Надежда Андреевна Дурова (известна также под именем Александра Андреевича Александрова; 17 сентября 1783 — 21 марта(2 апреля) 1866) — первая в Русской армии женщина-офицер (известна как кавалерист-девица); писатель.

«Кавалерист-девица» оставила потомству свой романтизированный автопортрет, умолчав о целом ряде существеннейших моментов своей жизни. У читателя ее мемуаров создается впечатление, что она ушла из дома неопытной юной девушкой. Это далеко не так. Надежде Дуровой было уже двадцать три года, она была замужем за сарапульским чиновником Черновым и имела сына. Правда, с мужем она разошлась, оставив ему ребенка и, по-видимому, никогда не поддерживала с ними никаких отношений. По крайней мере, ни о том, ни о другом в ее воспоминаниях нет ни слова. Напротив, Дурова прозрачно намекает, что замужество для нее было затруднительно, поскольку она была крайне непривлекательна. Якобы она была высокого роста, и ее лицо было изрыто оспой. Но об этом она вскоре забывает и в дальнейшем не раз пишет, что в гусарском мундире пользовалась постоянным вниманием женщин.

Уже в раннем детстве у Дуровой проявляется «мужеподобность». Она сама объясняет это тем, что ее мать ожидала сына и появление дочери восприняла с отвращением поэтому новорожденную отдали на руки гусару Астахову, бывшему у ее отца чем-то вроде денщика. До пяти лет девочка росла в условиях походного военного лагеря, пока отец ни вышел в отставку и ни поселился в своей деревеньке. Понятно, что с раннего детства ее любимой забавой была верховая езда. Дорога в гусары или уланы была как бы предуготовлена Дуровой судьбой. Но ведь она ничего иного и не знала и фактически никакого образования не получила. Стать в один ряд с мужчинами — она полагала — ей можно было только в кавалерийской колонне.

В сентябре 1806 г. Дурова тайно ушла из родительского дома, переодевшись в казачий мундир. Под именем дворянина Александра Васильевича Соколова она завербовалась рядовым в Коннопольский уланский полк. Дурова участвовала в сражениях с наполеоновскими войсками в Восточной Пруссии и однажды вынесла с поля боя тяжелораненого офицера. За такой поступок полагался Георгиевский крест, который она и получила. Но тайна ее пола вскоре была раскрыта. Дурова была вызвана в Петербург и принята Александром I. Царь был к ней благосклонен, позволил остаться в армии и даже произвел в офицерский чин. Собственной властью он присвоил ей фамилию Александрова в свою честь. Все это было возможно только в условиях религиозной индифферентности того времени, когда масонство стало фактически официальной идеологией. И ранее, и позднее подобное нарушение норм православного поведения повлекло бы за собой суровую кару. После смерти Дуровой в 1866 г. священник отказался отпевать покойную под именем Александра Андреевича Александрова панихида была отслужена по рабе Божьей Надежде.

Судьба благоволила к Дуровой. После аудиенции у царя она успешно продолжала военную службу. Дурова участвовала в Бородинском сражении, где получила контузию ноги. Главнокомандующий Кутузов сделал ее одним из своих ординарцев. С русскими войсками она оказалась в Париже затем, вернувшись в Россию, вышла в отставку. Все это время Дурова столь успешно имитировала мужчину, что ей не раз приходилось выслушивать рассказы однополчан о встречах с «русской амазонкой», и никто из них не признал в своем товарище эту амазонку. На страницах ее знаменитых мемуаров нет и намека на патриотическое одушевление, которое якобы побудило молодую женщину обречься в военный мундир. Все это было приписано ей гораздо позднее. На первом плане у Дуровой было обрести качества «сильного пола», ибо лишь тогда она сможет ощутить себя полноценной личностью. С точки зрения психиатрии Дурова — типичная «женская гомосексуалистка». Не вызывают удивления и ее успехи в сфере литературы, ведь уже давно отмечено, что как мужская, так и женская гомосексуальность вполне сочетаются с незаурядной творческой одаренностью. Да и писательская карьера в то время считалась уделом мужчины.

На протяжении всей жизни Дурова упорно держалась за собственную мужеподобность. Она всегда представлялась при знакомстве как Александров. Со стороны окружающих все это одобрения не находило, а, наоборот, порождало резко негативное отношение. Об этом Дурова сама красноречиво писала в повести «Год жизни в Петербурге». Сначала ее почти всюду приветливо встречали, приглашали на званый вечер, где демонстрировали гостям как некий курьез, а затем ей фактически отказывали от дома. Дурова вскоре привыкла и назвала это «невыгодами третьего посещения». Не установилось у нее контакта и с Пушкиным, несмотря на то, что великий поэт отдавал должное литературному таланту «кавалерист-девицы».

