Ты самая умная, и за это я тебя люблю. Даже завидую, очень-очень. – Я с удовольствием проглотила грубую лесть.
-Натушка… - Вчерашний яркий образ плачущей Наты встал передо мной. – Не расстраивайся. Что было, то сдохло. Приходи вечером. Я постараюсь утешить тебя, а ты научишь меня парочке своих приемов, ладно?
…
Я намочила волосы душем, взбила их, нанесла на них кондиционер, которому следовало сохнуть три минуты. Чуть высушилась феном до слегка влажного состояния. Намазалась черной помадой. Затем нанесла черные тени на веки. Густо натушила ресницы. Потом постепенно, оттягивая каждую прядь, опрыскала каждую лаком, давая ему затвердеть. Теперь это будет мой стиль.
Проведя ладонью по кончикам волос я с удовлеторением убедилась, что они черт знает как торчат во все стороны. Пусть моя обаятельная морда станет эпатирующей.
Вместо блузки напялила короткую черную давящую футболку без лифчика много выше пупка. Эту футболину я носила десять лет назад. Титьки хоть и малюсенькие, но пусть парню льстит зрелище моих торчащих сосков, они у меня крупные, а завести себя сама я смогу в любой момент, даже мыслью. Долой джинсы, даешь тесные крохотные шортики, полоской застывшие на бедрах, открывающие по всей длине мои маленькие стройные ноги, аспектируюшие талию, и демонстрирующие хотя и довольно обычный, но вполне симпатичный животик до томительной грани лобка, и подчеркивающие подаренную природой кругленькую попку. Вышло так, что вся моя привлекательность проявилась от пупка и ниже – я цинично расхохоталась от такой мысли.
Подумав, чулки решила не надевать: я ведь еще не шлюха безвкусная, а по большей мере художник, так что пусть ноги будут открытыми и гармонирующими с обнаженными руками. Нацепила широкий кожаный пояс с сумочкой на боку, всыпала в нее дюжину запылившихся в шкафу упаковок презервативов. Залететь я не боюсь, в мое тело введена крупица препарата, медленно рассасывающаяся в течение года и блокирующая беременность, а вот заразиться – удовольствие ниже среднего.
Потом я выискала черные носки и завершила облачение серыми кроссовками, мягкими и удобными для ношения дома. Розовые меховые тапочки, компаньоны последних лет, закинула за диван. Рука не поднялась смыть их в сортир, но ничего, придет пора избавиться от этой сопливой дряни.
Вот так. До прихода гостей оставалось несколько часов. Я чувствовала себя свежей, бодрой и сильной, готовой на все. Интересно, как я выгляжу. Я извлекла из косметички круглое зеркальце и нечаянно выронила его, превратив в горсть осколков на полу. Ну и положить на тебя, думала я, собирая их и выкидывая в форточку. Не больно то и хотелось.
Я оправила складки на футболке, подтянула шортики-крохотульки. Мой живот оказался очень горячим и твердым, и я поняла, что предельно возбуждена. Я провела по нему ладонью, и та внезапно погрузилась под пояс в глубину трусиков. Бедная, грешная, озабоченная Лерка…
Нет, терпи, дуреха, не хочу больше так. Я выдернула ладонь и провела ею по жестким топорщащимся космам. Несколько раз глубоко вздохнула, стараясь расслабиться. Попью лучше крепкий кофе, а разрядку и удовлетворение найду в лице соблазненной твари мужского пола. Пусть не в той, что я наметила на вечер, но найденной сегодня обязательно. Ната поможет.
Давно я не рисовала. На мольберте стоял какой-то незаконченный рисунок на ватмане в желтых, зеленых и синих тонах. Какая надуманная избирательность. Сентиментальная чепуха, симфония детской неожиданности, даже не помню, что воображала, создавая это. И это я, прирожденный изобразитель, пристрастившаяся к карандашу и бумаге раньше, чем начала ходить, я могу творить кистью, видов которой не счесть – вплоть до малярной, и мелом, углем и карандашом, заточенной палочкой, ватным тампоном, шнурком, распущеным стальным тросиком, экспериментально выбранными черенками листьев нескольких деревьев, помадой, всеми видами пульверизаторов, да черт возьми, я рисовала пальцем и носом, и моя душа вкупе с необузданным воображением всегда ложилась на грунт с фотографической точностью, а много раз и с невообразимой перспективой, когда готова поклоняться, молиться самой себе, долбанутая собственным гением. Я не нарцисс, я даже не люблю себя, мне удобно считать, что моей рукой водит сам Творец, в которого я не верю, я даже во сне покрываю полотна, рисование – моя единственная отдушина. Все-таки я больная. Ненавидеть себя и обожать свою мазню. Сходить что-ли к психиатру. Да пошел он, я и сама все просекаю, Я несколько раз согрешила картинами писаных красавцев, которых увидела во сне. Когда я была близка к разрядке, сон прерывался, и я испытывала облегчение. В снах они любили меня, они были красивы как боги, но я всегда одергивала юбку. Господи, хоть бы меня кто-нибудь в жизни… Заткнись, идиотка! Дешевка, дура шизохреничная… Шизофреничка? Я? Какого черта я сама себя третирую? Потому-что никого у меня нет. А, наконец вспомнила. Я не хреничка, Я не двумордая. Просто одной мордой я ненавижу свое одиночество, но не могу и не хочу найти друзей. А мои выдуманные друзья нереальны, я достаточно сильна, чтобы понимать зто, и оргазм не наступает. А то, что я не брезгую монодиалогом, есть следствие моей гипертрофированной разумности и разумности в воображении и потребности в общении, так что я должна выпускать пар хоть через задницу, извините. Вот и все. Я просто воспитала в себе терпение, и в него сублимируется одиночество и невостребованность.
И все-таки я не дура, что-то во мне есть. Сказала сама себе. Тяжело балдеть от себя и снисходить до собственных чудачеств. А вот и ватманчик.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Воскресенье, 22.11.2015, 20:39 | Сообщение # 16 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| Скомкать и выбросить.
Пора взрослеть. В жизни существует всего два цвета – белый и черный, и то белый – лишь как отсутствие черного. Да, это так – чернота и пустота, пустота и чернота… Все остальное - различные градации, смесь этих двух, недолгий компромисс… Желтый, зеленый, синий – словно галлюцинация, камуфлирующая реальность, или вспышка в голове, когда ударяешься о что-нибудь твердое лбом (или когда ударяют тебя) и из глаз летят искры. Серый – вот настоящий цвет. Серые люди, серая жизнь, за окном серое небо и серый асфальт. Серый дождь, серые стены, серый воздух. И моя серая внешность, которую и замечали то лишь из-за огромного куска пустоты у меня внутри (но не между ног), в которую окружающая серость изливала серые эмоции и недочувства своих серых душ. Не желаю больше. Пора покончить с серым ветром, с рождения дующим навстречу моей пустоте – сбивающим с ног, отбрасывающим к самому началу. Пора меняться.
Я наносила на чистый лист мазок за мазком, и постепенно, как бывало всегда, процесс затянул меня с головой. Слава богу, после всего произошедшего я не потеряла своей способности! Лучше сдохнуть на мясобойне, чем разучиться рисовать. Образы сами, без спроса, всплывали из глубин подсознания и отображались на бумаге. Уголь и белила. Спустя два часа я остановилась перевести дух и выпустила из усталых пальцев разлохмаченную и вылезшую кисть и крохотный кусочек черноты.
Передо мной на мольберте стояла картина из последнего сна: вьющиеся, переплетающиеся человеческие тени вокруг двух не залитых цветом силуэтов в центре. Я смогла вспомнить почти все и теперь задумалась.
Первый силуэт казался мне светлым, так как от него исходило сильное сияние. Интересно, кто это был? Кто явился из реальной жизни, запал в мое подсознание и предложил разбить зеркало и стать маской? Ната? Или я сама? Другая женщина? тогда какая? И что значила, черт побери, вся эта иносказательная ерунда? – Я, как и Ната, собиралась обрести единственный значащий – черный цвет. Не сон, а бред какой-то. Перебрала вина, идиотка, а теперь ломаешь мозги, как будто заняться больше нечем.
Ну ладно. Так, а кто был второй? В его цвете я так же не была уверена. Мужчина. Выглядел темным, почти черным. Может, и черным – но заволоченным серыми призраками… А может, и светлым – но он стоял соишком далеко, и сияние первого силуэта не достигало его в окутанном сумраком мире сна, да и вообще они находились обособленно друг от друга. Кем он был? Марком, или просто другим парнем, на которого я не удосужилась обратить внимания, но кого знала, и не забыла, и кто знал меня? Такие у меня были. Или это отец, которого я ненавидела и любила одновременно, ждала и не жаждала видеть?
Да - он сказал, что поможет мне. Кто из моих приятелей-знакомых-случайно-встретившихся способен был мне помочь?
Тут я поняла. Ксан. Которого я собралась ради прикола пригласить к себе на вечер, и уже забыла это сделать. Вот он на самом деле может оказаться каким угодно, даже просто серым. В день нашей встречи он был чернее некуда – пьяный, раздражительный, страшный… И потом – вялый, немногословный, смущенный, неумело ухаживающий за мной - больной, беспомощной. А ведь ему что-то было нужно от меня. Секса? Тогда я ни за что не стала бы спать с ним, и, видимо, он это понял и побоялся настаивать. Этакий нерешительный домогатель. Хм-мм… Если денег – то потом узнал, что у меня с этим напряг. Или у него проблемы с жильем, негде было перекантоваться? Может быть, хотя, перед тем, как он ушел с моей вежливо-принудительной просьбы, я выпросила номер его телефона из проснувшегося чувства благодарности. Значит, у него есть квартира.
Вот случай и представился. Займемся взаимоудовлетворением, пусть не считает меня неблагодарной дрянью.
Значит, все-таки Ксан. Ну что ж, с его расцветкой разберемся потом. Оставим оба силуэта на картине незакрашенными.
И вдруг меня кольнуло – а если он окажется тем самым, каким показался в самом начале? Психом-маньяком? Или просто уродливым? Хоть и пробыла столько времени с ним в одной комнате, так и не удосужилась поглядеть ему в лицо. Сначала боялась, стыдилась, потом просто хотела выставить.
Наплевать, пьянящей мыслью закрутилось в голове. Положу под подушку шоковик, а на урода найдется темнота. И хватит дальше сомневаться, лучше ударь кулаком в лоб, чтобы все уложилось. Я стану прекрасной и сильной, это сможет сказать каждый парень.
Я взглянула на часы. Времени осталось в самый раз, чтобы приготовить угощение для гостей, если я засучу рукава.
Я не собиралась ударять в грязь лицом, мама много воспитания посвятила готовке, и просто так я увлекалась кулинарией, ибо свободное время позволяло. И теперь решила из лучших эгоистичных чувств удивить приглашенных, пусть их и будет немного. Если им не понравится, я восприму это как личное оскорбление. Именно так, и никак иначе, и шли бы все подальше, если не согласны.
…
Я почти успела. Первый звонок в дверь, и я, взмокшая, бегу открывать. Наверняка Натка, она самая любопытная и не упустит случая первой составить сплетни обо мне.
В обьятия мне кидается Данка. Наша глупенькая хохотушка.
-Мамочка! – Дана, неуверенно взвизгнув, отпрыгивает от меня. – Кто это?
И тут же восторженно заламывает руки:
- Леронька! Господи, это ты! Лерочка, Леруленька, боже ты мой! Ты такая шикарная! – Она приникает ко мне и с чувством целует в щеку. – Поверить не могу, ты никогда не выглядела такой сногсшибательной!
Дана, в полном восторге, отступает и бережно проводит ладонью по моим негнущимся лохмам.
-Леронька, господи, ты такая красивая! И почему ты до сих пор одна? – В ее слегка раскосых глазах загорается огонек. Тут она смущается и преданно смотрит мне в глаза.
-Я хотела сказать… Почему твоя оригинальность не проявлялась раньше? Ты бы всех за пояс заткнула. Твое лицо… ты словно пластическую операцию сделала, не дай бог, конечно… – Дана, надеясь, что не сморозила глупость, заискивающе смотрит на меня. Я на всякий случай ей улыбнулась. Она просияла.
-И ты оделась так… Как самая обольстительница. Ты кого-то ждешь? А, наверное, он уже здесь.– Дана, чуть вытянув шею, глянула через мое плечо в прихожую. Естественно, она имела ввиду моего гипотетического парня, и я вновь вспомнила, что не позвонила этому психу Ксану.
-Входи уж…
Мы входим в прихожую. Дана, выросшая в семье “простых”, как обычно, теряется. Моя прихожая огромна, и вешалок в ней не менее полусотни. Они разные: из литого металла и скрученной кости, сверхгладкой пластмассы и неведомой текучей по петле субстанции, экзотических древесных корней и до сих пор не обколотого стекла разных сортов. У меня в раннем детстве принимали плащики и пальтешки служанки.
Я тактично стаскиваю с плеч Даны покрытую непромокаемой искуственной шерсткой накидку. Она одета еще и в тонкое пальто, поэтому у перекидываю накидку на левую руку и жду, пока Дана его снимет.
Дана аккуратно дает мне в правую руку пальто и отходит. Она так и не набралась смелости прикасаться к вешалкам в квартире внучки “наносного”. Я вспоминаю, что ее мать была горничной (за пару последних лет составившая неожиданный капитал на бредовых экономических неурядицах в стране), и в этом же качестве воспитывала свою дочь. Дана не успела получить практики, но к вещам и мебели “потенциальных хозяев” обрела параноидальную щепетильность. Я подозреваю, что ее мать вдалбливала дочери науку через дешевый гипнопроектор в позднем младенчестве. Скотские методы и скотские приспособления, запрещенные после Пятой Неправой Революции.
Я аккуратно вешаю вещи Даны, и она машинально кивает, словно оценивая хорошо проделанную работу. В эти моменты ее глаза затуманиваются, и есть время взять ее под руку и провести в гостиную. Милая Дана, она никогда не помнит подобных случаев, к счастью.
Это – гостиная, единственная жилая комната в моей квартире. Она так же велика, соразмерно прихожей, если вы можете представить себе гостиную пятьдесят метров на сто с высоченным лепным потолком и мотками черного пыльного электрошнура от люстр. Раньше было пятнадцать комнат, примыкающих к ней. Об одной из них я запретила себе думать, особенно о ключе, закрывающем в нее дверь. Слава богу, что от других дверей ключи были потеряны.
Гостиная. Сколько детских забав связано с тобой, все до моих восторженных восьми лет. Память моя подернулась забвением, но сейчас я отчетливо помню счастливые лица отца и матери… Обожаемой женщины, место которой вскоре после ее смерти заняло существо, вызывающее у меня только нервные приступы.
