09:09 "10 дней в Сахаре": как испытание себя |
Когда в 1994 году бывший десятиборец Мауро Проспери принял участие в "Марафоне по пескам", ему было 39 лет. Этот шестидневный забег по пескам Сахары на дистанцию в 250 километров считается самым изнурительным в мире соревнованием для бегунов. Но для Мауро все оказалось еще сложнее: он потерялся в песчаной буре и провел в Сахаре 10 дней. Вот как он сам рассказывает о пережитом. Я люблю экстремальные марафоны за то, что, участвуя в них, полностью сливаешься с природой. Дистанции обычно проходят по живописным местам – горы, пустыни, ледники. Когда я был профессиональным атлетом, у меня не было времени всем этим наслаждаться, я думал только о медалях. О "Марафоне по пескам" я узнал случайно. Я уже перестал выступать в пентатлоне, когда один из друзей сказал мне: "Есть один удивительный марафон в пустыне. Но он очень тяжелый". Я люблю вызовы, поэтому тут же начал тренироваться. Я пробегал по 40 километров в день, сокращал количество воды, которое я при этом потреблял, чтобы привыкнуть к обезвоживанию. Дома я практически не бывал. Моя жена Чинция думала, что я свихнулся. Этот марафон настолько рискован, что перед соревнованием я должен был подписать бумагу с инструкцией, куда оправить мое тело, если я умру. У нас трое детей, все тогда были младше восьми лет, поэтому она волновалась. Я пытался ее приободрить. "Самое худшее, что может случиться – это если я обгорю на солнце", - говорил я ей. Когда я прилетел в Марокко, предо мной впервые предстало удивительное зрелище – пустыня. Я был зачарован. Сейчас "Марафон по пескам" совсем другой, в нем участвуют до 1300 человек, которые словно змея растягиваются по дистанции. Поэтому, даже если постараться, потеряться невозможно. Но в 1994 году нас было только 80, и лишь несколько спортсменов могли на самом деле бежать. Поэтому большую часть времени я был совершенно один. На каждом этапе я финишировал первым среди итальянцев. Обычно я вешал итальянский флаг на свою палатку, чтобы мы могли собраться вечером. Это было весело. Песчаная буря Неприятности начались на четвертый день, во время самого длинного и тяжелого этапа этой дистанции. Когда в то утро мы вышли на старт, уже был довольно сильный ветер. Я пробежал четыре контрольных пункта и попал в зону песчаных дюн. Я оказался совершенно один – лидеры ушли вперед. Неожиданно поднялась жуткая песчаная буря. Ветер хлестал с ужасающей силой. Меня буквально поглотила желтая стена песка. Я был ослеплен и едва мог дышать. Песок летел в лицо – ощущение такое, что в лицо впиваются иголки. Я впервые ощутил, насколько мощной может быть песчаная буря. Я повернулся спиной к ветру и обвязал голову шарфом, чтобы защитить лицо. Я не был дезориентирован и должен был двигаться, чтобы меня не засыпало песком. В конце концов я нашел укрытие, где решил переждать бурю. Она длилась восемь часов. Когда ветер стих, было уже темно, поэтому я уснул на ночь в дюнах. Я расстроился, потому что в гонке шел четвертым. Я подумал: "Ну вот, теперь выиграть я уже не смогу. Но я еще смогу показать хорошее время. Завтра утром я встану пораньше и попытаюсь достичь финиша". На преодоление этого этапа давалось 36 часов. Не уложившиеся дисквалифицировались. Так что, как я думал, у меня еще был шанс. Но я совсем не ожидал, что буря неузнаваемо изменит все вокруг меня. Я проснулся рано утром и увидел совершенно изменившийся ландшафт. Я еще не знал, что потерялся. У меня были компас и карта, поэтому я думал, что легко смогу найти дорогу. Но когда нет никаких отправных точек, навигация становится намного сложнее. Я не волновался, потому что был уверен, что рано или поздно я кого-нибудь встречу. "Кто знает, как много людей попали в точно такую же ситуацию?" – подумал я. "Как только я кого-нибудь встречу, мы объединимся и двинемся к финишу вместе", - таков был мой план, но, к сожалению, ему не суждено было сбыться. Пробежав примерно четыре часа, я взобрался на вершину дюны, с которой ничего не было видно, кроме песка. Тогда я понял, что дело плохо. Я перестал бежать и перешел на шаг. Действительно, зачем бежать, если даже не знаешь куда? Запас мочи Когда я понял, что потерялся, первое, что я сделал – помочился в запасную бутылку с водой. Пока вы еще не обезвожены, ваша моча наиболее пригодна для питья. Я помню, что мне говорил об этом мой дед. Он рассказывал мне о том, как на войне он и другие солдаты пили собственную мочу, когда у них закончилась вода. Я это сделал на всякий случай. Никакого отчаяния тогда я еще не чувствовал. Я был уверен, что организаторы марафона скоро меня найдут. Если вы решили участвовать в "Марафоне по пескам", вы должны уметь выживать, и я был хорошо подготовлен. У меня