Современники упорно отказывались не видеть в этой женщине женщины. Свидетельством является письмо Д.В. Давыдова Пушкину от 13 октября 1836 г. «Я ездил с собаками в Пензенской губернии с старинным моим подкомандующим 1812 года Бекетовым, и, разговорясь о Дуровой, он мне рассказал причину ее рыцарства. Бекетов был дружен с Литовского уланского полка поручиком Григорием Шварцом. Этот Шварц служил прежде в Генеральном штабе и был на съемке в Казанской губернии. Дурова в него влюбилась, и, когда переместили его на Дон, она бежала из родительского дома вслед за ним. К несчастию ее, Шварца перевели тогда в Литовский уланский полк, который стоял тогда на Волыни. Она поскакала в Волынь и, приехавши в Бердичев, так истратилась в деньгах, что приходило ей умирать с голоду. В это время вербовали в Мариопольский гусарский полк, и она, надев мужское платье, завербовалась в гусары, чтоб не умереть с голоду. Прослужа несколько месяцев гусаром, тогда только узнала она о местопребывании Литовского уланского полка и перепросилась в оный. Вот ее начальные похождения».

«Феномен Дуровой» был порождением эпохи наполеоновских войн, когда религиозные и моральные нормы оказались под сомнением. С наступлением общественной стабилизации он уже представлялся невозможным. Следует сказать, что и у Наполеона была своя амазонка — некая Тереза Фигер, не уступавшая Дуровой в воинском героизме.

Тереза Фигер

1-я мировая война и ставшая ее следствием русская революция вновь вызвали мужеподобную женщину на историческую арену. Своеобразным повторением «феномена Дуровой» стала Мария Бочкарева — фигура, с одной стороны, фарсовая, но с другой — глубоко трагическая. Неграмотная крестьянка, она прошла все круги социального ада. Бочкарева родилась в 1889 г. в Новгородской губернии но когда девочке было всего пять лет, ее семья переселилась в Сибирь. Таким образом, Бочкареву вполне можно назвать сибирячкой. В пятнадцать лет ее выдали за мастерового — горького пьяницу, от которого она вскоре сбежала. Вторым ее мужем оказался уголовник, занимавшийся разбоем и скупкой краденого. Бочкарева последовала за ним в ссылку, но вскоре предпочла бросить и этого сожителя.

В ноябре 1914 г. Бочкарева обратилась к командиру 25-го резервного батальона с просьбой зачислить ее солдатом. Сначала ей предложили стать санитаркой, но она настаивала. Бочкарева послала телеграмму Николаю II с прошением разрешить ей пойти на военную службу. К всеобщему недоумению было получено Высочайшее разрешение. Как рядовой пехотинец она оказалась в окопах и участвовала в боях. Уже в следующем году Бочкарева стала Георгиевским кавалером и была произведена в унтер-офицеры. Внешне она ничем не отличалась от однополчан.

Мария Бочкарева

После Февральской революции Бочкарева оказалась в Петрограде. 21 мая 1917 г. она выступила в Мариинском дворце с обращением к женщинам России образовать батальон «для поднятия духа армии и агитационно-просветительской работы». Сразу же поступило более пятисот заявлений. Среди подавших заявления преобладали женщины с высшим и средним образованием. За незначительным исключением все они были русскими. Волонтерки в тот же день были обриты наголо и одеты в солдатскую форму началась муштра, во время которой Бочкарева оказалась беспощадной к любым проявлениям женской слабости.

Летом 1917 г. Бочкарева получила чин поручика. Благодаря ее энергии были организованы три женских батальона смерти. С военной точки зрения они были совершенно недееспособными. Уже в августе 1917 г. главнокомандующий Корнилов признал создание женских формирований нецелесообразным. Вопреки устоявшемуся мнению Бочкарева не принимала участия в обороне Зимнего дворца его охрану несла 2-я рота Петроградского женского батальона. Сама Бочкарева была в это время на фронте под Киевом.

В дальнейшем судьба Бочкаревой сложилась трагически. В начале 1918 г. она по поручению Корнилова уехала в США с целью агитации в пользу белого движения. Американский журналист Исаак Дон Левин с ее слов выпустил книгу «Яшка. Моя жизнь крестьянки, солдата и изгнанницы». Она прошла незамеченной. Вообще, миссия Бочкаревой успеха не имела, и в августе того же года она вернулась в Россию, где примкнула к Колчаку. По его указанию она организовала Добровольческий санитарный отряд. После разгрома Колчака Бочкарева была арестована ЧК и расстреляна. Таков мрачный итог бурной жизни новой «русской амазонки».

Конечно, своеобразные подобия Бочкаревой были и в Красной армии. В начале 1920-х годов они наполнили советские учреждения. Их карикатурный портрет нарисовал Народный комиссар здравоохранения Н.А. Семашко: «Взлохмаченная голова папироска в зубах нарочито угловатые манеры нарочито грубый голос… "Маскуляризированная” женщина, совершенно утратившая женские черты и превратившаяся в мужчину, пока еще в юбке ». К счастью, подобный тип мужеподобной женщины быстро стал уделом прошлого. Ничего подобного Россия XX в. в широком масштабе уже не знала даже во время II мировой войны.