00:25 О Гегеле – исследование чародейства. Декодировка колдовской книги. Эрик Фёгелин |
Начало: О Гегеле – исследование чародейства. Скука мира. Эрик Фёгелин О Гегеле – исследование чародейства. Новый Мессия. Эрик Фёгелин О Гегеле – исследование чародейства. Цель – порождение человека-бога. Эрик Фёгелин Власть была страстным желанием Гегеля. Если он хотел быть чародеем, который мог бы вызвать видимость истории, он вынужден был пропитать мыслью политические события времени, пока мысль и события не совместились бы. События времен, предшествовавших публикации "Феноменологии", были действительно выразительными. 18 мая 1804 года Наполеон был провозглашен Императором французов, 11 августа Франц ІІ отреагировал принятием титула Франц І, Император Австрийский, затем новые императоры признали друг друга. В 1805 году последовала война Третьей Коалиции с Трафальгаром и Аустерлицем, окончившаяся заключением договора в Прессбурге. 1806 год принес реорганизацию Европы Наполеоном в Федеративную Систему. 12 июля был создан Рейнский Союз – протекторат Наполеона, 6 августа Франц ІІ сложил с себя звание Римского Императора и провозгласил конец Римско-Германской Империи. Именно на эти события откликнулся Гегель 18 сентября 1806 года, закрывая свой Семинар по так называемой спекулятивной философии следующим обращением к студентам: "Господа, вот спекулятивная философия, насколько я смог ее разработать. Рассматривайте ее как начала философствования, которые должны быть продолжены вами. Мы живем в важную эпоху, в эпоху брожения. Дух одним махом превзошел свою прежнюю форму и достиг предположительно новой. Решительно все существовавшие доселе представления и понятия – узы мира – распались и рушатся, исчезая как сон. Готовится новое пришествие Духа. Для философии остается приветствовать его и пенять, пока другие, в беспомощном сопротивлении держатся за то, что принадлежит прошлому, а большинство – это не более, чем масса, не сознающая его появление. Но философия, осознавая его как вечный Дух должна отдать должные ему почести. Предлагая себя в качестве некоторого разнообразия в ваших воспоминаниях, я хочу пожелать вам приятных каникул". Четырьмя неделями позже, 14 октября, пришли Йена и Аэрштадт. За день до сражения Гегель с удовольствием снял шляпу, увидев Наполеона во плоти. Он сообщает о своей реакции не это событие в известном письме к своему другу Нитхамеру, датированном "Йена, понедельник, 13 октября, 1806, день, когда Йена окупирована Францией и Император Наполеон появился в стенах города". Гегель писал: "Я видел Императора – эту Мировую Душу, – скачущего через город и далее рекогносцировки: это действительно чудесное чувство – видеть такую индивидуальность, которая, сконцентрированная в одной точке, на коне, охватывает весь мир и господствует над ним". Эти отрывки дают беспристрастно верную картину состояния ума Гегеля в критические годы: такие безжалостные наблюдения о массах, которые не знают, что их движет; о твердолобых традиционалистах, не могущих поверить в то, что дом, который они оставили расползаться в течение веков, обрушится сразу, о возложенном на человека долге понять происходящее вокруг него и найти в ситуации революционных перемен свой образ поведения. Однако, фактическая реакция на брошенный временем вызов, выдает пневматологическое замешательство человека, у которого "я" философа распадается, в то время как "я" чародея начинает кристаллизироваться. Аристотель становится "чудесным чувством", возникшим при взгляде на Императора, Бог исчез за "мировой душой" неоплатоников, которая, в свою очередь, оказывается сидящей на лошади, скачущий всадник, напоминающий, быть может, об Апокалипсисе, затем становится новой формой /Духа/, охватившей весь мир и господствующей над ним, и честь отданная философией новой форме отличается от той, которой говорится: воздай кесарю кесарево, а Богу – Богово. Когда философ спешит высказать свои уверения в прогрессивности имперских завоеваний, он вызывает подозрение в неразумном оппортунизме, когда он провозглашает, что долг философии – отдать должные почести новой форме в истории, это звучит так, как если бы он низвел философию до служанки политической власти; когда он увещевает студентов следовать его примеру, его уже можно обвинить в тяжком преступлении – развращении юношества, которое Платон рассматривал