00:49 Странная судьба цареубийцы Ивана Емельянова |
|
Сын бедняка–псаломщика Иван Пантелеймонович Емельянов, родившийся в 1860 году, был сыном бедного деревенского псаломщика. До десяти лет он был просто деревенским мальчишкой и его ждало, в самом лучшем случае, скромное будущее деревенского священника. Но всё вышло не так. Племянник дипломата Дядя маленького Ивана служил вице–консулом в Турции и был обеспеченным человеком. Пожалев племянника, в 1870 году он забрал его в Константинополь, где тот и прожил в обществе дипломатов до двенадцати лет. Но учиться в Константинополе русскому мальчику было негде, и дядя договорился со своим петербургским приятелем Анненским, чтобы тот взял Ивана к себе на воспитание. Реалист С 1872 года Иван Емельянов живет в интеллигентной и литературной семье Анненских. Николай Федорович Анненский — журналист, переводчик и публицист, тесно связанный с народническим движением; его младший брат Иннокентий затем станет известным поэтом. Иван поступает в Первое реальное училище, но болезненному мальчику удается продержаться там только первые три года. Учиться в среднеучебных заведениях в ту эпоху было тяжело, академические требования и дисциплина были жесткими, до окончания доходило не более половины поступивших в первый класс. Мастер–резчик Анненские находят Ивану новое место учебы, уже более скромное — только что открывшееся Ремесленное училище имени цесаревича Николая. Теперь Иван живет в ремесленном училище на полном пансионе, много читает и учится на резчика по дереву. Это ремесло приходится ему по нраву, и он показывает великолепные успехи. В 1879 году Иван заканчивает училище (что дало ему скромное звание подмастерья), причем его таланты настолько впечатляют известного мецената барона Горация Гинцбурга, что тот отправляет его в учебное путешествие по Европе. Разумеется, это было верхом того, что мог достигнуть в России молодой квалифицированный рабочий. Анненского же тем временем арестовывают за связи с революционными деятелями и ссылают в Тобольскую губернию. Возвратившийся в ноябре 1880 года в Россию Иван оказывается предоставленным самому себе. Народоволец Путешествие по Европе произвело большое впечатление на Ивана, уже воспитанного в народническом духе. Контраст увиденного им процветания с тяжелым зрелищем русской народной нищеты навел его на мысль о том, что во всех несчастиях родины виноват царский режим, и, разумеется лично Царь–Освободитель. Эти взгляды не остались незамеченным. Террористическая организация "Народная воля", ослабленная арестами, произошедшими после предательства Окладского, подыскивала новых членов. В январе 1881 года Анна Корба, приятельница Анненских и член Исполнительного комитета "Народной воли", рекомендует его Желябову. Желябову понравился живой, бодрый Иван Емельянов, и он выбрал его в число четверых "метальщиков" — людей, которым надлежало бросить бомбу в экипаж Александра II. Цареубийца 27 февраля Желябова арестовывают, и руководство планируемым покушением переходит к Перовской. Утром 1–го марта 1881 метальщики получили заряды и, по знаку Перовской, встали по назначенным местам на набережной Екатерининского канала, в 15–20 метрах друг от друга. Первым стоял Рысаков, вторым Гриневицкий, третьим (ближе всех к Конюшенной площади) Емельянов. Бомба Рысакова, как известно, только повредила экипаж царя, убив и ранив нескольких случайных прохожих. Когда Александр II вышел из кареты и подошел к пострадавшим, Гриневицкий бросил свою бомбу ему под ноги. Бомба Емельянова была уже не нужна. Продолжая держать сверток с бомбой под мышкой, Емельянов подбежал к Гриневицкому и, увидев, что товарищу уже не помочь, помог уложить раненого царя в сани, на которых его увезли в Зимний дворец. Емельянов вернулся на квартиру Геси Гельфанд и отдал ей бомбу. Теперь ему надо было бежать и прятаться, но для этого ничего не было подготовлено. У Емельянова, как петербургского цехового ремесленника, не было даже паспорта, необходимого для выезда из города. Две недели товарищи по "Народной воле" хлопотали о паспорте, а тем временем арестованный Рысаков начал выдавать соратников. 