Тогда грандиозное помещение было наполнено исполинской мебелью и предметами искусства: стояли в строгом геометрическом порядке величественные статуи; в центре извергал искрящиеся струи миниатюрный фонтан, изваянный в виде группы фантастических животных на водопое; стены покрывали полотна общенепризнанных гениев; с потолка свешивались на неризиевых нитях запатентованные в чужой стране действующие модели летающих аппаратов, так и не вошедшие в жизнь; высились шкафы с мириадами редчайших книг, некоторые насчитывали пятьдесят тысяч лет истории, включая и те, которые в наше время написаны на никем не читаемых языках; простирались умопомрачительно длинные трапезные столы, и диваны для беседующих и отдыхающих вдоль стен; не было счету мелочи: стульям, кофейным и чайным столикам, столикам для игр. Десяток поварят доставали из сервантов легионы хрустальных и пренозолитовых бокалов, фужеров, стаканов и графинов, не считая тарелок, супниц, салатниц, изготовленных их дивного материала, напоминающего обожженную белую глину, но гораздо более хрупкого, прочного и тонкого. Каждая из этих вещей стоила огромную сумму, до тех пор, пока мой дед не провозгласил Восемнадцатую Разумную Революцию, ставшую прообразом Четвертой Неправой.
Теперь гостиная по большей части была пуста, в ней не осталось ни одного из величественных сервантов или шкафов, обеденных столов или диванов. Имелся один маленький истерзанный стол, за которым я иногда принимала гостей, и старый опилочный платяной шкаф, купленный мной уже много после в уцененке. Фактически гостиная стала танцевальным залом, принимающим толпы обеих полов, приглашаемых к моим дням рождения и на редкие вечеринки, и толпы особ женского пола, приглашаемых мной на день Великой Матери. Для принятия пищи и для отдыха в таких случаях использовались взятые напрокат раскладные столы и стулья.
Дальняя от входа и близкая к кухне и ванной часть этого грандиозно пустого помещения была отгорожена ширмами. Эта часть, площадью в шесть нормальных комнат в недавно выстроенных для народа многозтажках, была моей спальней, библиотекой и художественной студией впридачу. В этой “комнатушке” можно было спокойно расселить три семьи. Именно в ней я собиралась разместить свою немногочисленную “совершеннолетнюю” компанию.
Дана бывала у меня несколько раз, мы познакомились относительно недавно. Бывшая гостиная вызывала у нее чуть ли не религиозный трепет, как ни старалась я убедить ее в том, что это не храм, всего лишь часть квартиры, в которой раньше жила большая семья, привыкшая приглашать по десятку серьезных гостей за день. В такие моменты Дана смотрела на меня чуть ли не подобострастно, несмотря на мои попытки убедить ее быть просто моей подругой.
Наконец, мы достигли кухни. Я спохватилась и вступила в роль деловитой хозяйки. И еще я вспомнила, что кое-кому обязана.
-Отвези еду в комнату? Мне надо позвонить, – прошу я Дану. Кухня хоть и была под стать квартире, но здесь Дана чувствовала себя гораздо уверенней. Она кивает. Я подкатываю к ней двухъярусную тележку-поднос с кушаньями, и она исчезает.
Я набираю номер Ксана. Мысли опять наполняются сомнением, однако я не успеваю прислушаться к ним.
-Алло, - раздается в трубке знакомый голос. Я замираю. Я не знаю, как с ним говорить.
-Ксан, привет. Тебя беспокоит Лера, мы встретились неделю назад. – Ксан молчит, и я, путаясь, начинаю частить.
-Я хотела раньше позвонить тебе, сказать за все спасибо, ты так поспешно ушел… Не знаю, что ты обо мне думаешь, я чуть ли не выперла тебя, нет, я выперла тебя, извини, но я была в таком состоянии… - Я усилием воли притормаживаю излияния. – Ксан, не хочу показаться назойливой, ты свободен сегодня? Я приглашаю тебя на мой день рождения. Прости, столько забот, все не было времени подойти у телефону. -Я осознаю, какую ахинею несу.
-Ксан, ты желанный гость в моем доме. Я хочу встретиться с тобой. – Мой голос звучит совершенно искренне, и я понимаю, что в самом деле хочу его видеть. Как человека, а не как намеченного сексуального партнера.
-Я свободен сегодня. Хорошо, я приду, дай мне немного времени. Я найду тебе подарок.
-Ксан, что ты… Не стоит, уже вечер, где ты его найдешь… Гости вот-вот соберутся. Чертова забывчивость, я должна была заранее оповестить тебя… - Не осознавая, я злюсь на себя и мой голос полон раскаяния.
-Лера, я не заставлю себя ждать. Потерпи полчаса, и я буду. Хорошо?
-Хорошо… Ксан, пожалуйста, приходи обязательно.
Гудки в трубке. Перевожу дыхание. Поворачиваюсь и наталкиваюсь на Нату.
-Мать честная, Вундер! Ты ли это?
Она становится в эффектную позу созерцания и осматривает меня с ног до головы. Она изумлена, и ее глаза непривычно расширены. Затем протягивает:
-Класс! Твой новый прикид не оставит равнодушным ни одного мужика. А я, признаться, не замечала в тебе такой бездны сексуальности. Впрочем, многое зависит от выбора одежды и от желания, как ты догадалась. Открытая, облегающая одежа создана для тебя! Повернись-ка…
Я оторопело поворачиваюсь. Она подходит, проводит ладонями по моим бокам и шипит от удовольствия.
-Отпад! Задница – супер! Фигура у тебя точеная. Раньше я думала, что ты тощая, а ты, оказывается, изящная, как статуэтка династии Ааээоеоа. Ни капли жира. Ты тонкая, но тебе не следовало скрываться под мешковатой одеждой. Все, Лерка, беру тебя в ученицы. Продолжай в том же духе.
Я вне себя от неожиданной гордости, и спрашиваю не сразу:
-Натка, ты как тут очутилась? Я говорила по телефону…
-Вот именно. Дана сказала мне, она и открыла дверь. Звоню в дверь, стучу… А ты по телефону. Догадываюсь с кем. С днем рожденья, маленькая. Ты стала совсем взрослой. И обалденно красивой.
Целует в уголок губ.
-Что за дрянная помада у тебя? Так и думала, размажется. Стой смирно, сейчас подправлю. Тебе надо предстать во всей красе, и тут искушенная подруга.
Я смотрю, как Ната ищет в своей сумочке. Сегодня она собрала свои блестящие чернющие волосы в простой хвост, обвязанный белой шелковой ленточкой, надела легкое цветастое платье, чуть выше колен, мягкими складками струящееся по ее фигуре. Кинозвезда в домашней обстановке. Полгода назад ее признали самой красивой женщиной округа, а это треть населения страны. Я, какой бы отпадной меня не назвали, наверняка пошло размалеванная пигалица рядом с ней.
А вот и фиг – я просто другая. Не хуже и не лучше. Но тоже отпадная и классная.
Ната салфеткой тут и там убирает с моего лица краску, начинает многоцветным универсальным карандашом исправлять огрехи макияжа. Предупреждает:
-Надумаешь целоваться – заранее сотри эту помаду, а то твой рыцарь окажется черным, как негр. Я бы тебя заново покрасила, но у меня нет черной, а карандаш мне жалко, он такой дефицитный, пойми… Потом купишь косметику поприличней. Ну что ж, теперь готово. Ты что, без зеркала красилась, что ли? С глазами переборщила немного, слишком длинные получились, как у удивленной газели.– Шутит она. И не знает, что угодила в точку.
-Ладно, пойдем. Дана расставляет провизию в твоей комнате, давай заберем остальное.
Я вынимаю из холодильника две бутылки вина и пиво, кладу все в корытце со льдом. Ната берет стопку тарелок.
Мы выходим из кухни, и встречаем повеселевшую Дану вместе с Инной. Опять я не услышала дверного звонка.
Инна с округлившимися глазами расточает комплименты моей внешности. Я кладу выпивку на пол, млея от удовольствия, и попадаю в ее обьятия. Инна не находит слов от радости за меня и заливается растроганными слезами. Мы втроем успокаиваем ее. Она смахивает слезы и смеется от счастья.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Понедельник, 23.11.2015, 12:49 | Сообщение # 17 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| Стол сервирован. Я не позволяю снять крышки с блюд, пусть еда останется горячей. Дана с Инной недоумевают, ведь они думают, что компания вся в сборе. Ната глядит на меня с хитрецой, покусывая мизинец, а я, чтобы заполнить оставшееся время ожидания, открываю всем по бутылке славного пива и ставлю в проигрыватель тихую музыку. Надеюсь, ждать осталось недолго. Два состояния поселились во мне: хладнокровие и голод самки, ожидающей брачного партнера, и почти неощутимое на заднем плане желание просто познакомиться, узнать, понять.
С каждой истекшей минутой первое состояние брало верх. Я прикончила пиво, и по телу с разумом разлилось умиротворение и понимание. А чего я, собственно, жду? Я предлагала ему не бегать за этим дурацким подарком? Все, хватит, вечеринка начинается.
-Все, покойника вынесли, – пробормотала я. На меня непонимающе смотрят, я лишь отмахиваюсь.
-Кушать подано! – Снимаю крышку с первого блюда. Ребрышки эласмотерия, тушеные с овощами. Естественно, у меня свой рецепт, опробованный на восторженных едоках. По комнате разливается восхитительный запах, от которого слышно заунывное урчание в животах. Я не зря наказала приходить ко мне сегодня с пустыми желудками, и гости знают, что это не пустая прихоть. Кормили их так у меня раньше, и они желают, чтобы было не хуже.
Я голодна сама, и наверняка больше всех, памятуя, как меня выворачивало накануне ночью. У меня неудержимо текут слюнки, когда я раскладываю первое по тарелкам. Прошу:
-Ната, разлей, пожалуйста, вина. – Она посылает мне, смешливо прикусив губку, воздушный поцелуй и откупоривает бутылку.
Наступило время тоста. День рождения считается очень важным праздником, на нем приглашенными провозглашаются пожелания, которые, как принято считать, исполняются Океаном, если пожелавший говорит тост от всей души. Поэтому друзья загодя готовят тосты, могущие принести наибольшее благо имениннику. Стоит ли говорить, что на день рождения приглашают только самых близких. И сразу в голове возникла пара неразрешимых дилемм.
А что? Отмахнуться, и забить.
-Инна, прошу твоего тоста. – Инна самая немногословная, и я лелею надежду поскорее накинуться на еду.
Инна, торжественно блестя глазами, берет бокал и встает.
-Лерочка, я очень люблю тебя. За время нашего знакомства ты стала одной из лучших моих подруг, да что там, ты лучшая. Желаю тебе оставаться такой же очаровательной, доброй, отзывчивой, и пусть к следующему дню рождения у тебя будет еще больше верных друзей и еще больше любви, чем есть у тебя сейчас. С днем рождения!
Я пью вино. Затем вгрызаюсь в содержимое своей тарелки и попутно обдумываю смысл тоста. “С миру по нитке, голому рубаха”. Смеюсь с полным ртом и поспешно, как-бы благодарно киваю Инне, когда она взирает с непониманием. Затем проглатываю и говорю:
-Спасибо. Ты неплохо придумала. – Остатки искренности смывают налет цинизма в моих словах. Я еще не готова говорить обидную правду в глаза, вместо этого я занимаю рот едой.
Подруги кушают с не меньшим аппетитом, и я открываю для себя чувство заслуженной гордости. Первый голод я утолила, теперь хочу выпить. Делаю знак Нате разлить еще вина.
-Даночка, прошу тебя, огласи свой тост, пожалуйста. – Снисхождение едва не выпирает из моего тона, и я поспешно прикусываю язычок. Давай, послушаем дальше.
Дана встает, застенчиво приглаживая юбку, держа в руке тонкую ножку бокала. Переступает с ноги на ногу.
-Лера… Извини, я немного смущаюсь. – Я случайно перевожу взгляд на Нату, и та в ответ пожимает плечами. Господи, не дай мне прыснуть прямо сейчас.
-Ты понравилась мне тем, что была понятливой со мной. Многие считают меня глупой, но только не ты. Ты умела выслушать меня, ты была терпелива со мной. Теперь, благодаря твоим стараниям, я не ощущаю себя такой дурочкой, какой была до знакомства с тобой. Желаю тебе быть умной, и стать самой умной, и быть терпеливой, даже если досада и раздражение овладеют твоим сердцем. Леронька, спасибо тебе. Люблю тебя. С днем рождения.
Она не ощущает себя ТАКОЙ дурочкой, так как стала са-а-всем другой дурочкой.
Все пьют вино. Я же давлюсь им, стремясь утопить приступ хохота. На последнем глотке вино попадает не в то горло и я захожусь в мучительном кашле. Дана испуганно подбегает и хлопает меня по спине. Я сжимаю ее руку.
Уфф, давно так не веселилась.
Отправляю в рот пару кусочков мяса и овощей, и чувство голода отступает, сдавая позиции ощущению приятной первой сытости и легкого опьянения, игривого и бесшабашного.
Раздается мелодичный звонок. Я вскакиваю раньше, чем разум успевает осознать этот звук, и бросаюсь к выходу, со свистом оставив на полу след резиновой подошвы. Респектабельно приостанавливаюсь и зубасто улыбаюсь присутствующим.
-Ты еще кого-то ждешь? – приподнимает брови Дана. И, понимая, одаривает улыбкой. – Ой, а ведь мы уже начали! Он не обидится? – чуть укоряюще произносит она. – Надо было дождаться…
-Он сам просил его особо не ждать, так что теперь пусть не обижается. – Смягчить фразу не успеваю, вместо этого поворачиваюсь и наигранно суровым тоном, чтобы поняла даже Дана, сообщаю: - Ух, и накажу я его сегодня ночью, мало не покажется!
Девчонки разражаются смехом, а я несусь к двери, и гримаса неудовольствия на лице не такая уж и наигранная.
…
-Лера, я пришел, как смог. – Он внимательно смотрит на мое лицо, затем глядит на часы. – Прошло двадцать семь минут.
…
Он протягивает коробку, а я снизу вверх гляжу на него. Никакой не урод, как я опасалась заранее. Очень симпатичный, черные вьющиеся волосы, чуть мокрые, видимо, бежал под дождем из такси до подъезда. И сегодня даже ухоженный, свежий, элегантный, отлично одетый, со здоровым цветом лица, не пахнущий перегаром, не нищий и не бомж, что тоже являлось частью опасений.
И стоило так распаляться, могла и подождать полчаса. Пришел ведь, не опоздал, и подарок принес.
Встречаюсь с недоумением в его взгляде. Что-то внутри, с чем я собралась бороться, за чем я почти закрыла дверь в темный чулан, и что все так же смотрело через мои глаза, превращающее сейчас меня в тряпку, в доверчивую, не единожды обманутую дуру (нет, не в тряпку, я хочу довериться ему), заставляет протиснуть выражение виноватой неуверенности в мое лицо; в следующее мгновение череда серых ненавистных образин смывает сиюминутную слабость: я вздергиваю брови и с подчеркнуто вежливым интересом выдерживаю его значащий все на свете (а мне хочется потанцевать, и чтоб меня горячо помацали, нежно расцеловали и подарили три оргазма) взгляд, чуть снисходительно изогнув губы.