как второе по гнусности после физического убийства; и когда, после Ватерлоо, он переносит почести с павшего Императора на Прусское государство, это выглядит как завершающий штрих в портрете отвратительного характера. Хотя никакой другой портрет не смог бы более предательски извратить личность Гегеля, этот портрет необходимо было нарисовать, поскольку он правдиво воспроизводит социальный облик изуродованной современностью экзистенции. Духовная болезнь – это не только личное дело человека, она дает социальные осложнения: человек, который изуродовал себя, живет не в вакууме, а в обществе: Вторая Реальность, которую он сотворил для себя, покушается на Первую Реальность, в которой он живет. Характерные черты нарисованного портрета являются результатом взаимодействия между Второй и Первой реальностью. Истина, если судить с позиции духовно больного человека вступившего на такой путь, предумышленно искажена в этих чертах, но они являются прискорбно закономерным следствием лживости экзистенции. Своими чарующими размышлениями о средстве Александра и Аристотеля Гегель установил "возобновление", как-то общее, что есть в Империи и Философии: Великий человек в истории появляется в переходные эпохи, когда "старая нравственная форма наций" вынуждена уступить давлению радикально новой формы. Когда время приходит, "Восприимчивым натурам", которые осуществляют этот период, достаточно "лишь произнести слово, и нации будут следовать за ними". Но для того чтобы осуществить работу во всей ее целостности, они должны постичь ее, благодаря собственной целостности". Если отдельный человек может преуспеть только в части этой работы, природа опрокинет его и приведет других людей, пока вся работа не будет сделана. Если же для этой работы необходим один человек, тогда он "должен понять все целиком благодаря такому пониманию очиститься от всех ограниченностей". "Ужасы объективного мира, все узы нравственности, а вместе с ними вся внешняя поддержка, позволяющая устоять в этом мире, а также и вся уверенность в прочности уз в этом мире, – должны быть сняты с него и сброшены им, т. е. он должен быть сформирован в школу философии. Сформировавшись в этой школе, он сможет пробудить форму новой нравственности мира, и может бросить вызов старым формам мирового духа. Как Иаков, боровшийся с Богом, с уверенностью, что формы, которые он может разрушить, являются устаревшими формами и что новая форма есть "Божественное Откровение". Преследуя эту цель, ему дано право "рассматривать все человечество на его пути как субстанцию, вынужденную приспосабливаться к нему и строиться в единое тело во славу его индивидуальности, жизненную субстанцию, которая будет формировать более инертно или более активно, органы великого государства". "Так Александр Македонский вышел из школы Аристотеля для завоевания мира". Целью "Феноменологии" является устранение разорванности, а разорванность является предикатом Духа. Гегель вводит Дух как "возвышенную концепцию, она плод современного века и его религия". Разорванность вообще не вводится, она появляется всюду, как свойство Духа и только. И Дух и разорванность являются "абсолютами". Из этой скудной информации никто не смог бы умозаключить, что Разорванность является частью набора символов неоплатоников, концентрирующейся вокруг проблемы, т. е, дерзкого беспокойства души, которое заставляет ее забыть свое божественное происхождение. Я процитирую отрывок из Плотина, поскольку без знания этого источника невозможно понять, что перед нами – метаморфоза неоплатонического символа в гегелевскую концепцию или гегелевское разрешение проблемы: "Что действительно осуществилось, так это то, что души забыли Бога-Отца, хотя они частички, исходящие из Него и целиком принадлежащие Ему, так что неизвестно даже, они ли это сами или Он? А источником зла для них были беспокойство, становление, первородное различие и воля принадлежать самим себе. Однажды они появились на свет и теперь наслаждаются своим собственным законом: направьте их обширные способности к самодвижению в противоположном направлении /от Бога/ – и они уйдут так далеко, что никогда не узнают, откуда они пришли, подобно детям, которые, покинув своего отца и проводя долгое время вдали от него, более не знают ни кто они, ни кто их отец". Дальнейшая символизация: первоначальное состояние безмятежности в