были нож, компас, спальный мешок и большое количество сухой пищи в рюкзаке. Проблемой была нехватка воды. На контрольных пунктах нам выдавали воду, но когда началась буря, у меня осталось лишь полбутылки. Я пил ее медленно, как только мог. Я очень хорошо переношу жару, тем не менее, я был осторожен. Я мог идти, только когда было прохладно – рано утром и вечером. Днем, когда я не шел, я пытался найти тень, чтобы избежать перегрева. К счастью, у меня довольно темная кожа, и я не боялся ожогов. На второй день, на закате солнца я услышал звук приближавшегося вертолета. Я подумал, что он ищет меня, поэтому я зажег сигнальный огонь. Но пилоты его не заметили. Вертолет летел так низко, что я мог рассмотреть шлем на голове летчика. Но он меня не видел и пролетел мимо. Вертолет, взятый напрокат в Марокко, возвращался на базу для дозаправки. После моих приключений, начиная с 1995 года, бегунов заставляют иметь при себе сигнальные огни типа тех, которыми пользуются моряки. Бегуны были этим недовольны – огни весили полкило. Но когда я бежал, нам раздали совсем маленькие огни, они были не больше авторучки. Тем не менее я оставался спокойным. Я был уверен, что у организаторов были возможности и средства найти любого, потерявшегося в пустыне. Я все еще думал, что рано или поздно буду спасен. Через пару часов я наткнулся на жилище марабута - мусульманского отшельника, где обычно останавливаются бедуины, пересекающие пустыню. Я надеялся, что в ней кто-нибудь живет, но внутри никого не было, лишь святой старец в гробу. Но, по крайней мере, у меня была крыша над головой, и я почувствовал себя как дома. Я оценил ситуацию – она была малоприятной. Но физически я чувствовал себя хорошо. Я съел часть моих запасов, которые я сварил на свежей моче – не бутылочной, которую берег и начал пить лишь на четвертый день. Жилище отшельника Ветхое жилище было забито песком, поэтому потолок был очень низким. Я залез на крышу, чтобы украсить ее моим итальянским флагом в надежде, что его кто-нибудь заметит. Там я заметил несколько крыс, прятавшихся в башне. Я решил выпить их кровь. Я схватил несколько крыс, отрезал им головы, вскрыл внутренности ножом и высосал кровь. Я съел, по крайней мере, 20 штук – сырыми. Я сделал то, что сами они делали со своими жертвами. Я оставался в этом жилище несколько дней, надеясь, что меня здесь найдут. Лишь дважды я поддался отчаянию. Первые раз – когда увидел вертолет, который не увидел меня. Второй раз – когда я заметил в небе самолет. Я находился в жилище отшельника три дня, когда услышал звук мотора. Это был небольшой самолет. Я не знал, ищет ли он меня, но тут же разжег огонь, в который бросил рюкзак и все, что мог найти. Я надеялся, что в самолете увидят дым. Но тут поднялась новая песчаная буря. Она длилась 12 часов. Самолет меня не заметил. Я чувствовал, что это был последний шанс быть найденным. Я был очень расстроен. Я был убежден, что погибну, и что это будет долгая, тяжелая агония. Поэтому я решил свою смерть ускорить. Я думал о том, что если умру в песках, меня никто не найдет, и моя жена не получит пенсию: в Италии, если кто-то пропадает без вести, должно пройти 10 лет прежде, чем он будет объявлен умершим. Если я умру в этом ските, думал я, меня найдут, и у жены будет хоть какой-то доход. Я не боялся умереть, и мое решение покончить с жизнью было следствием логических размышлений, а не отчаяния. Я написал куском угля записку жене и вскрыл себе вены. Лег и стал ждать смерти, но моя кровь сворачивалась и не хотела вытекать. На следующее утро я проснулся. Я не смог себя убить. Смерть меня пока еще не хотела. Новые силы Я воспринял это как знак. Ко мне вернулась уверенность, и я решил посмотреть на ситуацию, как на соревнование с самим собой. Я снова был сосредоточен и решителен. Я думал о своих детях. Я привел себя в порядок: я снова был атлетом Мауро. Мне был нужен план. У меня еще оставалось довольно много сил, я не устал. Как бывший десятиборец, я привык тренироваться по 12 часов в день, и я был хорошо подготовлен к "Марафону в песках", так что слабости я не чувствовал. К тому же у меня еще было несколько таблеток, поддерживающих уровень энергии. Я восстановил свои силы и ясность мысли. Я решил покинуть жилище и пойти дальше. Но куда? Я решил последовать совету одного туарега, который он дал мне перед началом марафона: "Если потеряешься, иди за облаками, которые увидишь на горизонте утром. Там ты найдешь жизнь. Днем они исчезнут, но ты отметь направление на компасе и продолжай идти". Так что я решил двинуться за этими мифическими облаками на горизонте. Я шел по пустыне день за днем, ловил змей и ящериц и ел их сырыми. Пил я таким же образом. Я думаю, существуют какие-то