14 апреля, за день до того, как паспорт должен был быть сделан, Емельянов был арестован. Емельянов, будучи арестован позже основных участников покушения, не попал в судебный процесс Шести, на котором все подсудимые (Желябов, Перовская, Кибальчич, Рысаков, Михайлов и Гельфман) были приговорены к смерти и тут же, 3 апреля 1881 года, за исключением беременной Гельфман, вскоре умершей при родах, повешены. Емельянова включили в следующую группу обвиняемых, которую судили годом позже (так называемый процесс Двадцати). Участники этого процесса обвинялись во множественных эпизодах террористической деятельности и даже не все были знакомы между собой. В суде Емельянов неожиданно отказался от показаний, данных на следствии, и стал утверждать, что он не более чем случайный знакомый участников покушения; с точки зрения революционной этики это было допустимо, так как он выкручивался сам, но не валил других. Суд не обратил на это ни малейшего внимания. В феврале 1881 года десятерых подсудимых, в том числе и Емельянова, приговорили к смертной казни, девятерых — к различным срокам каторги, одного (предателя) освободили от наказания. Никто не подал прошения о помиловании. Через месяц Александр III смягчил приговор, заменив всем, кроме лейтенанта флота Суханова, смертную казнь на бессрочную каторгу. На самом деле для большинства из них такое милосердие означало медленную и более мучительную смерть. Узник Трубецкого бастиона Приговоренные к бессрочной каторге были помещены в Петропавловскую крепость, в Алексеевский равелин (эта тюрьма снесена в конце 19 века), Емельянова же, как несовершеннолетнего (ему было 20 лет, а совершеннолетие наступало в 21 год), определили в более комфортабельный Трубецкой бастион (эта тюрьма сохранилась и музеефицирована). Как оказалось, это решение предопределило его судьбу. В последующие два–три–четыре года из тринадцати товарищей Емельянова по приговору к бессрочной каторги, сплошь здоровых молодых людей, девять человек умерло от туберкулеза, цинги и других болезней, вызванных ужасающими условиями содержания в Алексеевском равелине. Сам Емельянов, попавший в более сухую и просторную камеру, был назначен к переводу на Нерчинскую каторгу после 15 месяцев, проведенных в Трубецком бастионе. К этому моменту он уже не мог ходить от цинги, и год содержался в более приличной следственной тюрьме, пока не выздоровел настолько, чтобы выдержать транспортировку в Сибирь. Бессрочно–каторжный Все народовольцы отправлялись на Карийскую каторгу, под Нерчинском, почти что на границе с Монголией (Кара — приток Шилки, притока Амура). В Карийской тюрьме содержалось около 2000 человек, для политических, которых бывало до 80–100 человек, был выделен обособленный лагпункт (говоря гулаговским языком). Это было г–образное деревянное здание, стоящее в глухой тайге; в первые годы у тюрьмы не было даже ограды и охраны по внешнему периметру, так как бежать, по сути, было некуда. Заключенные жили в двух больших камерах, нары с двух сторон и стол между ними. На каторге было в чем–то тяжко, а в чем–то и неожиданно легко. С самого начала политические смогли, ценой жесткого противостояния и нескольких демонстративных самоубийств, добиться смягчения уставного режима. Им не брили головы, не заставляли круглосуточно ходить в кандалах, тюремщик обращались к ним на "вы" и они не вставали при появлении начальства, их не заставляли петь обязательную молитву, разрешали держать в камере личные вещи. Обязательные работы на серебряных рудниках были необременительны и носили формальный характер. Официально было разрешено выписывать книги, раз в месяц заключенные могли писать домой. Тем, к кому приехали домашние (у некоторых семьи жили рядом с тюрьмой), разрешали встречаться с ними два раза в неделю. Тюрьма была бедной, еда — плохой, заключенные жили в страшной тесноте и в холоде, ходили в обносках, медпомощь была рудиментарной. Среди тюремщиков попадались самые разные люди, от вполне приличных и доброжелательных до садистов и негодяев. Но всё это было не навсегда. Режим ужесточали после попыток побегов. Каждый новый начальник стремился навести свой порядок, и политическим приходилось снова и снова отстаивать завоеванные ранее неформальные права. В 1889 году разыгралась знаменитая Карийская трагедия. Одна заключенная не встала при появлении ревизовавшего тюрьму генерал–губернатора, ее в наказание перевели в другую тюрьму, принудительно переодев в дорогу в присутствии мужчин (это было страшное унижение), узницы женской тюрьмы начали коллективную голодовку, и одна из них дала пощечину жандармскому полковнику, призывавшему их к порядку. Ее выпороли (эту