Боге, и нарушение безмятежности приводящим к действию любопытством, и желание установить собственные законы, Плотин пытается прояснить соотношение между временем и вечностью. Он вполне сведущ в построении мифов типа платоновских, когда рассказывает божественную историю грехопадения, тесно связанную с падением в текстах гностиков для того, чтобы прояснить опыт неугомонной активности самоутверждения, смысл безмятежности, являющейся собственным состоянием экзистенции, и желание вернуться в отчий дом, который утерян. Болезнь экзистенции, далее, может быть исцелена введением противо-движения: Сознание болезни, как состояния потерянности, должно пробудиться, так что душа может обратиться, у Платона – к божественным основам, от которых ушла прочь; должно проснуться воспоминание об утерянной безмятежности, и так, пока обратное движение в созерцательном восхождении к Единому не станет на истинный путь. И этот ритм отдаляющегося самоутверждения и динамика самоуверенности, любопытства, открытия, многоделания, веселящей независимости и собственных законов, беспокойства, потерянности и отчуждения, поиска, обращения и т.д. – процессы и настроения души обострения и смягчения напряженности человеческой экзистенции. Это напряжение экзистенции – следствие человеческой обусловленности. Нет другого пути ее устранения, кроме смерти. Гегель был знаком с опытом экзистенциального напряжении и его символизацией у неоплатонистов. Кроме того, Гегель доказывает свое понимание проблемы тем, что отклоняет любую философию, которая бежит прочь от "небытия" и ничего помимо "позитивной истины" не рассматривает. Философ должен "смотреть небытию в глаза", он должен сдержать ужас нереальности, ужас "смерти, если смерть – это то, что мы предпочитаем называть нереальностью". Философ непозволительно успокаивается, выбрав в качестве позитивного полюса экзистенциальное напряжение. Лишь в своей полярности реального и нереального напряжение является полной истиной действительности. Правдивое "я" Гегеля было действительным великим философом-мистиком. Страдание от существования в не-реальности, знание собственной смерти – надгробие из которого Гегель возникает как чародей и возносится к элементу Эфира. Цель ясна: не исцеление от потерянности и отчуждения через обращение к Единому, но метастаз экзистенциального напряжения как целого. Никогда более не будет движения и контрдвижения в сфере Серединного существования: экзистенциальное напряжение само, вместе с его полюсами: Бог и человек, должно разрешиться в диалектическом процессе. Гегель – энергичный мыслитель, и поскольку данные об этой проблеме вполне известны его правдивому "я", техническая задача достижения метастаза не слишком трудна: /Так человек переживает экзистенциальное напряжение, идущее изнутри, как реальность, по которой он вынужден ориентироваться в своей человечности, это напряжение прежде всего должно быть преобразовано в объект, над которым можно было бы колдовать. С этой целью он создает ипостаси сознания и Духа. Он должен создать, во-вторых, базис, в котором можно было бы производить операции. Так как он не имел других средств для построения базиса, кроме своего собственного человеческого материала, его собственное состояние потерянности и отчуждении должно быть преобразовано в абсолют, с которым он мог бы оперировать. Гегель не формирует правила, с помощью которых он преобразует состояние отчуждения в подлинную реальность, он сам себя связывает тайной, обручился с собой, в метастатическом акте. Несколько отрывков прояснят фактическое положение: "Только в силу того, что конкретность разделяется и делает себя не-реальностью, она является самодвижущей. Активность разделения есть сила и работа интеллекта, самой удивительнейшей и величайшей, или более того абсолютной власти. Смерть, если смерть – это то, что мы предпочитаем называть нереальностью, является самой страшной ужасностью, и чтобы надежно удержать то, что смертно, требуется величайшая сила... Но не та жизнь, которая боится смерти и хочет сохраниться в чистоте одиночества, а та, которая может вынести смерть и удержать ее в себе, есть жизнь духа. Дух может добиться своей истины, только если в этой абсолютной разорванности он найдет себя... Эта власть есть только тогда, когда он смотрит прямо в лицо небытию и пребывает в нем. Это пребывание есть магическая