-Ксан, милый, что с тобой? – Конечно, ничего вредного для здоровья, просто мальчик узрел мой взрослый наряд. – Ты проходи, - тяну его за руку, захлопываю дверь. – Не промок? – Кокетливо дотрагиваюсь до его волос. Беру коробку. Великовата, конечно, для ожерелья или серег, но зачем торопить события?
Ставлю подарок на трюмо. Он оторопел, помогаю ему снять куртку. Он все смотрит на меня, не в силах чего-то понять. Глупенький.
-Ксанчик, спасибо, ты хороший. – Голос, сладкий, как мед, источается из моего рта. Однако я понимаю, что получилось несколько фамильярно. Черт, он такой, как непахавший комбайн. Бляха. Тогда…
Ласка.
– Можно поблагодарить тебя? Наклонись чуть-чуть, пожалуйста, ты чересчур высокий для меня. -Он как дерево. Я сержусь, не показывая этого. Беда со мной, не такой длинной, как Ната, и вина на них, не способных склониться перед моим поцелуем. Тогда я прижимаю его плечи ладонями к низу и со всех сил встаю на носки, подпрыгивая, повисая на нем.
Я ловлю его губы. Я даже поймала его дыхание. Он отстраняется. Хитрый прием не прошел. Я скрежещу. Я почти поймала его губы. Во мне вскипает что-то, что-то слишком общее.
-Зачем? – едва слышно говорит он.
-Прости, - вырывается у меня.
Проходит неловкая секунда.
-Не обижайся, мне вправду хотелось. – Я перевожу дух. Ладно, сладкий, приходит новая мысль, поиграем по твоим правилам. Все, что мне нужно, сейчас должно исходить из тебя.
-Лера, ты на себя не похожа.
-Ксан, чем же?
-Я думал, ты хочешь совсем иного.
-А чего, тебе показалось, я хотела?
-Не того, что ты хочешь сейчас.
-Дурачок, а с чего ты взял, чего я сейчас хочу? Я просто хочу поблагодарить тебя, это лишь знак внимания, который может оказать девушка. Небольшой поцелуй.
-Лера, не говори так. Я знаю тебя, и говорю: не будь такой. Тебе это не надо, я не понимаю, зачем ты это делаешь. Лучше будь собой. Я видел тебя. Не знаю, что произошло, но прошу: стань НАСТОЯЩЕЙ. А лучше скажи, что случилось, и я попытаюсь помочь тебе. Доверься мне, я не причиню тебе вреда, ты знаешь.
Я думаю совсем немного. В той мне, которой я стала, по-змеиному дипломатичной, терпеливой и уступчивой, борьба длится очень быстро.
-Ксан, давай забудем об этом маленьком инциденте. Гости ждут. Поговорим потом, ладно?
Он молча, кротко кивает. Я вспоминаю о подарке, и в предвкушении открываю коробку.
Черт! Я еле сдерживаю грязную ругань. Никогда не сознавала, что знаю столько грубых и матерных слов и сочетаний из них. Наверное, у меня порченый мозг.
Лодочки на высоком каблуке, той же фирмы и расцветки, что были на мне в ту кошмарную ночь. Новенькие и блестящие. Позолоченные. Очень дорогие. Те самые, которые я выбросила на помойку, после чего поклялась себе больше не надевать подобные. И вот, бумеранг во времени вернулся, снося башку, воскрешая наихудшие эпизоды моей жизни. Какая жестокая ирония.
-Я заметил, что на одной туфле был сломан каблук, и специально запомнил номер твоего размера, он указывается внутри туфель. Подумал, тебе будет приятно…
Он взглянул мне в лицо и осекся. Я собралась было двинуть ему коленом пониже пояса за его самоуверенность.
-Господи. Я сделал что-то не то. Они о чем-то напомнили тебе?
Слезы были готовы брызнуть из моих глаз, теперь, когда я вспомнила о моем позоре, и это отразилось на моем лице.
-Убери их…,- прошептала я. Будь я проклята, если еще раз когда-нибудь проявлю слабость перед кем угодно, особенно перед одним из этих… этих…
Ксан стоит передо мной, совершенно расстроеный и растерянный.
-Лера, я не знал… я не думал…
-Вы никогда не думаете. – Я не узнала этот бесцветный бормочущий голос, принадлежащий, казалось, не мне, а другому человеку, старому и никогда более не способному радоваться чему-либо в этом мире. Что-то окончательно умерло во мне. И что-то родилось. Ненависть. И жажда мести.
...
Я на краткое мгновение оказалась одна, где-то посередине пространственно-временного континуума, наблюдая, как часть меня превратилась в маленького черного осьминога и присосалась к длинному и переливающемуся, наверное, моему спинному мозгу, и приникло к нему, обволокло щупальцами и проникло внутрь, давая чернильные метастазы.
...
Я мотнула головой. Что за черт. Как будто что-то кольнуло.
...
-Лера, прости меня, я ошибся. Я не хотел причинить тебе боль. Я только хотел быть твоим другом. – Он решается прикоснуться к моей руке.
Я успокоилась. Прошлого не воротишь, и впредь я собираюсь сама ваять свое будущее, которому надлежит стать прошлым. Я сквозь грустинку улыбнулась ему, и зто была первая улыбка в новой эпохе. Эпохе Закрытого Сердца.
Улыбка вышла совершенно естественной, открытой и всепрощающей, даже доброй.
...
-Ксан, ты не виноват. Они напомнили мне о чем-то… не очень приятном. Не бери в голову. Пошли к гостям.
Они делают несколько шагов внутрь гостиной.
Потом Лера останавливается и сжимает кисть Ксана.
-Я принимаю твою дружбу. Ты принимаешь мою в ответ?
…
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Вторник, 24.11.2015, 20:01 | Сообщение # 18 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| …
Эмоции сталкиваются внутри Ксана. Он чувствовал перемены в этой девушке, утопающей в бущующем море внутреннего становления. Он знал, что она погружается все глубже и глубже, и не мог оставить ее одну, в это время, когда малейший жест или слово были способны увести ее, лишить последнего пути к спасению. А он допустил невольный проступок.
Боже, я знаю, как это тяжело, думает Ксан, помоги мне не ошибиться более. Не допусти, чтобы я опять почувствовал эту боль души человека, которому больше никто и ничто не сможет помочь. Иначе я сойду с ума.
Как я хочу помочь этой девушке, которая из последних сил старается остаться верной своей совести.
Ее глаза уже стали бесчувственными, а умаляющееся тепло сердца делает лживой ее улыбку.
Ксан пожимает руку Леры и говорит:
-Я принимаю твою дружбу и клянусь остаться твоим другом до конца.
...
Как высокопарно, фу-ты ну-ты. А если вдуматься, даже пошло. До КОНЦА…
…
Хотя сомневаюсь, что он такой.
…
Ты-то откуда знаешь – какой.
…
Знаю.
…
Дура. Ни хрена ты не знаешь. Сколько ты думала, что он хочет ограбить и/или изнасиловать тебя.
…
Так ведь не произошло.
…
Дура… Выжидает. Ждет, чтобы ты подала повод. Он же потенциальный извращенец.
…
Молчать, сама дура! Я здесь думаю, и я решаю. Я сама его изнасилую.
...
Как мальчик близко к сердцу принял мое излияние отмирающих эмоций. И как жаждет извиниться, молокосос, и впрямь значит душа нечиста. Так и думала, что ко мне подбирается, да пороху прикоснуться не хватает. Чертовы маменькины сынки. Какой идиот обозвал женщин слабым полом?
Тут я задумалась Натиным и книжным языком, но лишь на восьмую моим, и чем дольше думала, тем скорее моя часть становилась четвертью и половиной: да они тают в наших руках, понимая, как погрязли в тупиковом мужском згоизме, тщеславии, выпендреже перед себе подобными, выдумывании новых способов калечить жизни и скрывать собственные ошибки. Огромное стадо кобелей, козлов, готовое разорвать друг другу морды из-за чужой собственности и своей мнимой, надуманной чести. Ослы, бараны, всех животных эпитетов для вас будет мало. А когда перебеситесь, вы - потные, неряшливые твари, редко моющиеся и почти никогда не меняющие носки – приползаете, как ощипанные петухи, к нам, своим “ласточкам”, “солнышкам” и “рыбкам”, забытыми вами в ваших перемежающихся блудом и самоудовлетворением поисках истины, кою вы сами себе ханжески определяете и которую сами же никогда не в состоянии достигнуть, и требуете, требуете, ТРЕБУЕТЕ только одного.
Что-ж, ни один говнюк в жизни ничего от меня не потребует.
Я останавливаюсь у входа в свою берлогу и скромно объявляю:
-Девочки, познакомтесь с Ксаном, моим лучшим другом.
Секунду полная тишина, в которой прорывается тихая песня из моего проигрывателя, “Секаи но ай” (мир любви), кажется, исполняемая малоизвестной певицей, но довольно приятная.
Затем Данка начинает хлопать в ладоши, лопоча:
-Ой, Лерочка, он такой хорошенький! – Она в своем репертуаре – что на уме, то на языке. Заливается краской и замолкает, в восторге прижав кулачки ко рту. Ей мой выбор явно понравился, и я, взглянув на Ксана и ослепительно улыбаясь, развожу руками, словно извиняясь за несдержанность своей подруги, но и не отрицая ее восторг.
-Эта милая девчушка – Дана, - поясняю я, и Ксан одаривает ее вежливой улыбкой и отвешивает короткий поклон.
-Инна, - говорю я, когда та спешно встает и приседает в изящном книксене. Инне присуще более глубокое самообладание, однако от моего острого взгляда не скрылось, что новоприглашенный и ей пришелся ко нраву. Также мне показалось, что он скользнул взглядом по ее ладной фигурке и милому личику, но подавила в себе эту мысль. Вовсе он не скользил по ней, и хватит сеять в себе паранойю.
-Очень рад, - галантно расшаркивается Ксан, и он в самом деле рад.
-А эта неприступная особа – Ната, - киваю я на вольготно развалившуюся на диване Нату.
Она царственно поднимается и протягивает ему свою руку. Какова, однако! Я благодушно восхитилась ее манере держать себя.
Он принимает ее руку. Я с ужасом представляю, как Ксан опускается на колено и припадает к ее ухоженной, прекрасной длани. Но он коротко трясет ее и отпускает. Я от облегчения смеюсь, и Дана с Инной смеются вместе со мной. И не замечаю, как Ната оценивающе сверлит глазами Ксана.
Все в порядке. Словно произошло воссоединение семьи. Я, мои любимые подруги, и парень, на которого я запала. Как, все-таки, хорошо, когда собираешься объединить себя с человеком, которого знаешь не понаслышке, а который сделал для тебя не так уж и мало.
Пока я раздумываю, Дана берет на себя обязанности хозяйки, и собирается представить присутствующим второе блюдо. Я вовремя возвращаюсь из грез и легонько стучу ногтем по крышке, которую Дана почти сподобилась поднять. Она убирает руки.
От близости обещанного мне небом мужчины я впала в эйфорию. Я вскакиваю, и воздев над головой руки, делаю несколько волнообразных движений телом, заканчивая их тазом.
-Объявляю дискотеку! Ксан, потанцуешь со мной?
Он тушуется.
-К сожалению, я не умею танцевать. Я бы с радостью, но… даже приблизительно, не знаю, как это делается… Может…
-Я покажу ему. – Ната плавно, неторопливо встает с дивана и подмигивает мне. – Лера, принеси, пожалуйста, еще вина. Оно почти закончилось.
Я повисла. Неужели я сама не смогу показать, как...
Она подносит губы к моему уху.
–Когда вернешься, примерно через пять минут, он вполне созреет для танца с тобой. И не только. Сто процентов. Ну как, подруга?
И я отступила, не надеясь на свои силы. Я верю ей. Ох и наговорит она, она совратит его для меня, я представляю, и у меня сами сдвигаются ноги, и между ними горячеет. Я кладу ладонь на ее рот.
-Он мне НРАВИТСЯ. Понимаешь? По-настоящему. Только не говори никому, ладно?
Ната сжимает ладонью мое плечо и подбадривает улыбкой.
Я размеренно иду на кухню, словно там мне и место. И пытаюсь забыть, что упустила момент.
…
Ната разливает остатки вина в два бокала. Не отводя проницательных глаз, вручает один Ксану.
-Ксан, извини нашу хозяйку. Она не предложила тебе угоститься с праздничного стола, а ведь ты, несомненно, проголодался и хочешь пить. Прости ее, последние дни она сама не своя. Выпей со мной, расслабься, и я покажу тебе, как надо двигаться под музыку. Поверь мне, тебе будет приятно, кроме того, девушкам нравятся парни, умеющие танцевать. Ведь ты хочешь пригласить Леру на танец?
Ксан истово кивает, механически проглатывая содержимое бокала.
-Хорошо. Постой здесь, я найду что-нибудь подходящее.
Она отходит к звукеру и наугад нажимает несколько кнопок на проигрывателе, вслушиваясь в динамик, и добавляет звук.
-Вот, это будет в самый раз.
В комнате звучит медленная, красивая музыка.
-Так, одну руку положи мне на талию… - Ната упивается его застенчивостью, видя, как он вздрагивает от прикосновения к ее телу. – А другую твою руку я беру в свою.
Наконец, Ната кладет свободную руку Ксану на плечо, и опять его словно бьет разряд тока. – Теперь… начинай двигаться, повторяя мои движения, словно видишь себя в зеркале. Это просто, у тебя получится. Не бойся ошибиться, я веду тебя.
Они начинают. Ксан первое время неотрывно следит за своими ногами, изо всех сил стараясь войти в ритм танца, диктуемого Натой. Ната между тем внимательно изучает его лицо, успевая не позволять ему наступать ей на туфли и подбадривать его короткими одобряющими репликами.
-Очень хорошо, ты прирожденный танцор, - шепчет она, когда он окончательно справился со смущением и наконец постиг нехитрую науку простых телодвижений. – Теперь прижмись ко мне поплотнее, медленные танцы требуют близости тел. Позволь романтике момента овладеть тобой.
Да, дождешься от тебя. Она вынуждающе приникает к нему. Пах к паху, ха-ха. Черт, откуда он сбежал – из монастыря, что-ли?
Теперь он поднимает глаза. А ведь в самом деле симпатичный, мерзавец. Какие выразительные глаза, почти как у Марка, и хоть у того они и побольше и ресницы подлинней, как у девчонки, но у того их выражение как у потерявшегося щенка, а у этого – прямой, смелый, глубокий взгляд, как у настоящего мужика, хотя и вряд-ли он таким окажется. Да он очень даже, очень ничего. Обаяшка. Милашка. Очаровашка. Какого черта…
Скот. Быстро оправился от первого знакомства со мной, почти претендует на звание крепкого орешка. Пора выводить тяжелую артиллерию, это ломало и не таких. Все равно я тебя трахну. Запросто, без прикрас, и очень скоро. А эта мелкая шелупень пусть купит имитатор в сексшопе. Много денег не потратит, понадобится ей самый тонкий. А этот – мой, не имитатор, и не тонкий…
Ната водружает вторую ладонь Ксана на свою талию. Забрасывает освободившуюся руку ему за спину, привлекая его совсем близко к себе. Разница в росте была невелика, ее особенно возбуждали мужчины выше ее, их лица почти соприкоснулись.