законную меру никогда ранее не применяли к политическим), и в знак протеста в женской тюрьме насмерть отравились украденным морфием четверо заключенных, а в мужской — еще двое. Скандал дошел до зарубежной прессы. Начальство стало подумывать о закрытии Карийской политической тюрьмы. В это время Емельянов ведет себя тихо, и уже начинает подумывать, как бы ему выбраться из такого ада. После Карийской трагедии он подает прошение о помиловании, и это сразу делает его изгоем (так называемые подаванцы подвергались бойкоту). Ему отказывают, что делает его жизнь еще более невыносимой. И тут судьба поворачивается к Емельянову: в 1890 году Карийскую каторгу ликвидируют, каторжан переводят в Акатуйскую тюрьму (с сильно худшим режимом), а нескольких нестойких, подававших прошение, переводят в вольную команду (этот разряд заключенных жил вне тюрьмы и только ходил туда отмечаться) и оставляют на Каре, почти без всякого надзора. В 1891 году бессрочную каторгу заменяют на Емельянова на 20–летнюю, а в 1895 году переводят его в ссыльно–поселенцы (род досрочного освобождения, смешанного со ссылкой), что дает ему право, по разрешению начальства, проживать в определенных сибирских городах. Репетитор Емельянов отправляется в Хабаровск, где, будучи начитанным, грамотным и вежливым человеком, становится репетитором, подготавливающим детей к поступлению в средние учебные заведения (это приблизительно уровень 5–го класса современной школы). Среди прочих, он нанимается обучать детей Иннокентия Пьянкова, незнакомого ему ранее народовольца, сосланного (но не отправленного на каторгу) в Сибирь в 1881 году за издание нелегальной газеты "Черный передел". Виноторговец Брат Иннокентия Пьянкова Михаил был одним из крупнейших предпринимателей Хабаровска. Основным профилем его деятельности были винные откупа. В 1895 году Михаил, Иннокентий и Владимир Пьянковы учреждают Товарищество "М.Пьянков с братьями", крупную многопрофильную торгово–промышленную фирму. Емельянов становится наемным директором предприятия. У товарищества было два больших винокуренных (то есть спиртовых) завода, с имениями и животноводческими хозяйствами при них, ренсковые погреба (то есть винные магазины), магазины бакалейные и сельскохозяйственных машин, книжный магазин. Пьянковы торговали по всему Приморскому краю и Приамурью, много строили в Хабаровске, где жили сами. В общем, Емельянов неожиданно превращается в важного и хорошо устроенного делового человека. В 1896 году он женится на молодой купчихе. Банкир Как то было обычно для наемных топ–менеджеров той эпохи, параллельно с работой на Пьянковых Емельянов имел и кое–какой собственный бизнес. В 1910 году он решает уйти из фирмы Пьянковых и стать самостоятельным предпринимателем. В Хабаровске открывается городской общественный банк, и Емельянова избирают его директором; был у Емельянова и собственный винный магазин. В том же году Емелянов переходит и к крупному рейдерству, возглавив администрацию кредиторов над имуществом крупнейшего дальневосточного купца китайца Николая Тифонтая. Как и следовало ожидать, санация закончилась полнейшим разорением должника и ликвидацией его бизнесов. Емельянову, среди прочего, достался довольно простецкий двухэтажный дом в Хабаровске, в котором он затем и жил; дом сохранился и в нем сейчас литературный музей. В 1916 году Емельянов умирает от случайной инфекции, не дожив двух лет до убийства внука Александра II. Мы немного знаем о личности Емельянова; до нас дошли только его показания на следствии и суде, обрывочные упоминания в мемуарах товарищей по партии (он присоединился к движению поздно, и его мало кто знал), чуть более подробная заметка Анны Корбы. Мы знаем, что он был очень высоким (Желябов прозвал его за это "сугубым"), худощавым, болезненным. Наверное, он был приблизительно таким же, как и все народовольцы — храбрым, страстным и увлекающимся, мало думавшим о себе, жестоким, односторонним и ограниченным, до крайности нетерпеливым. Очень страшно было стоять промозглым мартовским утром с бомбой под мышкой на набережной Екатерининского канала, напряженно приглядываясь к приближающейся карете царя. И очень хотелось самому хоть немножко провернуть Землю. Землю провернуть удалось, но, как оказалось, не в ту сторону, в какую было надо. |
|
|
| Всего комментариев: 2 | ||
| ||
-1
Может ему как Степану Бандере героя дать? 
Совсем нюх потеряли