сила, которая превращает небытие в Бытие. Эта магическая сила есть то, что мы ранее назвали Субъектом". Читатель, который не знает, что символ появляющийся в этом отрывке, суть символ отчужденной экзистенции в Первой Реальности, едва ли поймет, о чем пойдет речь дальше. Магическая сила чародея, наконец, идентифицируется с Субъектом. Но каким образом с помощью своей магической силы субъект появляется? Это объясняет следующий отрывок: "Помимо чувственно воспринятою или осознанного "я", оно есть прежде всего название – имя, которое обозначает чистый субъект абсолютно не концептуального Единого. По этой причине это название, например, может помочь избежать имени Бог. Для этого слова нет своей концепций, кроме собственного имени, требуемой твердым спокойствием Субъекта. Такие термины, как Бытие, или Единый, или Единство, Субъект и т. п., будут непосредственно предполагать концепции". Магическая сила входит в субъект, потому что субъект есть метастаза Бога. А что стало с Христом? Что он должен быть отброшен, выяснилось на страницах об Александре и Аристотеле, где Великий Человек определяется, как человек который отверг всю внешнюю поддержку. Эта фраза, подчеркнутая Гегелем относится ко всей поддержке, которая не является имманентной миру. Книга написана магическим кодом, который читатель, если он не хочет быть обманутым, должен дешифровать. Однако, процесс декодирования "феноменологии" всегда труден, а иногда почти невозможен, особенно если закодированы политические события. В качестве примера я приведу отрывок, для которого, к счастью, мы имеем собственную декодировку Гегеля. "Как только область реального мира переходит в область веры и интуиции, абсолютная свобода переходит из своей саморазрушающей реальности в другую землю самосознающего Духа, где в своей нереальности она /т. е. свобода/ воспринимается как правда, мысль которой настолько насколько она есть мысль, наставляет Дух, который знает это Бытие, замкнутое в самосознании, где она /Свобода/ воспринимается как совершеннейшая и законченная суть. Новая форма нравственного духа возникла". В ранее цитированном письме к Нитхаммеру от 29 апреля 1814 года Гегель пишет об этом отрывке: "В остальном, я хочу сказать, что горжусь тем, что предсказал все это смещение пластов. В моей работе, оконченной в ночь перед Йенским сражением, я говорю на стр. 547: "Абсолютная свобода ранее описанная: это абстрактная, формальная свобода Французской Революции та, которая возникла, как я, показал, из Посещения переходит из своей саморазрушающей реальности в другую землю, когда я писал это, я имел в виду страну самосознающего Духа, где в своей нереальности она воспринимается как правда, мысль которой настолько, насколько она есть совершенная и законченная суть. Новая форма нравственного духа наличествует". Попытаемся дать перевод вышесказанного: Мысль и остается мыслью, наставляет Дух, который знает это бытие, замкнутое в самосознании, где она /свобода/ воспринимается как неотъемлемая свобода самосознающего Духа была испорчена, в толковании этой свободы Французской Республикой, абстрактностью, которая явилась следствием просвещения. Из-за этой абстрактности свобода переродилась в насилие и террор. И все же истина есть даже и в абстрактной свободе, которую Дух будет воспринимать настолько, насколько она остается мыслью, важным моментом в диалектическом процессе. Однако, эту мысль не следует переводить в действие. Из-за того, что она была испорчена абстрактной свободой во Франции. Дух перейдет к Германии. Переход становится эффективным благодаря тому, что включение Гегелем Французской свободы, как "мысли" в процесс его собственного самосознания завершился. Благодаря "Феноменологии" Дух в своей нравственной форме /подчеркнуто Гегелем/ возник в другой "стране". Вследствие небольшого изменения оригинального текста в письме можно прочесть, что эта нравственная форма сейчас наличествует в Германии. Я не вижу причин не доверять гегелевской расшифровке 1814 г., но, читая сам отрывок, я бы никогда не догадался о такой интерпретации. Проиллюстрированные только что трудности делают невозможным понять цель колдовской книги, не имея под рукой кода, который бы позволял расшифровать страницу за страницей. Такой код, который "мыслям" из Второй Реальности ставит в соответствие превращенные в эти мысли личности и события