-Вот так, - тихонько шепчет она, - это и есть настоящий медленный танец.
Видя его нарастающую озабоченность, она лишь победно ухмыляется и кладет голову ему на плечо, обнимая его еще крепче.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Среда, 25.11.2015, 19:27 | Сообщение # 19 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| …
Я возвращаюсь с кухни с двумя бутылками вина, охваченная неведомым трепетом. Это первый раз, когда я сама выбрала кавалера, и итог так близок, и это совершенно новое чувство. Мне никогда не было так хорошо и спокойно.
Ната с Ксаном стоят посреди комнаты и обжимаются под сентиментальную музыку, они не танцуют, как ожидалось ранее. Я ставлю холодные бутылки на стол, борясь с потребностью запустить каждому одной по башке, и холодно думаю, а чего-ж он не погрузил свои руки на ее большую уютную задницу, проверенно дружелюбную жопу, а из последних сил зачем-то пытается соблюсти видимость приличий.
Спокойствие покинуло мою душу.
Эх, Ната, Ната, что-то подсказывало мне, что ты не только шлюха, но и сука.
А я думала, что я умна – а я патологическая дура.
Я думала – Ксан, он мой друг, а он просто член, прыгающий на самые красиво оформленные дыры.
Холодность испаряется от жара моего бешеного гнева. Взор на мгновение застилается красным, и я понимаю, что не в силах контролировать себя. Зубы, как и кулаки, стискиваются изо всех сил, и меня чуточку отпускает.
-Ната, спасибо, ты отлично научила Ксана танцевать. – Я медленно, зло аплодирую. Дана и Инна на диване замерли, оторопело глядя на меня. Они единственные, кто не понимает самой сути происходящего. Для них подобное поведение Наты и всех рядом с ней стоящих парней является естественным. И я не виню их, они видят то, что авторитетная шалава натянула им на разум.
-Ксан, теперь ты готов потанцевать со мной? – Высоким, срывающимся на фальцет голосом вопрошаю я. Ревность прет из меня, я знаю, что теряю очки, но тону, тону в ней. Я все еще в состоянии сдерживаться, да, мое новое естество пока удерживает рвущуюся из меня энергию, хотя я лично не против пару раз заехать этой суке в пятак, несмотря не ее рост. У меня безумно чешутся кулаки.
Ксан, словно очнувшись от самого приятного за всю прожитую жизнь сна, и не понимая, где он очутился, ясным голосом сообщает:
-Лера, Ната научила меня. Теперь я могу пригласить тебя на танец.
…
Ната выпускает Ксана, когда тот вырывается из кольца ее рук, попытавшись поцеловать его напоследок, для пущего эффекта. Не получилось. Она похахатывает. Дело сделано. Пьеса вышла на стадию апофеоза, вслед за которым неизбежно последует запланированная развязка. Поплутай пока, козлик, погоняйся за своей драной моралью. Я тебя покараулю. Аплодисменты.
…
Я вижу ехидные глаза Наты, источающие победу. Мои ноги срываются с места.
-Ты… ты… специально это затеяла. – Я останавливаюсь перед ней и смотрю ей в глаза. Я, как это не парадоксально, все еще не верю в произошедшее.
-О чем ты, милочка? Мы просто потанцевали с Ксаном, и не моя вина, что ему понравилось.
Никогда ранее Ната не говорила так со мной. Я не могла уложить в голове, что рано или поздно такая видная, властная и могущественная женщина возненавидит меня и обратит свою ненависть мне прямо в лицо, поступком и словом. Я жутко вспотела, и меня залихорадило. Она же меня не на шутку ненавидит! Это война, а я совсем не готова биться насмерть, глядя в лицо подруги.
-Мы же договорились… Ты же знала, что Ксан мне нравится…
-Тебе и Павел нравился. И что ты сделала с ним? Натравила на него банду подростков-имбецилов из трущоб. Ты, Лерочка, законченная садистка, и тебе не место в нормальном обществе.
Дана с Инной ахнули. Пол ушел у меня из-под ног. Я поверила.
С-с-у-у-к-а-а…
Я начинаю рыдать. Пол поплыл. Все потеряно. Меня подставили. Презумпция невиновности – в сортире… Кулаки мои безвредно сжимаются и разжимаются. Я все равно не смогла бы ударить Нату, и теперь мне остается только слушать.
Сейчас она обращалась к женской аудитории.
-Помните, с какими фингалами Павел появился в Университете после встречи - с этой? – Взгляды девушек погасли. - А Марк? Он лежит в больнице, в коме, с переломами обеих ног! – Девушки скорчились и стиснули ладони. - Лерочка, неужели тебе ничего не известно об этом?
Ната подходит ко мне. Я не могу прийти в себя от такого подлого предательства. Я ошарашена до коликов, я никогда и предположить такого не могла. Меня трясет, как в лихорадке. Слезы катят из глаз. Я почти ничего не вижу. Я раздавлена.
-Ната, зачем ты так? – Я сомневаюсь, что кто-нибудь меня понял из-за рыданий. Из моего рта вырывается лишь отчаянная икота.
Она наотмашь бьет меня по лицу. Я отлетаю к стене, чудом оставаясь на ногах. Так мне и надо. Заслужила, тупая уродина.
Ксан берет ее за плечи, оттаскивая от меня, но для моего помраченного рассудка это лишь доказательство его измены.
Голос Наты взлетает к потолку. Она прекрасно владеет собой.
-Инна, Дана, и ты, Ксан, волей судьбы оказавшийся здесь, теперь видите, на чье совершеннолетие вы попали. Ее надо лечить. Девочки, вы помните, какая агрессия проявилась в ней сегодня к Ксану? Она хотела его после вечеринки так отдубасить со своими приспешниками… До смерти. И за это она платит им своим телом. ***** проклятая. Она запугивала меня, чтоб я молчала, но больше я не могу этого терпеть. Я должна была разоблачить ее, и я это сделала. Слышишь, мать твою?
Мои глаза жжет, но в них нет больше слез. Я вижу изумленно таращащихся на меня Дану и Инну, словно я куча ходячего радиоактивного говна. Они без возражений поверили в мою виновность.
Вижу Нату, уперевшую руки в бока. Она удавила бы меня, выкинула бы из окна, повесила бы на первом проводе. Она не может примириться с моим существованием.
Вижу Ксана, мою последнюю надежду. Ксана…
Ната берет Ксана под локоть.
-Ксан, дорогой, пойдем отсюда. Эта психованная принесла бы тебе только несчастья. Я ее знаю, она мне рассказывала, как она и ее дружки отделывали парней, с которыми она гуляла…
Все предохранители в моем мозгу перегорают.
…
Я не вижу, как Ксан отталкивает Нату. Не вижу Дану в слезах и поникшую Инну. Я вижу горящими от соли глазами только Нату. И я могу орать, срывая связки.
-УБИРАЙСЯ!!!
Она пятится, понимая, что если мы с ней теперь не подруги, и раз я пробудилась к действию, и слетела с катушек, и могу вызвать полицию, и могу сделать еше много чего, даже изуродовать ее, и буду права. Детектор эмоций сможет стопроцентно подтвердить мои показания в суде.
-Я ухожу. Дай мне минуту. - Она ласково приникает к Ксану и начинает что-то шептать ему.
-ПОШЛА ВОН! И ТЫ, КОЗЕЛ, ВЫМЕТЫВАЙСЯ!
Мой взгляд падает на Дану с Инной. Они обе плачут.
-Уходите, пожалуйста…
Ната по прежнему с Ксаном. Мне не могло прийти в голову, что это Ксан никак не мог избавиться от нее.
Я больше не могу себя контролировать. Все, что было мной, в свистящем торнадо вылетело через гипоталамус, оставив лишь пустую матрицу.
Хватаю вазу и поднимаю над головой.
Когда я подбегаю к нему, в моих руках ваэы давно нет, тем не менее я яростно пинками выдавливаю его из своего убежища, не замечая, что он сам ретируется, по возможности стараясь уменьшить ущерб от моих ногтей. Разум совершенно оставил меня.
…
Захлопнутая дверь отсекла меня от внешнего мира.
Первобытное существо в моем теле бесчинствовало, крушило, я не могу сказать сколько времени. То, что было мной, где-то извивалось, вопило, корчилось и рвалось, пока тело обо что-то не стукнулось.
Затмившее разум бешенство мгновенно пропало, после чего я осталась одна, опустошенная, бесповоротно, и на этот раз навсегда. Мои подруги умерли. Мой единственный друг умер. Я умерла. Мой разум умер. Эта пустота на самом деле не имеет никакого цвета. Это, как смерть, вообще ничего.
Я шагнула, удивляясь, что все еще существую. Зачем я теперь?
Оказавшись сидящей на стуле в огромной пустой квартире, в комнате, помнящей живые человеческие голоса, посреди наполненной вакуумом Вселенной, я услышала льющуюся прекрасную музыку.
-Вставай, ты, имя которой - никто, – произнес голос, - и танцуй, ведь ты так рвалась к этому. Поднимайся, и по-настоящему осознай ту безысходность, которой суждено стать скорым началом твоего конца. Ты согрешила, хоть и один раз, а в ад ты отправишься, как и все остальные!!!
Сволочные подламывающиеся ноги, не смейте опошливать потустороннюю торжественность ситуации. Крепись, лохушка, и исполни свой погребальный танец. Сохрани видимость силы хоть перед самой собой. Давай, кретинка, устрой себе веселый отходняк.
Я вмазала себе по щеке. Это помогло.
Я делаю первые па, тело привычно отдалось мягким волнам мелодии. Как хорошо осознавать, что скоро тебя не станет.
Мышцы, ведущие мои ноги, и плавно летящие руки, сильный пресс без жирка, крепкая спина, исправно гнущаяся шея с непутевой башкой, вы хорошо служили мне, жаль, что вас не полюбят. И никто не увидит, как вы уйдете.
Презренная дура, как я себя ненавижу. И как приятны эти расчитанные шаги и размеренные повороты, словно кто-то поддерживает надежной рукой, ведет в танце.
Брось, курва, о чем ты толкуешь, ты здесь одна нарезаешь круги, и плачет по тебе дурдом. Все ушли от тебя. И вообще, с какой стати тебе должно быть приятно?
Я оступаюсь, сохраняю равновесие.
Начинаю вращаться на месте, все быстрее и быстрее. Комната безумным пропеллером свистит в ушах, и я зажмуриваюсь. Танцуй, дрянь, танцуй!!!
…
Лера падает, катится и боком ударяется об угол дивана. Боль пронзает мозг. Дыхание перехватывает и почти останавливается.
Вот так, вот так! Запомни и продолжи эту боль, ее давно не хватало твоей тупой башке. Ударь себя хорошенько, пусть все дерьмо уложится в чердаке напоследок.
Лера, задыхаясь, поднимается на колени и кулаком ударяет себя между глаз.
Ах, какие великолепные искры!
Ее голова отшатывается, из прикушенной губы падает капля крови.
А ведь тебе этого мало, не так ли, дутая ты скромница? Мало, мало, ты заслужила гораздо большего. Так что поднимайся на конечности. Что, больно? В тыкве поплыло? А кого это волнует? Шоу с участием девочки в одном лице только началось. Шевели клюшками, и делай что тебе говорят, все равно ты сдохнешь, сдохнешь!
Как, ты еще не понимаешь? А я тебе скажу - теперь бейся чайником о стену. Ты не можешь прыгать вниз в здравом рассудке, так что просто заставь себя сойти с ума. Так просто, ты уже почти перешла грань, и до сих пор не догнала!
Итак, хватит откладывать. Ключ.
Лера, пошатываясь, с трудом сохраняет вертикальное положение. Ее глаза подернулись мутной поволокой. Связь, соединяющая ее естество с миром, натянулась до предела, как перегруженная, истончившаяся под непредусмотренной нагрузкой стропа, и Лера сделала шаг к цели, стремясь как можно быстрее аннулировать причастность к собственной жизни.
…
Дверной звонок множественным эхом звучит в замутненном сознании. Она мучительно стонет, и сотни рук с огромным напряжением хватают скользкие куски головоломки, роняют, кладут, ошибаются, но с каждым мгновением картина яснеет, становится все более знакомой. Звонок.
Он пленяет ее рефлексы и новым импульсом наполняет инстинкты. Голос внутри утихает, и ее непослушные ноги сходят с единственной, и, казалось, окончательной колеи.
Звонок раздается вновь. Потом еще и еще.
Она спиной прислоняется к двери и садится, часто дыша, ощущая, как черные щупальца тянут назад и вбок, не имея мужества посмотреть в глазок, боясь, что ее надтреснутое сознание играет с ней черную шутку. Она ждет. Звонок повторяется. Она привстает, с каждым сантиметром ослабляя черную связь.
Лера наощупь находит кнопку замка, и тот коротко щелкает. Если это безумие пришло ко мне, пусть оно входит и забирает меня. Она даже находит силы подняться и приоткрыть дверь.
…
Ксан ловит Леру под руки, не давая ей упасть. Ее вид, как у ожившего мертвеца, ошеломил его. Лицо серое, круги под глазами. Словно прошло множество времени и тысяча обстоятельств, насильно скрытых от него.
-Лерочка, маленькая… Никогда не прощу себе, что позволил себя выгнать! Как я мог допустить, что она тебя ударила! Сегодня я не оставлю тебя. Тебе нехорошо. Я с тобой, скажи что нибудь, не пугай меня!
Лера, совершенно обессилев, тянется к нему. Красивый, истинно мужской голос, и он так нянчится со мной… как с младенцем. И правильно. Хочу быть младенцем, качающимся на широкой мужской груди. Я ведь девочка, так? А девочки слабые, и без мальчиков им никак.
-Я глупая... Я танцевала, танцевала, и упала…
Она начинает оседать на пол, и Ксан бережно подхватывает ее.
Лера мысленно двигает плечами и что-то рвется.
-Оно ушло...
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Среда, 25.11.2015, 22:30 | Сообщение # 20 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| ГЛАВА 2. ГЛАВНОЕ.
Ксан, мой хороший мальчик, он вернулся. Я открываю глаза, и слезы текут по моим щекам. Он усадил меня на диван, а сам присел рядом, гладя мою руку, смотрит на меня и молчит, только платком подбирает мокрые дорожки с моих щек. Боже, какой он милый и застенчивый, и так нравится мне, что я почти не могу дышать. Всхлипываю.
Я… господи, я люблю его…
Он развертывает платок, пытаясь найти кусочек посуше.