инстинкты, что-то типа дежавю, которые включаются в экстремальной ситуации. Во мне проснулся пещерный человек. Я замечал, что очень быстро теряю вес. Чем дольше я шел, тем свободнее болтались часы на моем запястье. Я был настолько обезвожен, что больше уже не мог мочиться. К счастью, у меня были таблетки от диареи, которые я продолжал регулярно глотать. Хорошая ли это идея – пить в экстренной ситуации свою мочу? Пить мочу не рекомендуется. Моча – это отходы, содержащие соли, и чем больше вы обезвожены, тем более ядовитой становится для вас моча. Первая порция мочи более разбавлена и может немного помочь, но это, скорее, относится к ситуации, когда вы еще не знаете, что попали в переплет. Употребление крови помогает продлить выживание. Люди, выжившие в океане, пили кровь морских черепах, концентрация которой сходна с человеческой. Человек пустыни Я хотел увидеть семью и друзей. Я не был испуган и начал смотреть на пустыню, как на место, где можно жить. Я мог видеть красоту пустыни и отмечал малейшие следы. Даже экскременты животных могли подсказать, в каком направлении идти. Я понял, что везде есть пища, если научиться ее находить. Я проходил мимо русла высохшей речки, где оставалась сочная растительность типа кактусов – я их выжимал и пил их сок. Я начал думать о себе, как о человеке пустыни. Позже принц туарегов посвятит мне поэму. По его словам, я был "избранным", потому что после стольких дней выжил в песках. Тем временем организаторы соревнований продолжали меня искать. Мой брат и шурин прилетели из Италии и присоединились к поискам. Они нашли оставленные мной следы, например, мои шнурки. Они дошли до жилища отшельника и обнаружили там следы моего пребывания. Но они были уверены, что ищут лишь мое тело. На восьмой день я набрел на небольшой оазис. Я лег и начал пить – медленно, в течение шести или семи часов. Я увидел след на песке и понял, что люди где-то недалеко. На следующий день я заметил вдалеке коз, и это придало мне силы. Потом я увидел девочку-пастушку. Она заметила меня, испугалась и убежала. После девяти дней в пустыне я представлял собой мрачное зрелище. Я был весь черный от грязи. Девочка побежала к большой берберской палатке, чтобы предупредить женщин. Мужчин в лагере не было, но женщины обо мне позаботились. Они были очень добры. Пожилая женщина вышла из палатки и сразу дала мне козьего молока. Она пыталась меня накормить, но меня сразу вырвало. Они не позволяли мне зайти в палатку, потому что я был мужчиной, но расстелили мне ковер в тени. После этого послали за полицией. Берберы любят раскидывать свой лагерь рядом с военными базами - так безопаснее. Похороны откладываются Полицейские посадили меня в джип и привезли на базу, завязав мне предварительно глаза. Они не знали, кто я такой, и думали, что я могу быть опасен. Они были вооружены, и временами я думал, что они запросто могут меня пристрелить. Когда они поняли, что я – тот самый марафонец, потерявшийся в Марокко, они сняли с моих глаз повязку и тут же начали отмечать мое спасение. Оказывается, я пересек границу и попал в Алжир. Я отклонился от маршрута на 291 километр. Они отвезли меня в больницу в Тиндуфе, откуда я, наконец, смог позвонить жене. Первым делом я ее спросил: "Мои похороны уже прошли?" Через десять дней после того, как человек пропадает в пустыне, можно считать, что он уже мертв. Когда меня взвесили в больнице, выяснилось, что я потерял 16 кг. Я весил тогда лишь 45 кг. Мои глаза болели, моя печень была повреждена, но мои почки оказались в порядке. В течение нескольких месяцев я не мог ничего есть, кроме жидких супов. Чтобы восстановиться, мне потребовались два года. Через четыре года я вновь приехал на "Марафон по пескам". Люди спрашивали меня, зачем я это делаю. Но когда я что-то начинаю, я хочу это дело довести до конца. Другая причина заключалась в том, что я уже жить не мог без пустыни. "Пустынная лихорадка" существует, эта болезнь захватила меня полностью. Каждый год меня тянуло в пустыню, встретиться с ней и вновь ее пережить. Я пробежал еще восемь марафонов в пустынях. Сейчас я готовлюсь к самому сложному. В следующем году я планирую пробежать семь тысяч километров и пересечь Сахару от берега до берега. От Агадира в Марокко до Хургады в Египте, на берегу Красного моря. Спорт и природа – это неотъемлемая часть моей жизни. Марафоны позволяют мне переживать все эти ощущения непосредственно. Моя жена была святой. Она терпела меня многие годы, но в итоге мы решили расстаться из-за моего стиля жизни. Мы остаемся хорошими друзьями, может быть, даже еще лучшими, чем когда мы были женаты. У меня теперь другая женщина, но она знает, что в моей жизни есть своя миссия. Изменить себя я не могу. |
|