в Первой Реальности, был тщательно разработан Александром Кожевым в курсе его лекций по "Феноменологии" и опубликован в качестве приложения к "Структуре Феноменологии" в его "Введении к Лекциям Гегеля, 1947". Я привожу кожевскую дешифровку той притической страницы, где Гегель формирует свое отношение к Наполеону. Текст Гегеля начинается и заканчивается следующим образом: "Два духа, каждый сам по себе, не имеют другой цели, кроме этого чистого "я". Но они все же различны: и различие является абсолютным, потому что оно постулируется в этом элементе чистой концепции... Примиряющее. Да, посредством которого оба "я" отказываются от их противопоставленного существования, есть существование одного "я", которое распространялось в диаду: это "я" остается, как дидактическое, тем же самым с собой – это проявление Бога среди тех, кто знает себя как чистое знание". В интерпретации Кожева эта страница означает следующее «Введение»: "В заключение приходим к дуальности Исполнитель-Открыватель. Наполеон-Гегель. Действие /универсальное/ и Знание /абсолютное/. С одной стороны, сознание, с другой стороны, самосознание. Наполеон обращен к внешнему миру /социальному и природному/: он понимает его, и, следовательно, действует в нем с успехом. Но он не понимает себя /он не знает, что он есть Бог/. Гегель обращен к Наполеону, но Наполеон – это человек, он "идеальный" человек в силу его полной интеграции истории, понять его значит понять Человека, понять самого себя. Пониманием /т. е. оправданием/ Наполеона Гегель достигает сознания самого себя. Вот как он становится Мудрецом, "законченным" философом. Если Наполеон является раскрытием Бога, то Гегель – тот кто его раскрывает. Абсолютный Дух, реализованный Наполеоном и раскрытый Гегелем. Тем не менее, Гегель и Наполеон – два различных человека: сознание и самосознание все еще разделены. А Гегель не любит дуализма. Не следует ли подавить эту конечную диаду? Это могло бы случиться, если бы Наполеон "осознал" Гегеля, как Гегель "осознал" Наполеона. Не рассчитывал ли, быть может, Гегель /в 1806 г./ быть призванным Наполеоном в Париж, для того чтобы стать философом /Мудрецом/ всеобщего и однородного Государства, который должен будет объяснять /оправдывать/ – и, возможно, направлять –действия Наполеона? Со времени Платона такая ассоциация искушала великих философов. Но с этой точки зрения текст Ф. непонятен /Умышленно?/. В любом возможном случае – История пришла к своему концу". Как и в случае собственно гегелевской расшифровки текста "Феноменологии", сделанной им в письме к Нитхаммеру, я должен сказать, что эта интерпретация, возможно, никогда не пришла бы мне в голову. И действительно, карандашные пометки на полях моей рукописи показывают, что до знакомства с работой Кожева я изучал возможность эквивалентности гегельянства умозрениям о Троице. Хотя в принципе эта интерпретации должна быть принята, она еще не продумана в деталях. Что значит быть философом, который окончательно установил форму истории, можно заключить из следующего отрывка: "Философы ближе к Господу, чем те, кто живет крупицами Духа, они читают или пишут распоряжения бога в оригинале: это их долг – переписывать эти распоряжения. Философы – это первосвященники, которые присутствуют при решениях в святая святых". Высокомерный намек на притчу о Богатом и Лазаре /Лк, 16/ раскрывает лучше, чем могли бы сделать длинные объяснение, направление, в котором устремлена мысль Гегеля: для того, чтобы быть оповещателем божественных распоряжений, он должен занять место Христа одесную Бога. И он действительно устраняет Христа. В "Науке Логики" /1812/ мы можем восхищаться новым Христом, должным образом официально введенным на его пост и издающим новое Евангелие "Наука и Логика". "Логика должна пониматься как Система чистого разума, как Сфера чистой мысли. Эта Сфера есть Истина, как она есть, без пелены для себя. Позволительно, следовательно, сказать, что ее содержание есть представление Бога, как Он есть в Его вечном бытии, до сотворения природы и какого-либо конечного Духа". В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Изначалие построений Гегеля в Элементе Эфира, в конечном счете, стало изначалием Слова до его рождения в Евангелии Иоанна. Бог живой, Бог Явленный выгнан чародеем, который переколдовал себя в Христа. "ВЕЧЕ" N 5 (25 мая 1972 года) |
|