-Лера, у тебя вся косметика поплыла…
Некоторое время он обтирает мое лицо, затем тихо замечает:
-Знаешь, черный цвет не подходит к твоим светлым волосам, и вообще без косметики тебе лучше… А моего платка не хватит, ты устроила настоящий потоп, и черного на твоем личике слишком много, я только буду пачкать тебя. Давай, я провожу тебя умыться?
…
Всю жизнь я была беспросветной эгоисткой. Ксан с самого начала глубоко запал мне в душу. А я упорно представляла себя такой же, как Ната (она ведь была самой красивой, самой опытной и, казалось, самой удачливой). Пыталась порациональней использовать его, понимая, но не принимая в расчет того, что он живой чувствующий человек, и все делал для меня бескорыстно, да что там – самоотверженно, благородно. И его отношение в преломлении моих извращенных амбиций ослепило меня, я посчитала его психом, болваном и еше много кем, так как сама ранее старалась быть всепонимающей и сочувствующей всем, а в ответ находила ожидание большего, граничащее с отождествлением меня вечным, навсегда обязанным духовно сдвинутым спонсором, коему некуда деваться от избытка сентиментальных чувств и средств. Господи, я просто содержала, нянчила и утирала сопли, успокаивала и снабжала материально беспринципных малолетних альфонсов, полагая, что увеличиваю количество добра в отдельно взятом городе. Я ничего не требовала взамен, веря, что содеянное “добро” вернется ко мне сторицей. Один облагодетельствованый лишил меня невинности, предварительно вылив на меня ушат крокодильих слез. И тогда я свято верила, что жертвую собой не просто так, собственно, не жертвую даже, а даю отчаявшемуся человеку успокоение. А ведь я, как и другие девчонки, берегла себя для принца, благородного, с простертой ко мне рукой, и не сберегла, отдавшись во власть мнимого самопожертвования, унизительно и приторно до блевотины сладкого, такого понято-недодуманного тщеславия, высшей эгоистической идеи.
Заслуженной платой была жестокая депрессия и замкнутость на годы. Я предала себя и не имела права на прощение. Я была проклята и могла только имитировать чувства.
Всю жизнь я несла тяжкий груз вины перед самой собой. Ксан, нечаянно войдя в мою жизнь, простил меня, принял меня, разорвал замкнутый круг, позволил мне себя простить, и я могла бы простить самое себя перед лицом моей любви к нему. Мне требовалось только заплатить теми чувствами, которые я уничиженно пропускала мимо себя.
…
Незатейливая дешевая краска черного цвета легко смывается и утекает вместе с моими слезами. Ксан аккуратно промокает мои губы салфеткой, стирая последние следы глупой помады. Слава Богу, что я не поцеловала его.
-Подожди, осталось еще чуть-чуть. – Я всецело отдаюсь его заботе. – Пожалуйста, нагни голову над раковиной.
Он набирает теплую воду в горсти и выливает на мои волосы. Хорошенько их промывает. Разглаживает намокшие локоны, берет гребешок и причесывает. Я, словно кошка, ничего не могу с собой поделать, и тихонько млею. Струйки воды бегут по лицу. Мягкое полотенце осушает их, я поднимаю голову.
Ксан приглаживает последние прядки, выбившиеся из моей неровной челки.
…
Он ласково, оценивающе глядит на нее. У него фантастические глаза. Лера сдерживает стон и смотрит в сторону.
-Сейчас я могу видеть твое лицо. Посмотри, какая ты хорошенькая.
Она неудобно сидит на краю ванной, он сдергивает полотенце с зеркала, свертывает, и, не глядя, бросает в корзину для белья. Он видит только ее глаза.
…
Я послушно гляжу в освободившееся зеркало. Мне неуютно, я встаю, чтобы лучше видеть.
И сначала вижу огромные серые глаза, испуганные и доверчивые.
Доверяю ли я себе? Да, теперь я могу довериться себе, как своему любимому. Боюсь ли я себя? Нет, пока мне нечего бояться, если не придумаю себе новых страхов. Я поняла, кого ждала всю свою жизнь, и он со мной. Теперь я спокойна.
Господи, неужели эта юная женщина в зеркале - я? Четко очерченные скулы на когда-то круглом лице. Пухлых детских щек больше нет, неужели я так осунулась за прошедшую неделю? И осунулась весьма недурно. Я всматриваюсь в это незнакомое лицо, узнаю знакомый изгиб бровей, бахрому светлых, белобрысых ресниц, рельеф губ, высокий лоб, и внезапно улыбаюсь этой красивой незнакомке. Да, я стала красивой, потому-что дождалась своего единственного, потому-что он помог мне обрести себя, увидел без краски и назвал хорошенькой… Девчонка в зеркале теперь нравилась мне, та, с которой я ссорилась и проигрывала ссоры много лет, и я наконец-то ощутила себя зрячей и незамутненной, видящей вещи в их реальном отображении, лишенными мелких повседневных амбиций, и поняла, как долго я хотела казаться чем я не являюсь себе и тем людям, которые множеством лживых ухищрений пытались подчинить по возможности наибольшую часть меня на протяжении того недолгого времени, когда я осознавала, что в мире все не совсем хорошо и просто, пытались переварить и не насытиться.
Как долго я была уродиной. Учение в школе. Когда мальчики отворачивались от меня, затем юноши. Кроме тех, конечно, что знали высокое положение моих родителей и были достаточно беспринципными и расчетливыми, чтобы попытаться его использовать. Я поняла, что из-за этого и приняла решение распрощаться с невинностью, и что это вообще был мой единственный шанс.
И вот поступление в Университет. Новая обстановка окрылила меня, но не могла обмануть подсознание. То была старая песня, но в новом исполнении. Я продала полудюжину картин. Навалившаяся слава успешной художницы, поклонники, обольстители...
Ложь. Я ужаснулась, как долго эта составляющая была моей неистребимой частью и неотьемлемой частью моего окружения. Ложь, всепроникающая и всеобъемлющая, пугающе масштабная. Ложь: напыщенная и многословная, та, которая теряется в изъяснениях о жизненной многотрудности и многогранности; тихая и вкрадчивая, играющая на тонких мостках псевдоискренней дружбы; грубая и подчеркнуто откровенная демонстрация человеческих ошибок, апеллирующая к моей собственной несовершенности… Имеющая бесчисленное множество обличий. Все, что угодно, могло ею быть – и теперь я видела все способы, в которых предо мной могла предстать ложь. В том числе, и моя собственная ложь. Мой разум прояснился, и причиной тому стал Ксан.
…
Я пришла в себя, ощущая освобожденность, шелуха слезла с моего разума, и я была почти свободной от прошлого, я была новая от моего нового, томящего чувства, которое распространялось по органам и членам. Оно требовало выхода, участия, признания. Но я думала, что оттолкну и смущу Ксана, если слишком резко продемонстрирую его. Знаю, скрывать любовь – та же ложь, но я боялась, боялась своей неловкости. Я наделала ошибок, и теперь боялась, что по своей вине останусь лицом к лицу с холодной вселенной одиночества. Полагаю, для Ксана я - странная, неуравновешенная, наверняка вздорная, не исключено, что глуповатая, вполне возможно - опустившаяся. Моя истерика, попытка наложить на себя руки, легкомысленный наряд, злобные наветы… а еще ранее - безапелляционная недоверчивость, черная неблагодарность, ядовитый сарказм… Сила, обретенная мной, была мягкой, но в то же время – твердой и режущей, как сталь; открытой и бескорыстной, но вместе с тем могла оказаться ловушкой, наполненной отравленой эгоистичной приманкой; нежной и дарующей, но в случае ошибки – обязывающей на жертвы и разбивающей сердце. Я поразилась этой пока ровной, дремлющей силе. Но она была как взведенная плазменная бомба в детских руках. Во имя всего прекрасного и доброго в мире, я должна была, была обязана мудро направить чистую живую энергию, зерно которой проросло в моем издырявленном сердце, которое я согласилась бы потерять только вместе с жизнью… Больше я не должна сомневаться, иначе грош цена мне и моему удивительному дару.
Я должна показать ему мою душу. Только так он сможет сделать выбор. Ведь я хочу понравиться ему. Поэтому я выберу немного окольный путь, дающий время мне самой разобраться в себе...
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Четверг, 26.11.2015, 09:18 | Сообщение # 21 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| …
Лера отворачивается от зеркала и тихонько трогает Ксана за локоть.
-Ксан, я должна что-то сказать тебе… Спасибо, что опять спас мне жизнь. Мне было так плохо… я хотела пытаться жить, но не могла… А потом ты вернулся…
Он опять приглаживает непокорную светлую прядку.
-Я не мог бросить тебя одну. Ты так расстроилась от слов этой злой особы… Она лгала насчет тебя, как лгала о “нас с ней”, и она вывела тебя из себя, явив меня как часть своего заговора. Она сыграла на том, что я нравлюсь тебе. И ты знаешь, она так тащила меня вниз по лестнице а затем до такси, что я отделался от нее, лишь пообещав дать ей в морду. Она не испугалась, но так скурвилась, было ясно, что лучше я б ее приголубил с размаху кулаком.
-А ты бы приголубил?
-Я никогда не бил женщин, но эта… даже не могу подобрать аналогии… еще чуть-чуть, и я бы переступил черту.
Лера, розовея, не выдерживает и берет Ксана за руку, ту, которой он касался ее волос.
-Ты понравился мне сразу, как только я смогла трезво мыслить после болезни. Ты все еще был тогда со мной. Помнишь, как отвратительно я себя вела?
Ксан улыбается. Затем мрачнеет.
-С тобой что-то произошло. Очень-очень плохое. И я тоже был хорош – перепугал тебя до смерти. Ты знаешь, я серьезно пил. Может, ты слышала о сенсерах?
Лера кивнула. Сенсеры – люди, обладающие способностями разума или чувств, не вписывающиеся в понятия обычных людей. Существовали более конкретные научные объяснения, но обычные люди не могли их осмыслить по своей природе.
-Я один из них. Никогда не встречался с кем-либо, похожим на меня, но на своем примере знаю, что они действительно существуют. Наукой признано, что в мозгу возникают аномалии, вызывающие подобные проявления, однако она не может объяснить их природу. Говорят, это негативное влияние Океана.
Девушка, почувствовав тревогу за него, взглянула в его склоненное лицо.
-Ксан… Ты серьезно? А это не опасно? Тебе… больно от этого?
Он облизал пересохшие губы. Покачал головой.
-Это не больно в обычном понимании. Я могу видеть, что людям плохо. По-настоящему плохо. Как было плохо тебе в тот вечер, когда я набрел на тебя. И я вижу не глазами, но словно глазами, и еще глубже… А когда сильно напьюсь, чувствую гораздо слабее, и словно через мутный экран, но забыть все равно не могу, и когда протрезвею, переосмысливаю в полной мере… Раньше такого почти не было, и чувствовалось едва-едва, но с полгода назад словно какие-то шлюзы открылись. Боль, страдание, смерть… Они носятся в воздухе, я дышу этим, когда иду по улице. Люди вокруг страдают и умирают. Их души вопят, я касаюсь их, постигаю источники боли. По большей части они противоестественны и отвратительны, порочны и злобны, как инопланетяне, зараженные звездной чумой… Я думал поначалу, что схожу с ума, но стоит только взглянуть в лица… Господи, что это за страна, в которой люди страдают и умирают, просто ходя по улицам! Выхожу теперь из дома только ночью, напившись, купить еду, выпивку, или отправить почту. Сегодня вот взял такси и поехал за подарком в богатый район. Там мне легче, богатые в большинстве своем почти не страдают в достаточной для меня мере, но не более того… И я ненавижу пьяную одурь, но мне приходится с ней жить! – закричал Ксан. – И еще... Я..
Он замолчал, сжав рот в белую полоску. Он резко вскинул голову и замотал ею. Лера, перепуганная и не на шутку встревоженная, попыталась поймать ладонями его виски и удержать. Ей с трудом это удавалось, она раскаялась, что такая маленькая и слабая. Но ситуация придала ей сил. Ксан притих, только крупно вздрагивал.
-И ты чувствовал то, что чувствовала я? Бедненький…
Ксан спазматически сглотнул и некоторое время стоял не шевелясь. Его дрожь прошла, и он взглядом передал ей такое сочувствие и сопереживание, что у Леры слезы навернулись. Она тискала его руки и твердила:
-Не хочу, не хочу, чтобы ты это чувствовал… Вокруг столько боли, и ты принимаешь ее как свою собственную… Нет, Ксан, милый, лучше бы у тебя не было этой способности, этого проклятья…
И снова прошло время.
-Ксан, а ты не можешь поделиться со мной этой болью? Я могу принять сколько хочешь, ведь мне самой так часто было плохо. Я привыкла.
Он стоит, словно прислушивается.
-Лера, не знаю, что случилось, но это произошло. Часть моей боли.. даже не просто часть, а целая половина, как будто ушла в тебя и в тебе растворилась, как в громоотводе. Наверное, ты помогла мне расслабиться. – Он произнес, чуть запинаясь: - С тобой мне хорошо. Ты добрая, славная девочка. Слушай, тебе не было больно? Я в самом деле ощутил, как будто ты взяла у меня зту огромную половину. Невероятно…
Большей радости он не мог ей доставить. Ему лучше, и она наконец-то в чем-то ему помогла. Своей заботой, своим пониманием. Господи, ведь он такой же, как и она, один как перст. А где в этом мире она видела настоящие дружеские порывы? Так и он, боюсь, тоже не видел.
Теперь я всегда подставлю ему мои хрупкие плечи. Как непередаваемо приятно видеть его облегчение.
Юноша повеселел и потрепал почти сухие, “cлучайной длины”, как она это называла, Лерины волосы.
-Растрепа… Кто твой парикмахер?
Она в шутку шлепнула его по руке. Молодые люди обменялись теплыми улыбками, понимая, что стали теперь невообразимо ближе.
…
А ведь она что-то взяла от него, какой-то маленький ребристый шарик, туманный, еле видимый, но, как она ощущала, концентрируясь, очень плотный. Но пока она не станет говорить ему об этом.
...
Шарик витал, медленно покачиваясь, не вызывая никаких проявлений. Пусть так и будет, не хочу его касаться. Пока. Присутствие этого шара в ее сознании было дико, вкупе с домысливаемой возможностью оперировать им. Но рядом сидел Ксан, и сей факт был гораздо более невероятным и значимым. И она легко отмахнула шарик в область задворок сознания, где он не мог отвлекать ее.
…
Лера вспомнила, что она здесь хозяйка и у нее в герметичных блюдах медленно, но верно стынет угощение. А гость-то, как пришел, так и не проглотил ни крошки.
-Ксан, пойдем, я накормлю тебя. Ты голоден?
-Да. Спасибо, Лерочка, сегодня утром только перехватил невесть что…
Она взяла его за руку и повела в гостиную, приятно ощущая, как ее ладошка лежит в его большой сильной руке.
Она быстренько убрала лишнюю посуду, принесла чистый прибор и угостила его сначала ребрышками. Он накинулся на теплую еду, как будто голодал несколько дней. Он ел жадно, а потом спохватился, виновато поглядел на Леру и продолжал уже потише, но с не меньшим аппетитом. Лера смотрела на него с нежностью, отмечая, как вежливо и аккуратно он кушает.
Он подцепил вилкой последний кусочек кабачка.
-Умница. Мама говорила, что растущий организм должен хорошо питаться. Помню, как я капризничала, когда она меня потчевала витаминной кашей... Наверное, потому и осталась таким недоростком. Конечно, я еще расту, но вряд-ли успею вымахать. А ты бы понравился моей маме… Ксан, а сколько тебе лет?
-Девятнадцать. А тебе сколько исполнилось?
-Столько же. Батюшки, да мы ровесники! А я думала, тебе двадцать один.
-Неужели так взросло выгляжу? – он блеснул озорными глазами.
-Есть немного… Вернее, было. Сначала так подумала. Сейчас я дала бы тебе не больше восемнадцати.
Он засмеялся. Господи, подумала Лера, спасибо тебе, что он не лишен веселости. Спасибо, что у него такой хороший смех.
-Нет, честно! – Улыбаясь, Лера пихала его ладонь. – Так и подумала! А смеешься ты как пятнадцатилетний.
Ксан прыснул.
-Лера, ты чудо. С чувством юмора у тебя в порядке. Ты так непосредственно шутишь.
-Да, я такая, - скромно заметила Лера. – Хочешь вина?
-С удовольствием. Я налью. – Он изучает наклейку на бутылке. – Ого! Сорок три года выдержки! Крепкое, наверное. Я по маленьку.
И тут Ксан спохватывается.
-Ох, Лерочка, прости. Я совсем забыл сказать тебе пожелание. Только дай мне чуть подумать, я шел к тебе совсем с иным мнением. Сейчас я знаю тебя гораздо лучше.
…
Когда он думает, то чуть морщит лоб и беззвучно шепчет. И лицо у него серьезное. На двадцать один. Нет, больше. Сколько же он насильно пережил, раньше срока, благодаря случайному вмешательству судьбы, прихотливому замесу генов, своему навеянному Океаном дару. Вот я, думает Лера, задумывалась над положением вещей в широком мире, знала, что там скорее плохо, чем хорошо. Большая часть населения живет в нищете и без всяких прав. Жизнь в стране течет по инерции, теряя темп, а сдвигов не намечается. Я знаю это, однако недостаточно часто изволила представлять, к чему притечет государство, лишенное весел и руля, что будет, когда на борту закончатся запасы продовольствия и пресной воды. И я жила по инерции, без глобальных планов, от одной недалекой цели до другой. Я хотела получить диплом, занять гарантированную нишу в известной галерее. Стать финансово независимой. И все. И все, кого я знала, поступали аналогично. Все знали, что будущее темно и даже черно, но просто жили, удовлетворяя необходимые и хотимые потребности, озадачиваясь на потакания одной или двум страстишкам.
Я, думает Лера, больше не буду такой. Рядом Ксан, он не такой, как все. Это он приволок меня домой, а все прочие проходили мимо, не замечая. Я полюбила его за странную, непринятую человечность, и эта странность передалась и поселилась у меня внутри, не давая покоя. У меня появился путь – учиться состраданию и человечности. И я жажду вступить на этот путь бок о бок с Ксаном.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Четверг, 26.11.2015, 18:49 | Сообщение # 22 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| …
Ксан проводит тыльной стороной ладони по лбу и встает, поднимая бокал с вином. Я тоже встаю.
-Лера, я почти ничего не смог придумать. Да и то сказать, я старался ничего не придумывать. Я хочу знать тебя много лучше. Но то, что я уже узнал о тебе, говорит мне – ты неплохая девчонка. Мне очень хочется дружить с тобой.
Он замолчал.
-Я хочу пожелать тебе друзей. Хороших, порядочных людей, которые никогда не предадут тебя и не бросят в беде и отчаянии. Людей умных, чтобы ты не забывала: за умом – будущее. Сильных и верящих в свой труд – вместе вы сможете построить лучший мир.
Ребята тихо чокнулись краями бокалов. Молча выпили.
Лера прошептала:
-Спасибо, Ксанушка, мой милый друг… Спасибо за то, что считаешь меня подругой. Спасибо за ясное и нужное пожелание. Я шлю мольбу Океану, чтобы Он подтвердил сказанное тобой… И я сама приложу все усилия, чтобы исполнилось сказанное.
Они находятся по разным сторонам стола – хозяйской и гостевой. Девушка не глядя тыкает бокалом в стол и переходит на сторону Ксана.
-Ксан, попробуй пирожков с яйцом эмору и печенью трескозуба. Я сама их пеку, на коралловом масле, их ты ни в каком ресторане не увидишь… Они очень вкусные, еще не остыли…
…
Ксан в мгновение ока умял пирожок.
-Лерочка, спасибо, так вкусно! Я давно не ел домашней еды, а у тебя золотые руки. Ты самая гостеприимная и щедрая хозяйка! Можно, я еще возьму? Ты правильно сказала, организм в нашем возрасте еще растущий. Честно говоря, мне всегда хочется есть, а у тебя такой богатый стол.
-Конечно, Ксан, кушай, не стесняйся. Вон сколько всего… Наверное, вырастешь еще сантиметров на десять, - шутливо сомневается Лера.
-Нет, конечно, – улыбается Ксан. Берет пирожок.
-Лера, пожалуйста, расскажи о себе. Ты училась в школе? Учишься ли сейчас? Работаешь? Мне интересно, какие у тебя хобби и увлечения. Книги, которые ты читаешь. Ты меня чрезвычайно заинтересовала, - робко признается он и покусывает пирожок. – Потом я расскажу тебе все о себе. Или ты хочешь, чтобы я начал первым? Я не возражаю.
-Отчего же, я хочу поведать тебе о своей жизни. Ксан, только позволь сначала спросить, кем были твои родители?
Ксан кладет на тарелку недоеденный пирожок. Закрывает глаза.
-Мама у меня была замечательная. Она была мозгохирургом. Оперировала глубинные опухоли левого полушария мозга. В этой области она – доктор. Стажировалась на помощника по операциям правого полушария, защищала диссертацию. Не успела.
Лера проглотила вопрос. Нервно сжала пальцы.
-Отец был переводчиком, полностью отдавал себя работе, почти не бывал дома, но я думаю, он любил меня. Я не помню его, в то время я учился в колледже для мальчиков-переводчиков. Там меня навещала мама.
-Сколько тебе было лет? – сухими губами прошептала Лера. Она стала догадываться.
-Десять. И потом случилось… - он стиснул зубы. - Лера, можно вина?
Лера поспешно плеснула в его бокал, чувствуя, как холодеет у нее внутри. Ксан, зажмурившись, сделал несколько глотков.
-Крепкое…
Он впился в огрызок пирожка.
-Ксанушка…
Он стал жевать, из его глаз брызнули слезы.
Сердце Леры сжалось. Ее переполняла любовь.
-Поплачь, малыш, я знаю, станет легче… Давай я обниму тебя, вот так… Плачь, не держи боль в себе. Господи, как я тебя понимаю…
Ксан беспомощно уткнулся лицом в Лерино плечо. Она чувствовала на коже горячие слезы, гладила его по голове, шепча ласковую чепуху.
Когда он успокоился, они еще посидели так, тихо прижавшись друг к другу, как беспризорные дети, потерявшиеся в безумном лабиринте, соскучившиеся по человеческому теплу. Они вместе перешагнули через черту, по одну сторону которой была давняя скристаллизовавшаяся боль потери, неизбывная и приросшая к душе. Конечно, и сейчас боль осталась, но теперь перестала быть такой тяжкой и безысходной. Высказанная вслух, боль, как острый кусок льда на солнце, растопилась и утекла в глубину памяти.
И было еще осознание утраты ненавистного, постоянно довлеющего одиночества в мире, зиждяшемся на жестокости, корысти, похоти, равнодушии, крайнем эгоизме, тупости, на смирении с существующим порядком жизни и мысли. Молодые люди чувствовали в себе эту утрату и почти понимали ее смысл. А сейчас им было просто тепло и спокойно, они слишком измучились, они упивались этой долгожданной и невероятной в своем пришествии интерлюдией.
Потом они отстранились, не отводя взгляда друг от друга и не размыкая рук.
-Лера, я так благодарен тебе за нашу встречу… Я не знал, что можно вот так… довериться кому-то…
-Ксан, этому я научилась от тебя… Ты показал мне, что это возможно…
-Лера, я смог увидеть это только через тебя… Без тебя я бы так и не понял…
-Ксан, ты совсем ребенок… Милый, добрый мальчик… Такой наивный… Ну что ты говоришь, ты бы понял это, просто я первая тебе так сказала… И я еще много хочу сказать тебе… Но вначале давай поедим, я панически голодна.
…
И мы наворачиваем. Переживания пробудили в нас поистине зверский голод. Вино мы сообща отвергли, и я вспомнила, что в холодильнике лежат несколько бутылок пива. Я давеча приберегла их себе на опохмелку, собиралась залить легкий ненавязчивый бодун. Теперь они станут панацеей для нас обоих, запатентованные пивные бактерии вберут ненужный накопившийся хмель.
Я вскрыла емкость с моим фирменным блюдом – парным Нанским филе с поджаренной до хрусткой корочки картошкой, живым зеленым луком, диким оссановским перцем, усиками дзанды, дозревшими до мягкости в холоде листьями кнеш, и все зто полито пикантным соусом, секрет которого я предпочту оставить в тайне. Порций было более чем достаточно. Ксан, вызвавшись поухаживать, взял у меня лопаточку и попытался перенести на мою тарелку кушанье в задуманном мной, как на блюде, эстетическом виде. Мясо он переместил вполне удачно, картошка легла справа от мяса растрепанной горкой, а уж ровно положенные слоями овощи с соусом на них Ксан перепутал и смешал, после чего опустил лопаточку на край блюда и развел руки:
-Жалко, хотел тебя удивить, но получилось не так красиво.
Я засмеялась.
-Смотри. Дай тарелку.
Ксан вручил мне тарелку, и я, вооружившись лопаточкой, выждала театральную паузу. Сделала пять молниеносных движений, и филе с содержимым в первозданном виде телепортировалось на тарелку.
-Обалдеть! У тебя, знаешь, талант.
Ксан посмотрел на меня с уважением, но это было другое уважение. Уважение, с которым мужчина смотрит на женщину, ловко управляющуюся с богом предписанными ей обязанностями, такими как: кухня, дети, дом. Опять таки – богом большинства.
Сейчас я не хотела этого. Я могла бы быть королевой кухни, я жаждала иметь детей и нянчиться с ними, и я бы почла за честь содержать дом в порядке, когда мой любимый мужчина в отсутствии. Но сейчас Ксан сидел возле меня, и он не был моим мужчиной. Я хотела быть с ним, и только с ним. А если бы он ожидал от меня этих трех обязанностей, возразила бы я ему? Конечно, нет. Глупая, я уже мыслю так, как будто он связал со мной свою жизнь… И все не так просто. Эти три вещи сломали хребет множеству счастливых браков.
Да и пусть их. Я знала, что проведу с Ксаном немало отличных дней, если он захочет этого. Два неординарных человека, нравящихся друг другу, особенно таких, как мы. А как я хочу его...
Я отмахнулась от естественных побуждений. Даже если Ксан и хочет быть мне не просто другом, я должна взнуздать свое либидо и остаться интеллигентной девушкой, способной смириться с действительностью. А все-таки: я в его понимании хорошенькая, он интересуется мной, он так мил со мной… Что это значит?
Нет уж, подруга, не передергивай. Ксан такой единственный, кого ты встретила за свою жизнь. Он интересуется тобой, как человеком. Не пытайся предвосхитить события, терпеливо жди. Отношения не возникают моментально, поэтому будь самой собой, будь хорошей, и не смей, не смей давить, не смей смущать, ведь он такой невинный, просто будь тем, кто ты есть, и если будешь достойна, он тебя не пропустит.
И вдруг я поняла. Это было так просто. Я спрошу его потом, нравлюсь ли я ему. Когда откроюсь перед ним как личность. Скоро. Я пока не знала, как подать себя, но это произойдет. Я показала маленькую частичку себя самой.
Я вся дрожала, мне не терпелось немедленно поведать Ксану о своей любви, и не могла. Мне всего девятнадцать лет, а сейчас мне предстоит решить судьбу моего счастья, всей моей жизни.
-Нравится? Меня мама научила. У нас постоянно было много дорогих гостей, близких людей, которых требовалось кормить, и так она доказывала, что не только холст может служить художнику полем деятельности. Да, многие приходили к нам не столько чтобы покушать, сколько восхититься кулинарной фантазией мамы. Она, бывало, каждое кушанье создавала просто чтобы едок мог вкусить взглядом прелесть гармонии красок и фактур. У нее это так ловко получалось, с ее гибкими пальцами: лежат перед нею в посудах моркови остриженки, каприуса синего лохмотки, сельдерея кружочки, картофеля вареного комочки, укропа пахучего нити, чеснока тонкие крылышки, томатов соленые ломтики, россыпь лука овальчиков, белых и сочных, и зелененького, тонкого и землистого… Мама творила чудеса, она научила меня лишь малой части того, что знала.
Ксан слушал меня с открытым ртом.
-И твоя мама… тоже?
Я кивнула.
Он смотрел на меня распахнутыми глазами. Я вспомнила маму, какая она была добрая и теплая, и единственная, и такая далекая…, ее гордость, поэты обломали десятки перьев, воспевая ее утонченность, смиренную красоту и гостеприимство. Ее длинные пышные волосы пахнущие клевером и ветром, в них я зарывалась лицом, как в летний луг, куда я единственный раз в жизни выбралась в пятилетнем возрасте, и мама подкидывала меня, жмурющуюся от негородского светила, ловила и вращала, а потом вместе со мной валилась в пахнущую настоящей травой густую высоченную ТРАВУ, и я своими цепкими детскими глазками успела отметить множество жучков, паучков, бабочек и сверчков, которые, оказывается, существуют не только на страницах учебника биологии. -Это был террорист-ползун, - сказала я.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Пятница, 27.11.2015, 21:14 | Сообщение # 23 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| В то время народилась секта радикалистов, регламентировавших себя Перстом Исходящим, они вшивали лился не более четырех часов. Пневмоусилители оказывались крепче мускульных волокон и рсебе в мышцы пневмоусилители и контактные диффузоры в ладони. Их совместный акт продвали их, или слишком сильно пререгревались, или срабатывала боязнь высоты. Эффективность террористов-ползунов-по-стенам была мизерной. Наркотики, потребленные исполнителями Перста, неимоверно усиливали волю к поставленной цели, но только теми, кто был истинным фанатиком, кто действительно готов был УМЕРЕТЬ. Те, кто сомневались, стали после принятия ампул мухами без крыльев. Ползание по стенам и любым неровностям, особенно вверх ногами, вводило их в самозабвенный восторг. Самоубийственный и последний. Скорость рефлексов преоблодала над координадией, и…
Те, кто оказались дееспособны, забрасывали в окна разрывные бомбы с острой металлической начинкой.
Меня мягко, за локоток, пригласили дать показания по некому делу, касающемуся моей мамы. Я испуганно поначалу, а потом с жаром согласилась. Кто это там тянет на мою мамочку?
На жестком стуле, куда меня усадили, я принялась рассказывать следователю, какая мама была хорошая, а те, кто ее хотят очернить, плохие. Следователь с пару минут слушал, кивком выпроводил всех стоящих за моей спиной, и прервал меня простым взрослым словом: заткнись. Заткнись, когда с тобой СТАРШИЙ БУДЕТ ГОВОРИТЬ. Я заткнулась. Хотя и знала свои права, что никто не имеет права, особенно следователь, так мне говорить, я прав качать не стала, потому-что оторопела. У меня не было защиты от хамства. Меня этому не учили. Я просто ничегошеньки не поняла, кроме одного: следователь – сволочь, ничего хорошего от него ждать не придется и ничего хорошего он мне не скажет. Тогда я уже успела научиться – есть люди хорошие, есть плохие. Этот – плохой.
Следак тускло узнал мое имя, адрес, имя моей мамы. Имени отца не спросил. Я это отметила и еще более ни хрена не поняла. Следак спросил:
-Знаешь, как УМЕРЛА твоя мать?
Я, пытающаюся поудобнее устроиться на твердом сиденье и проклинающая взрослых, замерла. Наши взгляды встретились и я разревелась. Зачем эта мразь очерняет моего любимого человека…
-Успокойся, - следак повернулся и достал бутылку минералки. Отвинтил крышку и сунул мне. Я механически приняла пластик и стала глотать воду. Я не верила этому подонку. Такая сумасшедшая гадина не может говорить правду. Мама будет жить и любить всегда. Минералка выдохлась, и это было хорошо, иначе я бы неизменно заикала, и вызвала бы презрительное замечание этого урода. В этом я не сомневалась.
Я выпила все, что было в бутылке, не менее литра. Немного пришла в себя от процесса поглощения воды и бессмысленно вернула пустую емкость следаку. Тот укоризненно покачал головой. И извлек стопку фотографий.
-Кто это сделал? СМОТРИ!!!
Я с ненавистью посмотрела на этого урода, но послушалась.
Я нагнулась над столом, а урод выложил первую фотографию. Я еще толком не поняла, а урод клал фотографии небрежно одну поверх другой. Необъяснимо знать, что тело мамочки может быть так исковеркано, и ее милое, ненаглядное лицо так изуродовано. Сначала меня вырвало, я старалась не попасть рвотой на стол, на фотографии мамы, чтобы еще больше ее не унизить, потом я стала истошно вопить, как свихнувшиеся сирена, и меня все равно рвало, я полетела на пол вместе с твердокаменным стулом.
-Бесполезная шалава, - резкий звонок, после чего меня аккуратно подняли и унесли.
Меня отправили домой, вез меня багроволицый прапорщик со слезящимися глазами и вонючей самокруткой в черных зубах. Хоть и было не положено, он посадил меня на переднее сиденье, ловко пристегнул ремнями безопасности и всю дорогу рассказывал смешные истории, перемежающиеся простодушным незлобным матерком, он специально их из сети-Океана для внучки выуживает. Истории были неплохие, в былые времена я и сама бы похихикала. Сейчас я мечтала только захлопнуть за спиной родную дверь, но все равно благословила этого недалекого вояку, перед поездкой сунувшего мне мелкую смятую купюру и одышливо шепчущего, залезающего за руль:
-Плохо – плачь, дочка, весело – смейся, а когда ни так ни сяк – сама придумай, как смеяться. Видишь, немного подсобить – и жизнь на две трети ладится!
….
Я рассказала Ксану свою повесть. На этот раз я крепилась, но все-таки опять расплакалась. Страшный вечер, в нем словно столкнулась вся горечь вселенной. Естественный вечер, потому-что два мыслящих существа делились в нем своими горестями. Странный вечер, ведь одним существом была я, а другим был Ксан, а я никогда не ждала его, даже не ждала никого из его половины, я только мечтала, веселилась, мужалась, плакала... сходила с ума, снова плакала... кончала с собой и возвращалась назад, к себе.
Ксан. Ксан. Ксан, Ксан, Ксан, Ксан, Ксан, Ксан... Я зову тебя. Я живу теперь рядом с тобой. Я слаба. Я ничтожна. Я одинока. Я люблю тебя. Я хочу тебя...
И наоборот, но не во всем..
Я богата духом. Я красива. Я умна. Я жива. Я сильна. Я могу. Я должна. Я готова терпеть и ждать.
Я люблю, и это обязывает меня к большему...
Я рассказала о своих родных, об этом огромном обветшавшем доме, об отрочестве без отца и о юности без матери. О целенаправленной учебе и о страсти к живописи. Не знаю, наверное, я все-таки слишком мало упомянула в этом сбитом и перепутанном клубке информации о самой себе, о Лере Вальк, но я не умела говорить о своей жизни упорядоченно и субъективно. Все события последних лет валились на меня, как пудовые вырезки из газет, а я растаскивала их, как могла, по площади моего пространства, чтобы потом с болью наталкиваться на них. Леры не было, был статист, архивариус с кровавыми мозолями на душе, ненавидящий свою работу. Была крохотная частица, пытающаяся жить и чувствовать.
Это кончилось. Вырезки стали бумагой и улеглись по порядку. Статист облегченно вздохнул и развоплотился, обретя заслуженный отдых. Еще одна часть моей личности встала на место.
Я утомленно вздохнула и улыбнулась.
-Теперь я понимаю, что пора прекратить винить отца, как бы виноват он ни был.
Потом я сказала:
-Хочешь посмотреть мои картины?
Ксан стоит в совершенном обалдении от моего рассказа, я вижу, что его просто разрывает от ощущений, от груза своей памяти, но он соглашается.
-Лера, конечно, покажи их мне.
Мои полотна складируются в дальнем закутке моего импровизированного жилища, лежа штабелем в консервопленке. Их около сотни, и я горячно начинаю вспоминать, где полотно какого стиля и какого содержания. Ничего не помню и, вознеся молитву Океану, богу случайности, достаю холст из середины первой стопы. -Ксан, смотри, только не смейся и не суди строго, может, это из моего неудачного периода…
Я смотрю на Ксана, пытаясь по его лицу понять реакцию.
Он окаменел.
Я оборачиваюсь и смотрю на холст.
Это мой двуцветный автопортрет. Уродливый. Я голая.
Вот он, мой последний подводный камень, залегший давно и глубоко. Последнее испытание, к которому я не была готова.
Я кидаюсь к мольберту и пытаюсь сорвать холст.
Ксан мягко перехватывает меня, в последнее мгновение ухватив вподмышки, разворачивая на сто восемьдесят.
Я смиренно говорю: Я боюсь. Я знаю, что ничего не боюсь, но это…
Ксан ласково говорит: Давай потанцуем? Ты ведь любишь танцевать?
…
И Ксан танцует со мной. Я не прикасалась к проигрывателю, но из него льется мелодия, которую я никогда не слышала, и прекрасней которой я не могла представить. Ксан привлек меня к себе, я смотрю вверх и вижу его, ЕГО лицо, черты которого способны увести в забвение. Глаза, светящиеся добрым светом, улыбка, располагающая к вселенскому веселью.
И я развеселилась.
-Ксан, ты только что наступил мне на ногу.
-Прости, пожалуйста, я так и не освоился с координацией в танце.
-Окей, начинай осваиваться, потому-что я запускаю высокий ритм!
Я отхожу и нажимаю несколько клавиш. Пульсирующая музыка рок-н-ролла, предпочитаемая мной для упражнений, полилась из громеров. Мой огромный зал заполняет музыка, которой я ни с кем никогда не делилась. Я хватаю Ксана за руки и придаю ему нужную скорость владения телом.
-Классно развлекаешься!- кричит Ксан с восторгом. Его глаза сверкают, и он начинает изгибаться телом, как и я.
-Закружи меня!- кричу я. Он берет меня за талию, начинает вращать и поднимает в воздух.
-Еще, еще! Кружи как только можешь!
В бешеном полете и свисте воздуха я пригибаю ладони к носкам и делаю кольцо. Три года до этого меня звали в сборную города по гимнастике, но я отказалась, и тем не менее стараюсь держать форму. Проходит несколько десятков кругов, наполненных адреналином, и Ксан тактично роняет меня на себя, постепенно останавливаясь.
-Лера, ну ты даешь! Научишь меня, если будет время?
Все, я готова сказать.
-Ксанушка, я научу тебя чему хочешь. Кулинарии, ведь она такая вкусная, танцу, ведь он такой чувственный, литературе, ведь у меня столько книг, которые я прочитала и поняла, и нашла их духовными…
Ксан все еще держит меня.
-Я люблю тебя.
Я всхлипываю. Мой голос тих, но я знаю, что услышана. И опять поднимаю глаза.
-Ксан, я никогда не думала, что можно плакать от радости. При тебе я ревела уже много раз, и ты наверное подумал, что я нюня и плакса. И ты прав, ведь я, как и ты, тонула в невыраженных чувствах и несказанных словах. Сейчас я плачу от радости.
-Ксан, ты настоящий. Я нашла тебя, когда все меня покинули. Ты был со мной, когда я готова была уйти из этого мира. Твоя доброта и участие вернули мне здоровье и жизнь. Я люблю тебя, и хочу быть с тобой, и быть твоей…
Я совсем ослабела и вишу в его руках как куль. Он торопливо отнес меня на мою кровать. Я щелкаю пальцами.
Над кроватью загорается приглушенным светом ночник. Он реагирует только на мое щелканье. Хотя, его можно запрограммировать и на еще чье-то.
-Лерочка, понимаешь, ты очень, очень мне нравишься. Но…
Я кладу ему ладонь на уста.
-Ты хочешь полюбить меня?
Ксан, воздвигнувшись надо мной, шепчет:
-Я бы хотел этого больше всего на свете. Ты умная, ты добрая, ты скромная, и ты человечная… Да. Я хочу полюбить тебя. Но у меня нет времени.
И я улыбаюсь:
-Я даю тебе это время. Займи это время, если хочешь, укради.
Я кладу ладони на его щеки и придвигаю его лицо ближе к своему.
-Может, начнем с этого?
Его глаза блестят и превращаются в черные щелочки. Любимый, ты такой застенчивый! Как и я… Я говорю ему это.
Мы целуемся. Я становлюсь настолько сильной, что переваливаю его через себя на постель, в которой провела двадцать тысяч одиноких ночей.
Я лежу на мальчике моей мечты. Я дрожу, я трепещу, и чувствую себя неожиданно смелой.
-Ты такой красивый… Я миллион лет буду гордиться, что у меня такой красивый мальчик…
-Леронька, ты красивей меня, ведь девочки красивей парней. Значит, из нас двоих ты самая красивая… И хочу сказать, из всех девочек в мире милей тебя не сыскать…
Я дую ему в ухо:
-Вруша-груша…
-А вот и нет. Ты красавица, ты ангелочек, ты моя маленькая…
И уже он целует меня, а я отвечаю его поцелуям. Мы целуемся долго, а когда я вдруг взыграла язычком, он нежно засмеялся, и вот мы уже вместе смеемся, и перекатываемся по кровати, игриво борясь. И вот, после сотого поцелуя и сотой ласки я вывернулась из-под Ксана (после девяностой я была на нем) и прошептала:
-Сейчас вернусь…
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Воскресенье, 29.11.2015, 19:28 | Сообщение # 24 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| …
Я, как воровка, прокрадываюсь на скользящих цыпочках в ванную, из шкафчика с множеством гигиенических ингредиентов достаю маленькую бутылочку: смазку для мужчин.
На этикетке написано: если вы с девушкой, первый раз вступающая в близость, ---- будет вам просто необходим. Так как их -------- , то данный препарат позволит вами достигнуть необходимого ------------ , вследствие чего вами гарантровано взаимная б----------.
Бутылочка имела название “Немногословие”. Инна как-то посоветовала мне его, сказав, что оно достаточно дешево и эффективно и не страдает наличием побочных эффектов. Я спросила у нее, что значит взаимная “б-”, и она ответила, что иностранные производители, плохо знавшие язык, имели ввиду “взаимное блаженство”, на что я возразила, что это, скорее всего, “взаимная беременность”. Инна долго хихикала и прикрывалась ладошкой.
Сняв бутылочку с полки, я встретила свое лицо в зеркале. Оно было свежее, раскрасневшееся, таинственно улыбающееся. Знала бы ты, что сейчас произойдет, подумала я, показав зеркалу язык. Зеркало не осталось в долгу и засмущалось, улыбаясь и краснея ушами.
…
-Я вернулась, - сообщила я, ставя бутылочку на стол, не говоря, с чем вернулась.
Я погасила злектрический свет и вставила свежую свечу в подсвечник. Чиркнула спичкой. Желтое домашнее пламя отстветами заиграло по обстановке и по лицу Ксана.
-Ты скажешь, что ты принесла? – Ксан, сидя на постели, в расстегнутой почти до низа рубашке, был моей тайной, моим сокровищем, моей предстоящей любовной игрой.
-Не скажу, сначала ложись.
Ксан послушно лег.
Я стянула с него брюки вместе с нижним бельем.
Обнажение любимого человека, это священнодействие. Сердце перешло в галоп.
Я увидела все, и это переродило меня.
Я готова стать настоящей женщиной.…
-Ксанушка, я совсем неопытна, но я люблю тебя, я постараюсь… Я…
-Леронька, милая, не бойся. Я твой, я сделаю все так, как ты захочешь. И знай, ты невероятно решительная. Я восхищен тобой.
Я набираюсь смелости и раздумываю, развинтить ли бутылочку. Но перед этим гашу свечу и обнажаюсь сама.
…
Мы лежим лицо к лицу. Мой нос постоянно цепляется за нос Ксанушки, когда я его целую, я словно в горячке, я стала его, а он стал моим… Мы дышим одним дыханием, а наш пот смешивается на сдвигнутых лбах. Мы оба умные, и лбы у нас выпуклые… Какие у нас большие головы, они нам мешаются…
Правильно, эта идиотская бутылочка и не была нам нужна вовсе. И я ею в конце концов и не воспользовалась. Мы здоровые мужчина и женщина, все у нас работает как надо. Изумительно, как и надо.
Мы оба бормочем что-то невразумительное, что-то нежное и ласковое.
Уже я внизу, и это положение особо ценное, потому-что любимый чувствует меня, и я кричу, что он моя любовь, что он моя жизнь, моя вселенная. Я стискиваю его так, что ноют мышцы, и вселенная распадается на атомы, невероятно сверкающие и празднующие начало, которое я сотку из них.
Я лежу навзничь рядом с ним, и шепчу:
-Это не сон, малыш, скажи, что это не сон, это не может быть им…
И слышу:
-Глупышка, конечно, это не сон… Это ты, детка, и я, твой Ксан…
Я села на колени и жадно шарю в темноте по телу моего мальчика, ровно как и он гладит своими огромными ладонями по моему телу. Он находит все, что хочет, я и жмусь к нему в темноте.
-Солнышко, у тебя классное тело… Я не вижу тебя, но ты прекрасней всех нимф на свете…
…
Тело Леры содрогается, когда руки Ксана с силой массируют ее ягодицы. Обезумевшие от страсти юные возлюбленные заходятся чуткими поцелуями, беспорядочно ища по телу друг друга.
…
Я перевернула моего мальчика и мычала ему горячечной скороговоркой, извиваясь наверху. Я двигалась и двигалась, скакала и вертелась, и я неудержимо, навзрыд стонала от блаженства, которого не знала вселенная. Ксанушка целовал меня, мои руки, мои груди, чем сводил с ума…
…
Я закатила глаза и прыгнула последний раз. Я закричала изо всех сил, снедаемая наслаждением, и, без сил упав на его твердые мускулы, укусила любимого в плечо. Экстаз бил меня, и я едва почувствовала, как мой любимый изгибается подо мной. Я сделала ему больно, но он, сжав ладонями мои плечи, прошептал:
-Малышка, Лерочка, иди сюда.
Он звал мои губы. Мы целовались. Мое сознание немного прояснилось.
-Прости, зайчик, я не нарочно… Очень больно?
-Ничего, тебе можно… ,- пошутил он, жарко дыша.
Потом я нагишом сбегала за йодом. Слава богу, мой укус не кровоточил. Но я все равно несколько раз его протерла.
…
Затем мы жутко захотели спать. И мы лежали в одной постели, как в сказке.
Ксан сонно поцеловал меня в щеку. Тихо проговорил:
-Спокойной ночи, Лерочка. Завтра тяжелый день.
Я произнесла про себя молитву Океану и поцеловала Ксанушку в лоб.
Все сны твои дурные беру я на себя, как женщина, любящая тебя и готовая пойти за тобой хоть в Тусклый мир, в мир проклятых и обреченных.
Я засыпала и знала, что моему мальчику ничего плохого не приснится.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
| Alhena | Дата: Вторник, 01.12.2015, 11:16 | Сообщение # 25 |
|
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 7430
Статус: Offline
| скучно, но голод был слишком здоровым и дружелюбным, чтобы я его не покормила. Я желала пищи, глотая обильную слюнищу, как будто в первый раз о еде узнала, как будто мой желудок стал новорожденным детенышем мегалодона. Когда Ксанушка проснется, для него будет готов вкусный горячий завтрак (нет, скорее обед), а я с удовольствием покушаю с ним второй раз.
В комнате было знобко, и я поспешно оделась. Передернула плечами, и вытащила из сундука безразмерный свитер, падающий мне ниже колен. Электричество работало, и я врубила обогреватель. Конечно, всю хоромину он не согреет, да и не надо, но Ксану будет не так зябко выбираться голышом из согретой кровати.
Итак, я положила в духовку на большой тарелке последний ребрышек, картошки и остаток филе. В холодильнике я оставила любимые Ксаном пирожки, кроме одного, который холодным лопала прямо сечас, и гору картошечки. В нутре холодильника имелись также шарики краба, несколько эморовых яиц и тючок связок овощей. Я уже обоняла запах огромной яичницы, которую я преподнесу Ксанушке на первое, потом извлеку из зева печи шипящую картошечку, посыпанную зеленью, и вознаменую пир разогретыми пирожочками, нисколько не потерявшими вкус от разогревания. И провозглашу: да хватит жрать то, береги вес! В шутку, конечно. Он всего несколько часов мой осознанный любимый, а я уже придумываю на него шутки, в моем стиле, едкие.
Я прыснула. Разумеется, это больше не мой стиль. Было смешно, как несколько часов назад я бы поставила парня в тупик издержками дружественности, и как, сейчас, я бы кормила его последней, собой от себя украденной и схороненной от захватчиков коркой хлеба при его голодной смерти. Я съела пирожок, и вслед за ним чуть не откусила от собственных пальцев. Моя тарелка вполне разогрелась, я взяла ее, несмотря на то, что она была раскалена и обугливала мои пальцы. Где подставка, спросила я, под такую горячую тарелку, не помню, ответила я себе, ладно, ставь на стол, клеенка прожжется, но пальцы дороже. Я поставила тарелку, от которой по клеенке немедленно стали распространяться вонючие волны горелой пластмассы. Полировка на столе занялась, пфукнули крошечные язычки пламени и оценили по достоинству старую древесно-стружечную плиту.
Я заорала и сорвала с гвоздя передник, став хлопать им по разгорающемуся пожару. Обожженные костяшки отозвались воющей болью.
…
Ее тело сжималось и расширялось, сквозь него перебегали голубые изогнутые, как волосатые спирали, волны, мозг плющился и брызгал, как губка. Твердый, как иридий, шарик бил ее по небу, выбивая зубы, он был невероятно чужеродный и застревающий в глотке, от него тошнило, голова покрывалась красными трещинами и испускала радиацию, губительную для всего живого. Мир взорвался, и его мерзкие, как гниющее мясо, ошметки повисли в воздухе, лавируя по невероятным траекториям, падая и взмывая, совокупляясь в воздухе. Мясо тут-же разрождалось коричневой плесенью, бьющей фонтанами и закручивающейся многослойными водоворотами.
…
Я плюхнулась на попу, дуя на покрасневшие обожженные подушечки пальцев. Нестерпимая боль внезапно прошла и я кинулась за ширмы, туда, где кричал мой любимый. Он поднялся над подушками, и едва я появилась, простер ко мне трясущуюся руку. Я упала возле кровати и ухватилась за предплечье его протянутой руки.
-Я здесь, я здесь!!!!! Не забудь меня, ты не один!
Мне показалось, что Ксан присмерти. Я попыталась найти его пульс, но, представив, что он, не дай бог умрет, сверзнулась в обморок.
…
Ксан втянул мое бескостное тело на постель. Я тряслась, но ощущала неестественный прилив сил. Ксан поднял меня и усадил рядом с собой на кровати. Я все еше дрожала, но обрела трезвость мысли.
-Лера, ты почувствовала?
-Еще бы, я себе чуть все пальцы не сожгла. А они на самом деле целые.
Ксан торопливо рассмотрел мои руки, бросил их.
-Ты не понимаешь. Лерочка, я должен идти.
Я вскочила и обвернула его, нагого, одеялом, поскольку холод снаружи усилился. Я узрела, как стеклах зацвели нечеловеческие узоры.
-Лера, пожалуйста, пусти меня.
Он выбрался из одеял и торопливо собирал свою одежду. Его руки тряслись, и я, встретившись с его взглядом, одела его своими руками. Я знала, что его крутая куртка не убережет его от холода. На кухне треснула и опала битым стеклом забытая бутылка с пивом.
Из наших ртов вырывались струйки пара.
-Ксан, произошло что-то из рода вон выходящее, так?
-Лера, я и сам пока не представляю, что случилось, но мое ощущение ноет так, как не ныло никогда ранее. Что-то случится очень скоро…
-Ксанушка, ты догадываешься, чем бы это могло быть?
-Мерзкое излучение, от которого стынут кости и разжижаются мозги.
-Господи, Ксанушка, что с нами будет?
Ксан сел, вытер лоб и спросил:
-Детка, у тебя найдется чего-нибудь поесть?
Я погасила вовсю бушевавшую печь, открыла ее и, чертыхаясь, обвернув прожженный передник вокруг рук, добыла железный лист из ее чрева. Он был весь в желто-голубой окалине. С грохотом я бросила его обратно.
Я кинулась в холодильник и швырнула на стол пирожки, в которые Ксан немедленно вцепился.
-Милая, умоляю, этого мало!
Безумие, думала я, хватая сковородку, лья на нее масло, чтоб не пригорело, разбивая яйца и кидая в жижу крабов. С разворота сунула сковороду в печь, прикидывая, что яичница спечется в этом пекле за минуту. Мой желудок сводило, и я с размаху открыла дверцу холодильника, повредив ее, так что она застряла на излете. Я принялась жевать ужасно невкусный пучок первой попавшейся зелени, от нее только лилась слюна. Ноги отказали, сведенные судорогой, меня накренило и уронило на пол. Ксан мученически замычал, и, упав рядом со мной, сунул мне в рот обслюнявленный остаток пирожка. Я алчно глотала, обсасывая его пальцы.
-Подумай, что еще можно съесть! – засипел Ксан.
Я выдернула сковородку из печи, и она заплясала по полу, плюясь маслом и шипя. Жрать из нее было нельзя.
Тогда меня осенило, и я рванула со стола тарелку с горелой картошкой, ребрышком и филе. Еда разлетелась по полу, и мы страстно стали ее пожирать, мечась ртами, кто что захватит, вылизывая пол и всасывая малейшие крошки.
Я приложилась зубами к ножке стола, пытаясь ее глодать, проклиная ее за неподатливость и дерьмовый вкус. Ксан отодрал меня от нее, сунув мне в рот необъеденый конец ребрышка, а сам хрустел другим концом, и непонятно было, хрустит ли кость или его зубы. Я плакала, мне нестерпимо хотелось пожертвовать собственной плотью, лишь бы мой малыш не испытывал такие муки, ломая зубы о голую кость.
Это длилось целую вечность. Я, лежа на спине между широко разведенных ног Ксана, силилась ухватить ртом улетевшую в недостижимо далекий угол сковородку. Я разучилась ругаться, только по-детски чертыхалась, суча ногами и извиваясь. Ксан держал меня, заломив мне руки, так, чтоб мне не было больно, и выл. Я тыкалась лицом в его штанины и тихонько жаловалась, когда от резких рывков становилось больно, мне, а значит Ксану, и извинялась, поскуливая.
Когда это кончилось, Ксан подтянул меня, и я сидела, судорожно дыша, между его колен, положив голову на его грудь. Я ощущала щекой, как с перебоями несется его сердце.
Ксан притянул к себе сковородку, изогнувшись немыслимой дугой. Наши нутра были, как ссохшиеся на полуденном солнцепеке устрицы. Ксан пальцами зачерпнул сочный кус яичницы, роняя попутно от него на пол и по нашей одежде и протолкнул в мой благодарно раскрывшийся рот. Я чавкала и ела, ела и чмокала, и желала еще. Но было нельзя.
-Ми…, тепе ты… Ешь…
-Падлой буду, ты ешь… - Хрипел Ксан, раз за разом просовывая изумительные порции пищи в мой рот, тем более изумительные, когда попадался краб. Всунув последнюю порцию, он откинулся и закатил глаза.
Я поползла на коленях в направлении, которое не могло быть неправильным. Обалденная еда придала мне возбуждения, мои колени, как домкраты, подняли меня прямо, и я положила средний палец на огромный кухонный шкаф, испещренный пустыми полками, набиваемыми посудой и едой в былые годы, разврованными и опустевшими. Мама была редкой запасницей, она всегда покупала пять булок хлеба, а на стол выставляла только четыре. То есть так она мне так говорила, голым хлебом при ее жизни я не питалась никогда.
Она говорила мне: проголодаешься, нажми на этот шуруп в углублении, но не в шутку, только когда будет нужда. Ослушаться матери – величайший грех. Мать – дающая жизнь и направляющая жизнь, но только любящая мать. Иначе – выбрасывающая плод в изговное и посвящаюшая его греху. Немногий плод способен обрести благость без бережного ухода, тогда его краткий путь – через пустыню, сулящую сладко-горькие тернии.
Я пересчитала головой полки, которые стремились связать мой желудок в пятерной океанский узел, и наконец обнаружила эту вторую дырку, которую и дурак смог бы обнаружить в трезвом уме, и сунула туда мизинец, настолько мало было это отверстие. Распахнулась панель, и я бы восприняла эту историю как сложновложенный наведенный глюк, которым он в большей степени и был, если бы не запах лопнувшей бракованной банки консервов, находившейся в тайнике.
На мое счастье, банка лопнула от никем не прогнозируемого дефекта. Банка лопнула именно потому, что содержала в себе несколько лишних один умножить на десять в минус десятой степени жидкости миллилитров чуть-чуть протухшей рыбы. Будь ее состав в идеале порядка производства, она бы благополучно замерзла и пролежала бы при нестабильной температуре неограниченное количество времени. Я поняла, что не сплю, и начала с восторгом мысленно выгребать из захорона стопки сложенных друг на друга кругляшей, обещавщих рай на этой стороне вселенской тверди.
Спустя две секунды потерянного времени на эмоции я сцапала две глухо запечатанные металлом плашки и ринулась к кухонному столу, содержащему консервный нож. Я ощущала, что бегу сквозь время, как через густую патоку, я наваливаюсь на нее животом и отталкиваюсь от нее ступнями, ее нужно только преодолеть вовремя. Моя незримая, Ксанова, Океанская связь подстегивала меня, поэтому я вскрыла кругляши и накормила Ксана раньше, чем меня перестало трясти.
Ксан сел, крутя головой, взял консервный нож в свои твердые руки, распечатал еще две жестянки, и мы ели. Он опять кормил меня, вталкивал в меня до пуза, и я ела, плача от нежности, а он облизывал только то, что стекало с его рук, потому-что время на добычу еды закончилось, как на время еды вообще.
За секунду до смерти Ксан сгреб меня и похоронил под собой.
…
Мы восстали вместе, иначе чем ”восстали из мертвых”, зто охарактеризовать было нельзя, настолько мы были сметены. Я была наполнена непонятно откуда взявшейся волей и физической силой, и поддерживала Ксана при его вставании, однако я почувствовала его многотерпение к моей помощи.
-Лера, сейчас я уйду. Тебе лучше уехать отсюда, из страны, ты великолепно рисуешь, несомненно найдешь клиентуру своим творениям. Прошла только первая волна, заставляющая людей просто жрать, а кто в ее время жрать не мог, тот скорее всего умер. Накатит вторая волна. Кто знает, в ее пришествии людям может быть приказано бессистемно совокупляться. А третья волна способна подвигнуть человека на убийство ближнего.
Я облилась холодным потом.
-Ксан, подожди минутку. Почему ты должен уйти, ведь ты, дурак, знаешь, что я люблю тебя!!!!! Возьми меня с собой, хоть в ад, я буду твоей женой и другом, преданной соратницей и вечной спутницей, я вынесу бок о бок с тобой любые лишения! Кто ты, черт возьми, чтобы оставлять подобную тебе душу среди безграничного космоса, где я буду оторвана от тебя, без возможности помочь тебе сделать этот мир лучше? Наша связь упрочилась, и я вижу в тебе алчность к изменению устройства мира. Но что ты сможешь сделать? Ты, и я, мы же дети, мы не умеем менять мир! Останься, живи со мной, будем любить друг друга, читать книги, учиться, найдем умных людей, они нас научат!
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
|
| |
| |
